"Сокрытые-в-тенях" - читать интересную книгу автора (Гомонов Сергей:)

13 часть. И сквозь миллиарды лет…

Следователь Долинцев взглянул на часы. Было уже семнадцать минут девятого. Двери лифта разъехались, выпуская его на темную площадку. Долинцев вздохнул: ему постоянно везло на подъезды, лампочки в которых были выкручены или разбиты. Пришлось доставать мобильник и подсвечивать номера квартир дисплеем. В ноябре светает поздно…

Слева от лифта друг напротив друга находились двери двух квартир. Номера не совпали, и следователь двинулся вправо — к металлической двери, ограждавшей тамбур. Белой краской по металлу с одной стороны от входа, прямо над звонком, было выведено «54», а с другой — «55», но звонок протянули дальше, на стену, почти над ступеньками. Долинцев сдвинул телефон, убрал его в карман и уверенно позвонил в пятьдесят пятую.

Замок в квартирной двери щелкнул.

— Кто? — спросили женским голосом.

— Хотелось бы побеседовать с Зулаевой Айшет Султановной! — сказал следователь, заготавливая удостоверение.

Дверь открылась, выпуская из плена свет тамбурной лампочки. На пороге стояла молодая женщина с большими печальными глазами. «Она и есть!» — мелькнуло в мыслях Долинцева, и он тут же вспомнил фотографию из паспорта, где совершенно точно была изображена эта дама очень и очень неславянской наружности.

— Здравствуйте, моя фамилия Долинцев. Владислав Сергеевич Долинцев, — он предъявил «корочки» ничего не понимающей хозяйке. — Я следователь районной прокуратуры…

Зулаева захлопала ресницами, переводя сонный взгляд с визитера на его документы и обратно.

— Мы можем пройти для разговора, — Долинцев кивнул на дверь квартиры, — в помещение?

— А… конечно! — с акцентом ответила Айшет. — А зачем вы пришли? Разве я что-то сделала?

— Паспорт ваш найден. С фотографией, пропиской. В домоуправлении подтвердили: регистрировали такую…

Они вошли в квартиру, маленькую и давно не видевшую ремонта. Все верно, паспортистка сказала, что Зулаева квартиру эту снимает, а прописалась временно, для устройства на работу.

Лицо у Айшет было крупным и тяжелым, тело — слишком длинным, а руки и ноги — коротковатыми. Врачи переполошились не зря: по их заверениям, сбежавшая пациентка была девочкой миловидной, изящной, с ладной фигуркой и точеным личиком. Как они не заметили разницы при оформлении в стационар, не понимал никто.

— А я его ищу-ищу! — ахая и прикрывая губы пальцами, воскликнула Айшет. — Весь дом перерыла!

— При каких обстоятельствах…

— Проходите, проходите! Чувяки не снимайте, я пол еще не мыла сегодня!

Долинцев посмотрел на ее ноги. Зулаева была в толстых вязаных гольфах и смешных войлочных тапках, какие носят старухи.

— А вы каждый день пол моете? — заинтересованно переспросил следователь, невольно переходя на неофициальный тон.

— А как еще, конечно! — удивленно отозвалась Айшет, отбрасывая за спину встрепанную косу и показывая на единственный стул у стола: — Сюда.

Долинцев хмыкнул:

— А вы?

— Как можно? — она покраснела. — Вы мужчина… гость. Сейчас чай…

— Так! Стоп-стоп-стоп! Иначе я сейчас почувствую себя будто в каком-нибудь чеченском ауле! Садитесь на диван, я сяду напротив… вот так… И начнем.

Он вытащил блокнот и щелкнул кнопкой ручки, выпуская стержень.

— Значит так. При каких обстоятельствах вы утратили ваш паспорт, Айшет Султановна?

— Да разве я знаю? Думала — дома где-то.

— А почему не обратились в паспортный стол с заявлением об утрате документов?

Айшет сжалась и с испугом взглянула на него:

— Я думала — дома…

— Айшет Султановна, а вы могли бы сейчас проехать со мной для выяснения обстоятельств? Справку на работу мы вам потом выдадим, не волнуйтесь.

— Вещи собирать? — обреченно уточнила она.

— Ну что вы в самом деле, Айшет Султановна?! Проведем очную ставку, кое-что попытаемся вспомнить — и все!

Он поднялся и вышел в коридор, оставив Айшет в недоумении и не очень-то ему поверившей.

— Одним словом, господа хорошие, всё, что видел древний человек, было для него исполнено тайны и нуждалось в объяснении…

Елена Михайловна заметила легкую вибрацию мобильного телефона — кто-то прислал ей SMS-сообщение. Прерывать лекцию она не собиралась: мединститут и его студенты и без того не слишком избалованы визитами профессора Архангельской, чтобы бездумно раскидываться считанными минутами, отведенными под «пары».

Будущие медики слушали ее с интересом: Елена Михайловна была искусным повествователем и всегда могла превратить нудноватую лекцию по психологии в грандиозный спектакль одного актера. Она числилась среди коллег и студентов натурой язвительной и острой на язык.

— Ну, вы, поколение фаст-фуда и покемонов, разумеется, знать не знаете и знать не можете одного выдающегося французского поэта и кинорежиссера, работавшего в середине прошлого века с таким жанром, как сюрреализм. Так что же, будут желающие назвать фамилию?

Аудитория скромно заскучала. Кто-то постукивал по зубам колпачком ручки, кто-то старательно обводил уже написанные слова или что-то искал в учебнике.

