"Борис Малиновский. Участь свою не выбирали " - читать интересную книгу автора

Когда автобус шел к Тимирязевской сельскохозяйственной академии, где
размещался госпиталь, я смотрел на улицы малолюдной Москвы, перекрытые во
многих местах рогатками из рельс и заборами из колючей проволоки. На глаза
попадались зенитные орудия. Время от времени раздавались выстрелы зенитных
пулеметов. Очевидно, ожидался или уже шел воздушный налет. На улицах было
очень много снега и почти не было людей...
...Так закончилось мое участие в сражении на верхней Волге - правом
фланге великой битвы за Москву...
На фотографии, посланной домой незадолго перед войной, не задумываясь,
я написал про себя: "будущий участник боев и войн".
Кто мог подумать тогда, что мне и моим товарищам предстоят суровые
экзамены! Не мне оценивать, как я выдержал первый из них. Одно ясно сейчас:
доставшийся мне "билет" был далеко не самым трудным...
Два дивизиона, оставшиеся на правом берегу реки и отступавшие почти до
Москвы, понесли серьезные потери...
Из двенадцати сержантов, заснятых на фотокарточке, что хранится у меня,
под Москвой погибли двое. Случай сохранил меня: смерть ошиблась на несколько
миллиметров в выборе своей цели.
Еще четверо из нас погибнут позднее, на других фронтах войны. Из
оставшихся в живых все будут ранены по нескольку раз. И только Ваня Зиненко
пройдет через все фронтовые дороги с одним легким ранением, хотя досталось
ему не меньше других. Через тридцать девять лет после этих событий, когда я
снова увиделся с ним, он признался:
- Иногда было так тяжело, что хотел, чтобы меня убило... Помню, один
раз, в минуту слабости пошел в "долину смерти", была у нас такая подо
Ржевом, - без всякой причины, просто так, куда глаза глядят, чтобы поскорее
шлепнуло...
..."Тимирязевка", где я лежал, была переполнена. Почти каждый день
формировались санитарные поезда и увозили раненых в тыл. Через несколько
дней настал и мой черед.
В Тюмень нас, раненых, везли настоящим санитарным поездом. В нем все
было почти как в госпитале - горячая еда, если нужно - перевязки, даже
срочные операции. Присланная мне старинная кофта из медвежьей шерсти теперь
очень пригодилась - надел ее вместо гимнастерки, не вдевая правую руку в
рукав. И тепло и надевать просто.
...Бескрайние просторы восточной части Европейской России и Сибири, по
которым мчался поезд, успокаивали: такую большую страну завоевать
невозможно! На железнодорожных станциях кипела напряженная тыловая жизнь,
без стрельбы зениток, без противотанковых рогаток на улицах. Огни тыловых
городов светились и ночью - вражеские бомбардировщики сюда не долетали.
Первое, что я сделал в Тюмени,- написал письмо домой. На это пришлось
затратить немало времени. Рука еще плохо слушалась и болела, а я старался
писать четким и красивым почерком:
"Дырка в спине была 3x4 см, а в плече, где осколок вылетел - 3x3.
Сейчас "дырок" почти нет... Ранило меня без всякой героики..."[3]
Через несколько дней в газетах появились сообщения об успешном
наступлении под Москвой. Наконец-то! Со мной в палате лежал пожилой
пехотинец, раненный, как я узнал, под калининским элеватором, и еще человек
шесть с разных фронтов. Мы горячо обсуждали последние новости. Я поделился
со старым пехотинцем своими переживаниями по поводу того, что не пришлось