"В.В.Малявин. Афоризмы старого Китая" - читать интересную книгу автора

бы оно существовало, на него никто бы не покусился, ведь им без труда мог бы
завладеть каждый. Но иметь ум "как у всех" - все равно что носить одежду
"как у всех". Случись такое, остроумие потеряло бы всякую цену. В отличие от
эклектических собраний "мудрых слов", где человеческие мысли предстают
оторванными от индивидуального и культурного опыта, взрастившего их, и
расставлены по отвлеченным рубрикам, словно засушенные цветы в гербарии, эта
книга преследует цель показать не только цветы мысли, но и почву, на которой
произрастает жизнеспособная мысль, то есть мысль, родившаяся в один
неповторимый миг бытия и стремящаяся осмыслить уникальное в себе.
Что же это за почва? Китайская традиция дает краткий и точный ответ:
такой почвой является дао, что значит буквально "путь". Любопытно, что в
классическом китайском языке это слово обозначает одновременно пребывание в
пути и словесное сообщение. Дао - это и движение человеческого духа, и его
самосвиде-тельствование, возможное лишь там, где человек доверяет себе и,
следовательно, требующее искренности. Дао есть сам акт произрастания и
произречения человека, в котором человек сам себя превосходит и себя
познает, сам живет и сам оценивает свою жизнь. Путь нельзя свести к
отвлеченной идее, его нужно пройти воистину. И итог пути, каким бы он ни
был, ничего не перечеркнет из пройденного.
Сейчас невозможно перечислить все следствия, вытекающие из уподобления
жизни пути сердца. Достаточно сказать, что оно открывает перед нами
перспективу размышления, где каждое понятие берет жизнь от своего предела,
тезис оправдывается антитезисом, памятуемое укореняется в забытом. Если мы
поймем, что эта перспектива делает возможной все метаморфозы смысла и в
конечном счете саму работу мысли, не будучи сама ни идеей, ни фактом, ни
сущностью, ни даже опытом и никак не определяя содержание мышления, мы
поймем, почему реальность в традиционной китайской мысли именовалась
"всеобъятной пустотой" и почему китайцы называли эту пустоту "бесполезной
полезностью".
Мы заговорили о постижении предельности вещей, но предельность -
существенное свойство афоризма. Недаром само слово "афоризм" по-гречески
выражало идею "очерчивания границы", "установления предела". Афоризм
отмечает рубежи нашего опыта; он говорит о том, что в любой момент является
уже заданным нам, хранит в себе некий предваряющий наше понимание смысл. Он
выражает движение мысли к своему внутреннему центру и обладает смысловой
законченностью, которая воздействует не столько умственно, сколько
эстетически. И в европейской, и в восточной афористике подобный импульс
стяжения в точку обычно воспроизводится средствами синонимического
параллелизма, как бы возвращающего мысль к одной неизреченной и непрерывно
наследующей самой себе реальности. Афоризм не спорит, а утверждает. И вечно
возвращает к предвечному.
Будучи наиболее экономным способом выражения мысли, афоризм не
оставляет места для какой бы то ни было условности, манерности, нарочитой
усложненности в языке. Эстетическое начало в афористике неотделимо от
содержания мысли. Афоризм создается как бы без нашего усилия, повинуясь
ритму и мере самих вещей, объективным законам пластических форм. Поистине,
афористическое слово - это изваянная мысль. В ней оживает поэтическая стихия
языка, о которой свидетельствует немецкое слово ШсЫеп, означающее
одновременно "делать поэзию", "поэтизировать" и "уплотнять", "сжимать".
Афоризм познается не просто умом, но всей полнотой телесной интуиции, почти