Архангельская усмехнулась:

— Понятно. К моему прискорбию, аниме и мангой он не занимался. Хотя, живи он в наше время, мог бы проявить себя в таких течениях, как яой. Хм, а что ж это вы так сразу оживились, господа? Я сказала что-то смешное, да? Вот вы… да-да, вы! Как ваша фамилия, господин студент?

— Борисов.

— Ох, какая хорошая актерская фамилия. Не Олег ли?

— Виктор.

— Давайте представим, господин Борисов, что вы стали психоаналитиком и начали принимать пациентов. И вот среди них оказался один с нетрадиционной, как это принято называть, сексуальной ориентацией. Он обратился к вам за помощью, как к эскулапу души, открыл вам тайну, тщательно оберегаемую ото всех. И тут вы, господин Борисов, начинаете хихикать…

— Да нет, Елена Михайловна, на приеме я точно не стану. Мне по барабану, педик он или не педик. Если деньги заплатит, я его излияния соглашусь слушать хоть весь день.

— Н-да, Виктор. Садитесь, Виктор. Вы меня, перефразируя самого Кокто, не удивили. Да, Кокто был гомосексуалистом, но это не мешало ему быть великолепным поэтом и потрясающим кинорежиссером. Кто сам без горба — пусть кинет в него камнем!

Профессор выглянула в окно и, сложив руки на груди, продекламировала:

Кто-то из девушек засмеялся, оценив юмор француза, и Архангельская, чуть сдвинув очки ближе к кончику носа, с юмором покосилась в ее сторону.

— Мсье Кокто очень интересовала истинная, глубоко схороненная в подсознании людей подоплека древних мифов — о царе Эдипе, о Сфинксе, об Орфее и Эвридике. К слову о том, что одна культура совершенно не обязана оглядываться на другую: в Элладе гомосексуальные отношения не были чем-то из ряда вон выходящим и общественно порицаемым. И сами вспомните, какие культурные шедевры создала эта цивилизация, несмотря на это, с нашей точки зрения, уродливое отклонение. Они разделяли духовное и плотское. В этом их сила.

Студенты уже не хихикали, а несколько парней так и вовсе посматривали на Архангельскую с враждебностью. Правда, Елена Михайловна им только улыбнулась.

— Древние боги прошлых цивилизаций отнюдь не несли в себе того смысла, какой принято придавать божествам ныне. Это были эгрегоры различных проявлений жизни. Кстати, Борисов, а вы знаете, что такое — эгрегоры?

Тот вяло поднялся с места:

— Ну… — и замолк.

— Многообещающее начало, — чуть подождав, подытожила Елена Михайловна.

— Это из области мистики?

— Эзотерики.

— Ну да, точно, эзотерики! — он взъерошил белокурые кудряшки. — Какие-то проявления поля, отображение человеческих иллюзий…

— Истина где-то рядом, как говорилось в одном фильме. Не совсем так. Академик Вернадский — знаем такого? Ну и хорошо! Так вот, в свое время академик Вернадский выдвинул гипотезу о ноосфере, некой зоне биосферы, где формируется все накопленное разумом человека в процессе эволюции. Так можно объяснить озарения гениев, пророчества, так обретает власть над толпой какая-нибудь идея. Я говорю это к тому, чтобы вы, господа, столкнувшись с какими-нибудь необычными симптомами в психическом поведении пациента, не удивлялись и верно поставили диагноз. Возвратимся к идее, обретшей власть над толпой. Чтобы идея обрела жизнеспособность, она обязана подкрепиться кровавой жертвой, а то и не одной. Только, заметьте, кровь имеет вес в человеческих глазах, и не важно, порочная эта идея или благая. Другое дело, что, подкрепленная жертвой, любая идея рискует стать порочной и начать требовать крови еще и еще. Идея становится вампиром, а ее адепты — марионетками, добровольно идущими на плаху или волокущими туда ни в чем не повинных сородичей. Возьмите любой пример из истории — и вы увидите подтверждение данной теории. Искаженные эгрегоры не бывают иными, такова природа человека непросветленного. А толпу вы вряд ли назовете просветленной, не так ли?

— А как насчет «самой светлой идеи»? — крикнул кто-то с задних рядов.

Архангельская, разумеется, заметила спросившего и, снова усмехнувшись, опять приспустила очки:

— Это вы о коммунизме?

Все снова засмеялись, но студент ответил, что нет.

— Ну а что ж, эгрегор коммунизма изначально тоже подпитывался благими мыслями и настроениями. Но переборщили с кровушкой его адепты… Просто пирамиду ацтеков на костях построить можно, насколько переборщили. А то, о чем вы говорите… Видите ли, вы ставите меня в неудобное положение: если вы человек верующий, то мои слова могут стать для вас оскорблением и вы все равно не поймете их. А если вы атеист, то также не поверите в эту теорию.

— Расскажите, Елена Михайловна! — подала голос какая-то студентка, и профессор мысленно отметила ее для себя.

Зал загудел, прося продолжения.

— Ничто не ново под этой луной. Миром правят архетипы. Просто со временем их несколько видоизменяют и заставляют служить другим целям. Скажем, образ змеи в Древнем Египте и Индии, где это животное почиталось и было олицетворением мудрости и других положительных качеств. Затем в ходе истории получилось так, что обществу понадобилось абсолютизировать эгрегоров. Исходя из научных наблюдений, миром правит материя и антиматерия. В вечной взаимной аннигиляции происходит движение всего сущего. Мудрецы прошлого это знали. Но так как слово изреченное есть ложь, они упростили формулировки откровений, чтобы они стали доступны большему числу современников. Помните древнеиндийскую легенду про пахтанье океана с помощью змея Шеши, иначе называемого Уроборосом? Этот символ встречается и в Ветхом Завете — Змей висит на ветвях Древа познания добра и зла и связан с бессмертием. Но бессмертие обещано в одном случае: коли во многом знании многие печали, то чем меньше знаешь… — Архангельская сделала паузу.

