"Владимир Малов. Академия 'Биссектриса'" - читать интересную книгу автора

те же приборы, а на стеллажах те же книги, и так же поблескивали кнопки
пульта управления световой классной доски. И сам Галактионыч сидел на своем
обычном месте за кафедрой и что-то терпеливо объяснял нашей застенчивой и
маленькой (такой маленькой, что иногда мне хотелось взять ее на ладонь и
бережно куда-нибудь поставить, на книжный шкаф, что ли?) Леночке
Голубковой. Леночка морщила лобик, внимательно внимала каждому слову,
следила за каждым жестом Галактионыча и послушно кивала.
Мой стол был последним в лаборатории - стоял в самом углу прямо под
нашим "академическим" вестником "Архимед", в котором рассказывалось о
последних научных достижениях членов "Биссектрисы", иными словами - прямо
под большим портретом улыбающегося Андрюши Григорьева, занимавшим четверть
площади вестника. Причины улыбаться у Андрюши были, но об этом я расскажу
чуть позже. Мой стол был последним, и поэтому лиц ребят я не видел, только
склоненные над столами затылки - тринадцать самых разных затылков, по
которым я давно уже научился угадывать, как подвигаются дела их владельцев.
Затылок Толика Сергеева был каменным и зловещим вот уже третью неделю:
Толя занимался математикой и бился сейчас над доказательством "теоремы
Сергеева", и третью неделю не мог сдвинуться с того места, с которого
начал. Затылок Алеши Кувшинникова, вечно взъерошенный, выражал мучительные
раздумья и сомнения - работа двигалась, чем-то она кончится?.. По затылкам
девчонок читать было труднее, но и они давали какую-то пищу для
размышлений. Дела в "Биссектрисе" шли полным ходом.
Здесь занимались многими проблемами сразу - и физикой, и химией, и
биологией, даже историей - ей занималась Леночка Голубкова. Учреждая нашу
школьную Академию Наук, Галактионыч предупредил:
- Не ждите открытий! Скорее всего их у вас не будет, но научитесь вы
здесь многому - рассуждать, мыслить, умению ставить эксперименты, подбирать
приборы, предвидеть результаты опытов...
И все-таки, хотя Галактионыч и потом много раз повторял эти слова,
гордости нашего класса постоянному отличнику Андрею Григорьеву удалось
пусть какой-то мелочью дополнить учебник физики по разделу "Оптика". И
много дней после этого Андрюша ходил важный и недоступный, а мы просто
сходили с ума - ведь надо же, открыть что-то свое, ввинтить в сложную
машину научного прогресса пусть маленький, но все-таки свой винтик. Мы
прямо смотрели ему в рот, когда он, не торопясь, солидно рассказывал о том,
"как делалось открытие" - это подлинные его слова.
Знания Андрюши были "фундаментальными", как говорили не раз учителя,
ни разу в жизни он не получал меньше пятерки, и вот учителя-то как раз и не
удивились, когда он в самом деле что-то открыл, и явление, открытое им,
описали в новой редакции учебника. Подумать только - Ньютон, Фарадей,
Резерфорд, Менделеев, Попов, Эйнштейн и наш Андрюша, спокойный,
уравновешенный мальчик, лучший из учительских примеров положительного
ученика, когда-либо приводившихся в нашей школе.
Тем, кто делал для "Архимеда" его фотостереоскопический портрет,
пришлось порядком повозиться. Андрюшу снимали не меньше десяти раз, и
каждый из портретов Галактионыч забраковывал - слишком уж важным получалось
Андрюшино лицо. Галактионыч даже хмурился, когда разглядывал эти высоко
поднятые Андрюшины носы и гордо прищуренные глаза. Наконец улыбка отличника
получилась более или менее простой и доступной...
И все это, весь наш класс, я охватил одним взглядом, едва проглотив