"Афанасий Мамедов. Самому себе (Повесть) " - читать интересную книгу автора

бронзовой люстры, я понял наконец, какой же я дурак и
КАК же мне, дураку этакому, повезло на самом деле.
"Ну, кушай,- приказал я себе, закуривая,- теперь уж ешь до конца,
расхлебывай!"
А дело все в том, что при свете Вика рассмотрела мои шестьдесят с
хвостиком. Ведь не было уже рассветных сумерек и полумрака, как в прихожей.
Открытие моей позорной тайны, о которой, как то ни покажется странным, я и
сам порой частенько забываю, читалось на ее лице в непроизвольно
расширившихся вдруг глазах, в отвисшей на мгновение - на одно лишь
мгновение - губе, полной, чувственной... Но все это действительно длилось не
более мгновения, и вскоре гостья моя уже заговорила своим обворожительным
альтовым голосом. Она говорила оживленно и по-молодому многословно, при этом
поглядывая не на меня, собеседника, а почему-то на мой книжный шкаф,
стоявший в головах продавленной тахты.
Она изучала корешки книг, видно, для того, чтобы выбрать верную тему
для разговора, чтобы не дай бог не ошибиться с таким вот взрослым дядечкой и
не очень пялиться на него. (Я просто слышал, как она задает себе один и тот
же вопрос: "На сколько он меня старше?")
Вскоре она вырулила на достойную, как ей, видимо, казалось, тему.
Оказывается, она не так давно посмотрела заново "Три цвета"
Кислевского.
- Помните, Жюльетт Бинош в "Синем", когда она будто бы в аквариуме... А
эта тема с нательным крестом погибшего мужа, этот кажущийся пошленьким
анекдот... А вы заметили, что судья... передает
Ирен Жакоб бутылку грушовой наливки, обернутую в красную бумагу, а в
это время в другой части Парижа снимают рекламный плакат с Ирен
Жакоб на красном фоне... А эти два сильных места - когда двери гаража
как бы закрывают экран, и люки парома через пару минут... тоже как бы на
мгновение погружают нас с вами в темноту... А камни... камни, которые
собирает судья и кладет их на пианино, мол, для него уже пришло время
собирать камни!.. Я была так потрясена, что всю ночь не спала...
- Вы завели два будильника и все равно проспали на работу.
- А откуда вы знаете?
- Ну вот, видите, вы задаете вопросы, как Ирен Жакоб в "Красном", а я,
как судья, только без палочки, и в мои окна пока еще никто не бросает камни,
наверно, это потому, что не пришла еще пора их собирать.
- Ну зачем вы так?!
"А как?" - подумал.
Кровь стучала в моих висках от злости, обиды и стыда. От злости и
обиды - на кого? Стыда - за что? Попробуй-ка разберись. Но я это преодолел,
я прислушался к нашему затянувшемуся молчанию, я уже созрел, чтобы сказать
ей, как тот судья, что в пятьдесят она точно будет счастлива, что я видел ее
во сне. Но на паром, посылать ее на паром я еще не был готов: у меня еще в
жизни может многое случиться.
- Ковер чудесный...- сказала она, раскуривая сигарету. (Запах ее
сигарет по телефону был куда приятней.)
Это она по поводу того изъеденного молью, что висит над моей
продавленной лежанкой. Когда-то мой полумифический отец во времена борьбы с
басмачеством привез его из Средней Азии, а потом мы его долгие годы в страхе
прятали, ибо на нем в огромнейшем количестве вытканы были свастики, и