— …тем крепче спишь! — засмеялось несколько парней.

— Верно. Ведь не всякому дано великодушие и мыслительный ресурс, чтобы впустить в себя знание, через которое будет обретена мудрость, через мудрость — способность возлюбить и, с совестью исполнив свой долг, взойти на следующую ступень развития. Мелочные эгрегоры, выдуманные нездоровым разумом человека опустившегося, подчас мешают сделать это и…

Адская трель звонка заглушила ее фразу.

— Что успели, господа, то успели. До свидания.

И, забыв о студентах, Елена Михайловна посмотрела сообщение на своем телефоне. «Мам, перезвони, когда сможешь. Очень важно!»

Архангельская немедленно набрала номер сына.

— Привет тебе, Костя! Что случилось?

— Мама, привет! — послышался его бодрый голос из динамика. — Я перезвоню, не трать деньги!

— Перестань. Рассказывай, что у тебя такое важное?

Профессор слушала, не перебивая и скользя взглядом по опустевшим рядам «амфитеатра». Кто-то оставил под столом смятый в комок лист бумаги, и тот лениво перекатывался по полу, тревожимый сквозняком. Открытая настежь дверь впускала в аудиторию гул коридора. Архангельская отмечала это на втором плане сознания, на третьем крутился небольшой скверик у кинотеатра, в котором двадцать лет назад они с мужем смотрели того самого «Орфея» с Жаном Маре и Марией Казарес в главных ролях. Но она внимала каждому слову сына.

— Я позвоню, — пообещала она. — Постараюсь выяснить. Подумаю, под каким предлогом это могло бы заинтересовать наше ведомство…

— Просто скажи, что недавно она обратилась в вашу клинику, а позже бесследно исчезла.

Архангельская неторопливо собрала в сумку книги, свои записи и ручку, убрала очки в футляр, попутно продумывая свою речь для коллег из города В***.

В дверях на нее налетела та самая худенькая голубоглазая студенточка.

— А, Эдит Пиаф! — улыбнулась профессор.

— Извините, Елена Михайловна. А почему Эдит Пиаф?

— Воробышек Парижа. Я приметила вас на лекции. Почему-то так и подумала, что вы непременно вернетесь. Что ж, задавайте свои вопросы: я появлюсь теперь здесь очень нескоро. Дерзайте!

— Вы всерьез верите в существование эгрегоров?

— Смотря что вы подразумеваете под термином «существование». Давайте все-таки говорить по пути.

— Я подразумеваю их воплощение. Не просто дым, идею, фантазию, а именно персонификацию того или иного мыслительного…

— Ох, говорите проще, коллега! Не надо всех этих замысловатостей! Вы хотите знать, считаю ли я возможным, чтобы мысль обрела физическую форму? В конце концов — а почему бы и нет? Ведь как говорится в Священной Книге? «В начале было Слово». По крайней мере, если не физическую, то любую иную форму. Допустим, электрополя. Меня ничуть не удивляют чудесные знамения во время молебнов в церквях, я также уверена в положительных свойствах благословенной воды. Даже ученые с помощью микроскопов уже доказали, как меняется форма кристалла воды в разных условиях. Я не верю во все подряд, но и не отрицаю частные проявления «аномалий»: куда же денешься от фактов?

Девушка засветилась. Нет, в самом деле засветилась: бледное лицо порозовело, в глаза живо запрыгали искорки.

— Спасибо вам! — с чувством сказала она, влюблено глядя на Архангельскую. — Нас так старательно отучают от всей этой «бесовщинки», что вы на фоне остальных преподов…вателей смотритесь как еретичка. Спасибо!

— Постойте, коллега! — вытянув руку за нею, окликнула Елена Михайловна. — Как вас величать, будущий душевед?

— Я Вика. Виктория Зимина.

— Желаю вам удачной карьеры, Вика! И одно вам напутствие, если позволите: интересуйтесь!

Раскланявшись, профессор отступила в преподавательскую и села за компьютер.

Спустя четверть часа она говорила по междугородке с городом В***, представившись главврачом областной психиатрической клиники Астрахани. Ответили ей скоро и даже охотно.

— Не могу вас порадовать, Елена Михайловна, — сообщил доктор Мищуков. — Паспорт, с которым пациентка, ныне обретающаяся в вашей лечебнице, попала к нам, был чужим. Так сказать — присвоенным. Зулаева Айшет Султановна — совершенно другой человек.

— Значит, наша больная — двойник вашей Зулаевой?

— В том-то и дело, что не двойник!

— Как так?

— Они похожи только неславянской внешностью. Но весь персонал, да и, что тут скрывать, ваш покорный слуга, в день поступления лже-Зулаевой был уверен был уверен, что на фотографии заснята именно она.

— Цыганка она, что ли?

Голос Мищукова выдал улыбку:

— Так вы у нее сами добейтесь, профессор, кто она. Нам она представлялась и Айшет, и Диной Сольвейго, убившей собственного мужа. Здесь ее называли Кассандрушкой — за то, что она якобы могла предвидеть близкое будущее…

— Интересно!

— А что, не удивлюсь, если вам она представится Азой или этой, как её? Кармелитой…

— Вы думаете, аферистка?

