"В.В.Малявин. Чжуан-цзы" - читать интересную книгу автора

сложней какой бы то ни было умозрительной идеи и даже шире всей традиции ши.
Он превосходно знает общество "странствующих ученых". Он знает изнанку его
фасада и тени его блеска. Но он стоит в стороне от него и зовет к пересмотру
ценностей культуры ши как чиновников или людей, достойных службы. Более
того, в творчестве философствующего "простака из Сун" мы наблюдаем вторжение
в идеологию ученой элиты иного типа духовности, открыто враждебной безличной
и престижной, устанавливающей иерархию и классификационные схемы мудрости, -
духовности, сопряженной с опытом индивидуального и экстатического общения с
космической Силой. Чжуан-цзы охотно обращается к образам, почерпнутым из
шаманистского наследия, эзотерической практике аскетов и отшельников и поет
дифирамбы таинственным "божественным людям", обладающим сверхъестественными
способностями. Но он не претендует на звание магистра оккультных наук и не
ищет спасения в безлюдных горах.
Интересная попытка разъяснить отношение Чжуан-цзы к идейным течениям
его времени содержится в 15-й главе его книги, где выделены пять категорий
ученых мужей: "мужи горных ущелий", ушедшие от мира из презрения к нему;
"мужи, упорядочивающие мир", всякого рода реформаторы и моралисты;
"придворные мужи", держащие бразды правления; "мужи рек и морей", проводящие
дни в праздности вдали от людей; "мужи аскетических упражнений", взыскующие
вечной жизни. "Но правда мира, - говорится в заключение, - в том, чтобы быть
возвышенным без горделивых дум, воспитывать себя, не думая о гуманности и
справедливости, править, не имея заслуг и славы, пребывать в праздности, не
скрываясь на реках и морях, жить долго без аскетических упражнений, обо всем
забыть и всем обладать, быть безыскусным и не ведать пределов..."
Очевидно, цель Чжуан-цзы состоит не в том, чтобы выбрать тот или иной
"принцип", а в том, чтобы преодолеть ограниченность всякого принципа и
всякой точки зрения. Хотя, к примеру, влияние Ян Чжу заметно в некоторых
главах "смешанной" части книги Чжуан-цзы, последнему чужд гедонизм и
теоретические подсчеты выгод и убытков в жизни. Он требует неизмеримо
большего: лелеять жизнь посредством "отрешения от жизни". Хотя Чжуан-цзы
восхищен аскетическим подвигом отшельников, он не признает необходимости
порывать с миром, и даже служба не помеха его мудрости. Одним словом,
позиция Чжуан-цзы есть последовательное разоблачение всякой видимости,
объективированной формы, всякой попытки универсализации частного опыта,
всякой аргументации, опирающейся на логико-грамматические категории или
исторические прецеденты. В этом суть даосской критики мысли - критики
принципиально умеренной, так сказать профилактической. Чжуан-цзы предстает
как бы маргинальной фигурой основных линий китайской культуры: идеологии
служилой элиты, "малой мифологии" фольклора, религии бессмертия со всеми ее
магико-оккультными аксессуарами. Это не значит, конечно, что он не может
оказаться в известном смысле центральной фигурой китайской трациции в целом.
Но с Чжуан-цзы нужно быть настороже и не судить о нем по тому, что лежит у
него на поверхности. Чжуан-цзы шутит, когда он серьезен, и серьезен, когда
шутит. Жизненный идеал Чжуан-цзы - полная "бесполезность" и неуловимость для
тенет мирской жизни, где бы ни находиться в мире. Чжуан-цзы не верит ни в
химеры интеллекта, ни в бунт против разума. Он ищет скрытые родники,
питающие жизнь духа, и говорит о том, чтобы жить не для других и не для
себя, а для чего-то в нас, что бесконечно нас превосходит. Он учит не
"образу жизни", а освобождению от какого бы то ни было образа жизни. Он
требует абсолютной неприметности жизни, которая оказывается равнозначной ее