"В.В.Малявин. Афоризмы старого Китая" - читать интересную книгу автора

Этот принцип, кстати, характерен и для классической китайской живописи
с ее тенденцией использовать в качестве выразительного средства самое
отсутствие изображения и сводить образы к экспрессивной детали, в конечном
же счете - номенклатуре типических форм, что также делало занятие живописью
прежде всего школой. Э. Гомбрих говорил в этой связи о принципе "экрана".
Надо помнить, однако, что в данном случае не просто экранируется та или иная
вещь, но устанавливается самоустраняющееся присутствие Великой Пустоты.
Таким образом, все означенное в традиционном китайском афоризме (и,
шире, во всей традиционной словесности и искусстве Китая) не имело статуса
натуралистически-правдоподобного образа действительности. Оно выражало, по
сути, тенденцию к сжатию, типизации реалистических образов и находило свое
завершение (точнее было бы сказать, теряло себя) в ускользающем нюансе, в
бесконечном богатстве разнообразия, чем и является на самом деле
предельность бытия. Самопотеря образа в нюансе рассматривалась в китайской
традиции как способ явления Великой Пустоты, как прообраз первозданного
Хаоса, смешения всего и вся в "великом единстве" дао. Реальность, по
китайским понятиям, всегда включает в себя "другое", она есть по существу
со-бытие, или переход в инобытие. Это переход никуда не ведущий, но в
действительности возврагцаю-щий к истоку всех событий. В его свете опытный и
умопостигаемый мир предстает эхом звука, отблеском света, образом в зеркале.
Или, если вновь воспользоваться образом Ницше, "копией утраченного
оригинала". Так в китайской мысли обосновывалась не-двойственность явленного
и скрытого, познанного и незнаемого, путей человеческих и Великого Пути
мироздания.
Теперь мы можем оценить значение декоративных качеств, присущих
афористическому высказыванию. Свести реальность к нюансу, к характерному
штриху- значит вытеснить значимое сообщение в область орнаментации,
эвфемизма или, по терминологии Шпенглера, табу. Но в универсальном нюансе,
каковым является бытие дао, исчезает оппозиция внешнего и внутреннего,
декора и содержания. Не оттого ли афоризм в старом Китае - это одновременно
и жестко заданная форма, норма мышления и словесности, и вместе с тем
откровение, ломающее все мыслительные привычки и правила, обнажающее
Безусловное?
В китайской мысли это хаотическое всеединство Великого Пути относится
одновременно к природе и культурному творчеству. Общей основой того и
другого является конкретный и текучий характер бытия, бытие как
событийность. См.: Малявин В. В. Сумерки дао: Китайская культура на пороге
Нового времени. М., 2000.
Многозначительная недосказанность афористического высказывания не
столько сообщает о чем-то, сколько сообщает с иным взглядом на вещи и в
конечном счете - с чем-то "всегда другим". Как фрагмент, афоризм ценен и
значим лишь в его соотнесенности с целым, со средой, его породившей. Мы не
поймем значения категории предела в афористической словесности до тех пор,
пока будем думать, что афоризм служит лишь самовыражению его автора.
Действительная основа афоризма - сотворчество в обыгрывании неизреченной
темы, что не только не исключает, но предполагает свободу проявлений
индивидуальности. "Искусственная самостоятельность" афоризма имеет своей
основой отклик мысли немыслимому, недоступному формализации условию диалога.
Она подобна условно выбранной позиции собеседника в споре. Она сродни той
необычайности, непохожести на нас, которую мы ценим в наших друзьях.