— Не могу сказать с уверенностью, но вот что гипноти… — Аркадий Михайлович осекся. — Еле-е-ена Михайловна, голубушка, а ведь вы подали мне гениальную идею! Гипноз! Огромное вам спасибо, профессор! Так мы и поступим с настоящей Зулаевой! Она ведь не помнит ровным счетом ничего о потере своего паспорта!

— Не за что, Аркадий Михайлович. Выясняйте, я перезвоню.

Быстрым шагом минуя запутанные коридоры студии 66 канала, Киря глядел в спину Нагафенова, и вдруг припомнился ему с ясной отчетливостью тот день, 17 октября, в городе В***, куда они прибыли со съемочной группой специально для съемок какого-то ролика. Самое главное, что ролик они не сняли, а шеф, как осененный, взял и переменил все планы…

…Марина вбежала в Кирин номер, ломая руки и потрясая мобильным телефоном:

— Капе-е-е-ец! Причем полный!

Только что прикорнувший после бессонной ночи в автобусе, администратор подскочил на кровати:

— Что?

— Кирилл, Василий исчез! На звонки не отвечает, никого не предупредил. Я всех наших на уши поставила, но бесполезно. Решила тебя разбудить, иного выхода нет.

Киря с шумом выпустил воздух и протер ладонью помятое лицо.

— Когда исчез?

— Три часа назад. Примерно.

— Как примерно?

Она раздраженно пыхнула дымом и затушила только что прикуренную сигарету в пепельнице:

— Я же говорю, он никого не предупредил об уходе, никто не видел, как он вышел. Я бы лично спросила, куда его понесло, если бы увидела.

— На него это не похоже… — пробормотал администратор, проматывая в голове тысячи вариантов причин Нагафеновского отсутствия.

— Вот именно!

Он вскочил, торопливо надевая рубашку, прыгая на одной ноге в штанине брюк и попутно пытаясь натянуть пиджак. Марина для чего-то щелкала зажигалкой и нервно притопывала ногой

— Надо звонить. Почему сразу меня не разбудила?

— Не хотела беспокоить! — огрызнулась она.

— Да ты дура! — взвыл Киря. — Причем здесь «беспокоить»?! Это не тот случай! Так, тихо. Дай сосредоточиться. Здесь милиция «02»?

— Киря, — снисходительно ответила Марина, — мы туда уже звонили.

— И?..

— «Через трое суток не объявится — обращайтесь».

— ………!

Она согласилась:

— Вот именно!

— Стоп. Без паники. Без паники. Все под контролем. Он не маленький ребенок. Если его похитили, мы вскоре об этом узнаем.

— Похитили? Кого похитили?

Сначала Кирилл увидел просиявшее лицо Марины, а потом оглянулся. В дверях стоял Нагафенов и насмешливо поглядывал на заполошную парочку, слегка кривя рот своей фирменной улыбкой.

— Ну слава богу! — вырвалось у Кири. — Что мы только ни передумали уже, Василий Александрович!

— Кирилл Николаич, загляните ко мне в номер, вы мне нужны на пару слов.

Шоумен ухмыльнулся и почесал нос перстнем в виде когтя, невесть откуда взявшимся на указательном пальце…

…Василий оглянулся:

— Кирилл Николаич, что-то вы задумались! Что там, Яшин-каскадер приехал уже?

— Обещал вечерним прибыть.

— Это хорошо. А теперь едем. Скоро у нас слушание в суде, нужно успеть до заседания.

Киря взглянул на часы, а телеведущий тем временем уже вылетел на улицу, и администратор нагнал его только у автомобиля.

— Итак, Айшет Султановна, в случае, если вы согласны на вмешательство гипнотизера, вам следует подписать вот эту бумагу. Внимательно ознакомьтесь с ее содержимым, — в присутствии Аркадия Михайловича Мищукова, предложил следователь и через стол склонился к Зулаевой, подавая бумагу.

Айшет с непониманием посмотрела на обступивших ее мужчин и перевела тусклый взор на документ.

Мищуков и Долинцев переглянулись. Доктор сел и побарабанил пальцами по ручке кресла.

— Да, нужно добавить! — заметил Влад, которого затея «главного по психам» привлекла не слишком, но смысла упускать последний шанс разобраться в путанице он все же не видел: в ясном сознании Айшет никак не могла вспомнить ни того, как у нее выкрали паспорт, ни того, как она посвящала кого бы то ни было в подробности своей биографии. — Сеанс гипноза будет зафиксирован на видео. Делается это для отчета, в том числе и для вас, чтобы вы убедились, что лишних вопросов вам не задавали, пользуясь вашим трансом.

Зулаева поморщила лоб и бумагу подписала.

— Пойдемте в кабинет психоанализа, — сказал, снова вставая, Мищуков. — Гипнотизер уже ждет. Исключительно ради вашего, Айшет Султановна, спокойствия я пригласил для этого женщину-гипнотизера, Екатерину Абрамцеву. Катя — профи, доверьтесь ей!

Вскоре Айшет сидела на стуле, сложив руки на коленях и опустив голову. По знаку Мищукова включили запись, и гипнотизер начала сеанс. Долинцев курил, с интересом наблюдая за ее действиями. С Аркадием Михайловичем они сидели в соседнем кабинете и все видели на мониторе.

Спустя несколько минут Зулаева расслабилась: приятный голос женщины затянул ее в полусон-полуявь. Этому голосу она охотно подчинялась, но стоило Абрамцевой задать ей вопрос, Айшет затараторила на незнакомом языке.

