"Афанасий Мамедов. Самому себе (Повесть) " - читать интересную книгу автора

мне ответил тем же. Немного легче стало. Значит, я не совсем еще рехнулся. К
тому, что мир вокруг меня перевернулся, я уже как-то попривык. Впрочем, он
все-таки перевернулся не настолько, чтобы убийца непрофессионал спокойно мог
в своем доме жить. Об этом мне напомнил шрам. Хотя у двойника там, в
зеркале, он перекочевал слева направо, но есть он. Есть! В обеих мои
ипостасях.
Так это я со зла, что не сумел убить, себя поранил? Или, наоборот,
после того, как ей всадил, и себя тоже полоснул: дескать, и сам познай нож,
боль? Тогда понятно, почему нож утопил. А иначе зачем бы это делать? И
почему отшибло память мне? Да, да, да, да! А еще хуже, если я недоубил.
Перед глазами сразу пошли кинокадры - кровать в больнице, женщина
лежит, а киноследователь в халате, накинутом на опогоненные плечи,
записывает показания ее, положив лист на папку... А потом кадры уже не
кинодопроса: представилось, как будут загонять мне в задницу бутылку и так
далее! Я запаниковал. Я к двери бросился. Остановил себя. Нельзя, нельзя, а
то увидят... Споткнулся на пороге кухни о завернувшийся линолеум. Уже ныряя
в лаз, подумал: а как же я туда пролезу, ведь он немногим шире мужской
ляжки?
Однако все как-то само собой ужасно просто получилось. Я не успел еще
додумать, а мои лапы уже комки земли откидывали в стороны и узкое собачье
тело умело ввинчивалось в лаз. Мгновенный ужас тесноты
- клаустрофобия, потом - я на поверхности уже. Отряхиваюсь солидно, как
взрослый, бывалый пес, а сам бы завертелся, запрыгал по-щенячьи.
Вот и нашел я свой вервольфный пень с ножом! Теперь, как только захочу,
как нужно будет, так и - туда.
Сразу же после этого открытия его отношение к стае изменилось. В
голодный день однажды он, не разыгрывая Данко, взял да отправился на свалку
один и досыта наелся там. Перед людьми, которые копались поодаль, он имел
явное преимущество - свой нос: знал безошибочно, где можно поживиться. Потом
отправился в другой самостоятельный вояж. Да и погода в это время как-то
самостоятельности способствовала: вдруг среди осени решило почти лето
возвратиться.
Но, кажется, не только собаки, но и люди тоже ни капельки не удивились
этому. У кого были дорогие шубы, те все равно носили их напоказ, а кто имел
нечто ветром подбитое, так те и при морозце бы его таскали,- другого нету. А
удивляться-то чего? Если свой окружающий мирок перевернулся, то почему
природе так же не вести себя?
И в стае никого не удивило, когда безухая не к сроку вдруг снова
заневестилась. Конечно, все об этом сразу же узнали; и не в том дело, что у
четвероногих нету памперсов, зато у нас - носы. Носы!..

Не знаю, что-то вдруг стихи полезли в голову... То ранний Бродский -
"Вот так, по старой памяти собаки На прежнем месте задирают лапу,
Хотя ограда снесена давным-давно", то Олжас Сулейменов - "Или жена
умерла ненароком, Или жива, Но уже не пускает домой...". В общем, что-то
подняло меня и потянуло к дому женушки.
Долго топтался там между подъездом и подворотней, куда она тоже иной
раз, случалось, выходила. Светило солнышко... Слыхал, будто собаки воют на
луну, а мне вот захотелось взвыть на солнце, когда увидел, как моя
благоверная-неверная, чуть пополневшая, похорошевшая за время наших