Мищуков и Долинцев досадливо и почти в один голос замычали. Доктор думал недолго:

— Как я не предусмотрел? Конечно же, в этом состоянии человек говорит на том языке, на котором думает!

Абрамцева в растерянности остановила сеанс.

— Да уж! — Долинцев выбросил затушенный окурок в урну. — Одни проблемы с этой Зулаевой. Откуда она только взялась? Ну где я здесь найду переводчика?

— А если пробить по базе данных? Уж хотя бы один земляк у нее в этом городе есть!

— Долго это, Аркадий Михайлович. Энергозатратно. Пробить, потом его уговаривать…

— Ладно, есть другой выход.

Мищуков поднялся, вышел и пропал минуты на три, в течение которых следователь успел быстрыми глотками втянуть в себя дым еще одной сигареты, выругаться вполголоса и пройтись из стороны в сторону.

— Все, решил я этот вопрос, Владислав Сергеевич. После сеанса Зулаева нам все сама и переведет. А если засомневаетесь в ее словах — у нас будет время спокойно поискать и поуговаривать ее земляков.

Зулаева говорила долго и горячо. Влад, которого этот язык раздражал, покинул кабинет, а вот Аркадий Михайлович прислушивался с любопытством.

Для верности гипнотизер повторила серию вопросов дважды.

— Катя, блин, Козлова! — буркнул следователь, когда Абрамцева вывела Айшет из транса.

— Мне больше напоминает разговор с мосье Вольдемаром, — улыбнулся доктор.

— Это откуда? — Долинцев включил запись.

— Это у Эдгара По. Веет здесь, знаете, чем-то мистичным…

— Давайте уж для начала разберемся с нашими реалиями!

Долинцев подошел к двери и позвал в кабинет ждущих в рекреации Абрамцеву и Зулаеву…

…Вечером 17 октября Айшет, как обычно, возвращалась домой после работы. На одной из остановок автобус дернулся, уже отъезжая, но отчего-то притормозил; двери с лязгом открылись вновь.

Айшет приложила голову к холодному дребезжащему стеклу и прикрыла глаза. Прошел еще один никчемный день ее никчемной жизни изгоя.

Кажется, она даже задремала и в какой-то момент поймала себя на том, что прокручивает былое, начиная с той минуты и назад, до младенчества. Все образы были так ярки и многогранны, как будто их не отделяло от сегодня много лет и событий, вечно затмевающих любые уловки памяти не забыть. Обиды были болезненными, утраты возрождали уже давно пережитую скорбь, но была и радость, был и восторг, были чаяния, которые хоть и не сбылись впоследствии, тогда, в детстве, кружили голову.

Айшет добралась уже до колыбельного возраста, ее словно подбросило электрическим разрядом: такая череда воспоминаний бывает только перед смертью! Она изо всех сил втянула в грудь воздуха и вытаращила глаза.

Автобус ехал по прежнему маршруту, а на задней площадке, держась за поручень, прямо напротив Айшет стояла красивая черноглазая девушка в странной серой одежде. И взгляд ее тоже был странным. Айшет запомнила крупную пуговицу, скреплявшую ворот старинного плаща.

Сама не ведая, отчего, она вынула из сумки свой паспорт. Незнакомка не сводила с нее глаз, и теперь во взгляде ее читалась искренняя жалость. К выходу они двинулись одновременно. Стоило дверям раскрыться, Айшет вложила паспорт в руки девушки.

Так они и поспешили от остановки к одному и тому же дому вслед за соседкой Айшет, Людмилой Ненароковой, матерью одиннадцатилетнего оболтуса-Бориски. Незнакомка приотстала, а Айшет обогнала Людмилу.

— Здравствуйте! — сказала она и припустила к дому, чувствуя себя очень неуютно в начинающихся сумерках.

На их площадке, как всегда, оказалось совсем темно. Айшет на ощупь нашла замочную скважину железной двери, юркнула в тамбур и притаилась, вслушиваясь во мрак. Словно сам шайтан гнался сейчас за ними с той незнакомкой, так ей было страшно!

Вот зазвенела ключами Людмила и вошла к себе домой. Вот кто-то затопал на лестнице, а лифт завыл, кем-то вызванный, и в черноте площадки загорелось рыжее око.

Трель звонка квартиры Ненароковых.

— Борька, чего ты трезво…

Вопрос Людмилы угас под напором чужестранной, никогда Айшет не слышанной речи.

— Прекратите немедленно!

Возня.

Лифт ухнул, останавливаясь на их этаже.

И тут в ушах Зулаевой возник адский гул. Точно тяжеленный пресс опустили на нее с потолка, точно три дня кряду, без сна и отдыха, бежала она и вот остановилась, в каждой клетке тела ощущая запредельное биение пульса.

Айшет проснулась утром в своей нерасстеленной кровати. Она отлично помнила, как пришла вчера, усталая, со своей опостылевшей работы, поужинала всухомятку и легла посмотреть телевизор, да так и уснула до следующего дня.

И только бледная тень сомнения скользнула где-то в закоулках ее мыслей. Тень эта смутно намекала: было, было что-то еще!..

…Айшет уже уехала на работу, а Долинцев и Мищуков все обдумывали рассказанное ею.

— Знаете, Владислав Сергеевич, а ведь так или иначе что-то в судьбе этой нашей загадочной незнакомки совпадало с судьбой госпожи Зулаевой. К примеру, от лица Айшет она говорила, что не знала мужчин. При осмотре врачами-специалистами… гм… иного профиля, нежели психиатрия, выяснилось, что она и в самом деле девственница. Это было отмечено в ее карточке. Много ли встретишь сейчас девиц за двадцать, чтобы…

— Все в этом мире встречается, — мудро ответил Долинцев, докуривая последнюю сигарету из сегодняшней пачки.

— Ну хорошо, а то, что она действительно глубоко переживала беды Зулаевой — так, будто это было с нею самой?

— Самовнушение? Самогипноз?

— И еще. Боюсь, ее саму пытали, и жестоко.

— А это еще почему?

— Шрамы на руках характерны не для картины попыток суицида, в чем она пыталась нас уверить. Специалисты-травматологи подтвердили: с ней это случилось очень давно, может быть, еще в детстве, и всего лишь раз — а она утверждала, что предпринимала не одну попытку. И оставлены эти отметины вовсе не бритвой или ножом, а тонкой веревкой либо проволокой. Либо ее подвешивали на связанных руках, либо тащили волоком по земле: кожа едва не слезла с кистей, как перчатки. А на бедре, вот здесь, слева, был рубец от очень глубокой и тоже давней раны…

— И как она объясняла этот шрам?

— Вот именно, что никак! Если про запястья она уверенно отвечала, что пыталась вскрыть вены, то этот шрам был загадкой и для нее самой: она совершенно не помнила, где приобрела его и когда… А самое интересное знаете что? Когда она прибилась к нашей клинике, на ней была совершенно невообразимая одежда. Одна из наших врачей сказала, что такую одежду шьют для походов ее дочь с сыном и их друзья, чтобы там изображать разных персонажей. У молодежи оно называется «толкиенутостью»…

— Как?

— Ага, вы тоже не в курсе. А я справился, что это такое. Это люди, отыгрывающие роли — ролевики. Они уезжают в дикую местность, переодеваются какими-нибудь книжными героями и разыгрывают сражения.

Долинцев взмахнул рукой:

— А, это от фамилии Толкиен! Ну вот, это многое проясняет. Девочка доигралась в эльфов до того, что у нее съехала крыша, да прямо из лесов-полей обратилась по нужному адресу!

— Я счел бы это вполне приемлемым объяснением, Владислав Сергеевич, не будь здесь одной неясности: как ей удалось уговорить Зулаеву по собственной воле расстаться с паспортом?

Сбавляя ход, с мягким перестуком поезд въезжал на Павелецкий вокзал. Игнат зевнул и тронул спящую бабку за плечо:

— Баб! Кажись, прибыли!

Надежда Ивановна открыла глаза и стала хлопотливо собирать вещи. Гоня потянулся…

…Позавчера он, как обычно, сидел за компьютером и пулеметной очередью строчил сообщение в один хакерский форум. На грамотность свои высказывания он не проверял никогда — впрочем, как и остальные обитатели большинства интернетовских страничек. Кому надо, тот, понятное дело, разберется.

И только он запустил пост в тему, заверещал домофон. По привычке споткнувшись в коридоре о гладильную доску, Игнат выбранился и снял трубку:

— Кого?

— Заказные письма в двадцать восьмую! — ответили снизу.

Он прижал кнопочку, размыкавшую магниты замка, и заранее отпер входную дверь. Не прошло и минуты, как почтальон поднялась к его квартире.

— Тут не только письма, а еще денежный перевод! — хмуро сообщила она, извлекая из сумки конверты, извещение и почерканный блокнот. — Письма для И.Иванова…

— Это я, — кивнул Гоня.

— И Н.Товарищ…

— Бабка на дежурстве.

— Вы за нее вот здесь черкните. Всё, спасибо.

— До свиданья, — запираясь, напутствовал ее Игнат.

Оба письма и денежный перевод были из Москвы. Рассмотрев их со всех сторон, Гоня вскрыл свой конверт и прочел содержимое, а немного погодя позвонил бабке, Надежде Ивановне, а психлечебницу на Тепличной…

При виде громадной надписи «Москва» над входом в здание вокзала Надежда Ивановна засуетилась. Поезд остановился в тупичке, и тут же за дверями купе зашумели, с улицы донеслись голоса дикторов, лязг металла, шипение сбрасываемого пара, а вместе со звуками в небольшой зазор приоткрытого окна внутрь проник запах горящего угля.

— Павелецкий! — откуда-то издалека крикнула проводница. — Освобождаем купе, выходим из вагона, вещи не забываем! Павелецкий!

Игнат готовил себя к прыжку с подножки, к тому, что придется чуть ли не на руках сносить вниз бабку, вещи, но был приятно удивлен, что платформа оказалась на уровне тамбура вагона и на нее достаточно было просто шагнуть.

— Видала, ба? — сказал он. — Уважение к людям проявляется с платформы вокзала!

— Ты смотри лучше, глаза молодые — встречает нас кто?

Гоня огляделся и увидел двух юношей и девушку с плакатом «В***», возле которых уже стояло несколько пассажиров этого же поезда — их легко было определить по обилию вещей и усталому, серому виду.

— Вон туда нам, ба!

Аня потянулась всем телом, не раскрывая глаз. Так хорошо и уютно было ей сейчас! И она даже не хотела вспоминать, где находится и кто она такая. Ей удалось выспаться и отдохнуть впервые за много недель.

Однако реальность всегда вламывается в самое неподходящее время и разбивает грезы. Нахлынули воспоминания о предстоящем судебном процессе, о Нагафенове, о том мерзавце-нуворише, врунье-Ирине, путанице с именами…

Аня уставилась на часы.

— Двенадцать! — простонала она. — Двенадцать! Не хочу!

Заседание должно было начаться через три с половиной часа. И Аня точно знала, что они пролетят, как мгновение.

В дверь постучались. Девушка натянула одеяло повыше, несмотря на то, что спала в блузке.

Заглянул Костя и спросил:

— Ты уже встала?

— Еще нет, но собираюсь, — она потерла глаза. — Даже не надеялась выспаться. У тебя тут так спокойно!

— Да, у меня здесь очень сонное место. Прежде мы снимали квартиру с одним парнем, чтобы было дешевле. И он практиковал йогу, различные медитации — а это была его комната. Так он тут все промедитировал, что, когда мне не спится, я, бывает, иду сюда. И просто выключаюсь.

Аня усмехнулась:

— Надо же! А ты уже не снимаешься в том сериале?

Костя тактично вышел в свою комнату и ответил уже оттуда, пока она одевалась:

— Нет, всё. Сцены со мной кончились, меня убили, «я лежу на авансцене, муха ползает по лбу»…

— Что?

— Да это из песенки! — засмеялся он. — Как раз сегодня я совершенно свободен! Репетиции в театре начнутся только с той недели… Ань, я звонил утром маме в Астрахань… насчет тебя…

Она тут же выскочила к нему:

— И что?

— Спокойствие, только спокойствие, я все расскажу, пока ты будешь завтракать. Готовить, как ты, я не умею, но не стреляйте в повара. Садись. В общем, никакая ты не Зулаева, не Айшет и не Султановна. Нашли настоящую Айшет. Ты находилась в лечебнице с ее паспортом…

— Но как?!

— А-а-а это уже вопрос другого порядка! Свой паспорт Айшет отдала тебе сама.

Аня вскрикнула от радости:

— Значит, я смогу с нею встретиться и поговорить?!

Костя серьезно и уже без улыбки глядел на нее:

— По вашему делу там ведется следствие.

— Ну что же это такое… — уныло осунулась она, поджимая губы. — Где бы я ни появилась, там сразу же начинаются какие-то неприятности… Я что, не нравлюсь аллаху?

Костя кашлянул:

— Какой аллах, Ань? Ты же не Айшет!

— Какая разница? Как будто и так непонятно. Все эти разделения на правых и неправых… чушь собачья!

— Ого! Ты решила заняться богословием?

— Не смейся! Все ваши проклятые войны происходят из-за этой чуши!

— Не все. Большинство из-за денег… в конечном итоге из-за них.

— Что за мир?!

— Вот и я часто спрашиваю себя о том же… Но жить-то надо. Мир не выбирают…

Она долго и пристально смотрела на него поверх чашки кофе, над которой легкой дымкой колыхался ароматный парок. Что-то менялось в ее темных глазах, но Костя не понимал движений ее души — чувствовал только, что Ане больно, обидно за него.

— Не надо, Ань, — попросил он, прикасаясь к ее руке. — Я не гордый, но все-таки не надо. Мы что-нибудь придумаем. Как сказал кто-то умный, человек — животное приспосабливающееся.

— Да, но только в процессе приспособления порождающее новых… Ах, да ладно! — девушка досадливо отмахнулась и встала. — У тебя где-то, кажется, был балкон… Хочу подышать.

Каштан под окнами уже совсем полысел, клумбы во дворе покоились под сугробами сырых листьев.

Костя осторожно обнял Аню со спины:

— Прохладно?

Она кивнула и благодарно приложила голову к его плечу. Он улыбнулся, глядя на выбившуюся из «хвостика» прядку черных волос. Ему хотелось погладить их пальцами, отчего-то именно волосы из этой прядки, так беззащитно они лежали на Анином плече.

— Знаешь, что я заметил, когда разглядывал твою медкарту? На титульнике сначала было что-то другое, но его намертво заклеили свежими данными. Я попытался расслоить обложку, но этот конторский клей спаял бумагу так, что это нереально.

Аня оживилась:

— А если на просвет?

— Пробовал. Не видно…

— Я боюсь одного, — прошептала она. — Что в связи со мной раскроется еще что-то очень-очень страшное…

— Ань, ну брось! Что такого страшного может раскрыться? Ты душевнобольная? Ну и что? Меня это уже не пугает. Мама официально заявляет, как врач, что все без исключения люди в той или иной мере имеют психические отклонения. Или ты считаешь, что кого-то убила во время помрачения рассудка?

— Да.

— Я уже думал об этом. Мне кажется, ты помнила бы это, хотя бы миг. И, если честно, ты не похожа на убийцу.

— А ты часто видишь настоящих убийц?

— К счастью, нет.

Она вздохнула и пожала плечами:

— Мой опыт говорит, Костя: если тебе позволено было узнать что-то страшное, то обязательно найдется и нечто пострашнее. Как говорится, не спеши увольнять проворовавшегося слугу, кто даст гарантию, что пришедший на его место не отравит тебя, чтобы прибрать к рукам все остальное?

— Я не оставлю тебя одну ни при каких обстоятельствах! — упрямо ответил Костя, обнимая ее крепче. — Если только сама не прогонишь…

Зевак возле здания Хамовнического суда толпилось нынче так же много, как на процессе Ходорковского и Лебедева. Надо сказать, бедный фасад и допотопная входная дверь постройки никак не вязались с оплотом правосудия, и тем более нелепо было видеть у входа журналистов, невнятных пикетчиков, разрисованных девиц и ничего не понимающих бабушек с дедушками, которые свято полагали, что пришли на митинг в защиту папы Зю и его КПРФ.

Костя и Аня проскочили внутрь не замеченными. Это была Костина идея надеть на Аню белокурый парик со строгим каре и черные стрекозиные очки.

Охранники на проходной уставились на них с подозрением и Костю не пропустили, да и Анин паспорт долго вертели и разглядывали даже после того, как она сняла парик с очками.

— Я буду ждать снаружи! — крикнул Костя ей вслед. — Все будет хорошо!

Она понуро кивнула и направилась к лестнице.

Костя уже выходил, когда голова у него вдруг закружилась. Как во сне увидел он Нагафенова, на котором толпа повисла, как стая бульдогов на волке. А тот лишь встряхивал хвостом русых волос и продвигался к свободному от людей крыльцу. Журналисты висели в шлейфе, теребя шоумена вопросами мировой степени важности, на которые Василий отвечал между раздачей автографов поклонницам. Меж тем разговаривал он не со всеми, с быстротой молнии узнавая неугодных репортеров. Одному он бросил через плечо:

— Можете написать, что я согласился дать показания потому, что подсудимая на самом деле — хорошо замаскировавшийся трансвестит, а моя склонность к эпатажу известна всем, и тырым-пырым… и тырым-пырым — как там всегда пишут бездарности в вашей редакции? Одни и те же приемы, одно и то же жевание соплей! Я весь, на фиг, такой непредсказуемый! — он двинул плечами, словно собрался стряхнуть с себя рокерскую кожаную куртку.

Корреспондент не растерялся:

— Так это все-таки правда, что подсудимая — сводный брат Егора Перилко?

— О! — Нагафенов ткнул в его сторону серебряным когтем. — Я угадал! Ваши отмороженные дебилы уже успели помуссировать и этот вариант! Прошу внести в этот, как его?.. В протокол!

— Господин Нагафенов, но…

Шоумен остановился и задушевно погладил лацканы спецкоровского пиджака. Администратор Киря возвел глаза к небу и тайком взглянул на часы.

— Амиго, — почти нежно произнес Нагафенов, разглядывая костюм журналиста, — ты ведь из той самой газетки, как бишь ее?

— «Бытие»! — заулыбался парень.

— Житие-бытие мое… Пожелтело в чистом поле… Душком-с повеяло. Тебя как звать, камрад?

— Илья…

— Гамарджобат Илья, а что это вашу редакцию потянуло на тему трансвеститов? Только ли потому, что это политика вашего жирного педрилы-директора — писать о таких, как он сам?

Телеведущий хлопнул Илью ладонями по бортам пиджака и оттолкнул — оторопевшего не на шутку, а в дверях столкнулся с Костей. Тот спокойно выдержал пристальный взгляд Нагафенова, и шоумен улыбнулся:

— Вам тоже автограф или интервью?

— Спасибо, я обойдусь.

— Всем бы так! Проходите, я подожду, чего уж, у меня ведь полно времени! Прикиньте, Кирилл Николаич, я однажды, еще до вас, вот точно так, с распальцовкой, прохожу мимо рецепшена в Питере. Тут мне навстречу прет красавец — вылитый Николай Холуев. Ну, думаю, этот сейчас или в морду, или за автографом — по выражению фейса понять трудно. И заранее так настраиваюсь на оба варианта. А он мимо меня. Я от растерянности говорю: «А можно автограф?» Он встал, оглядел меня внимательно сверху вниз и спрашивает: «А вы кто?» Оказалось — правда Холуев! Вот так он мне звезданул по звездатости!

Не дослушав его, Костя вышел на улицу.

Заседание тем временем началось. Нагафенова как почетного свидетеля и его администратора впустили в зал суда сразу, не заставляя ждать приглашения в коридоре.

Судья вызвал Аню и, не поднимая глаз от своих бумаг, долго задавал ей много раз уже повторенные вопросы. Телеведущий с интересом поглядывал на стенографистку, которая покорно заполняла протокол и даже бровью не вела, когда он ей подмигивал.

— Хорошо, гражданка Зайцева. Теперь мы выслушаем вашего свидетеля.

Нагафенов одернул куртку и неторопливо подошел к тумбе. Спокойно и ровно, он изложил события того дня и даже описал акулу, которая напала на Аню.

— Таким образом, Василий Александрович, вы подтверждаете, что акула появилась внезапно и напала на гражданку Зайцеву?

Шоумен криво усмехнулся, меряя прокурора снисходительным взглядом:

— Разве я говорил, что она напала на гражданку Зайцеву? Я сказал, что она пронеслась мимо и задела гражданку Зайцеву, отчего ту отшвырнуло на рифы. Акулы Красного моря на теплокровных не нападают.

— Спасибо, свидетель, вы можете сесть.

Нагафенов удалился на свое место. Перекопав бумаги на своем столе, судья о чем-то пошептался с помощником, передал пару листков стенографистке, покивал и пресным голосом озвучил решение:

— Гражданка Зайцева Анна Сергеевна решением суда от двадцать второго ноября сего года объявляется невиновной ввиду отсутствия состава преступления. Заключение врачей кардиоцентра Каира добавлено в дело. Дело закрыто!

Галантно подставляя Ане локоть, Нагафенов расплылся в довольной улыбке:

— Ну вот, а вы переживали! Наш суд — самый справедливый суд в мире, вы разве не знали? Да, хочу задать вам самый банальный вопрос из всех возможных банальных вопросов…

Аня настороженно подняла бровь. Мимо них, торопливо прокладывая себе дорогу, промчался пристав, а люди в коридоре впились взглядами в Нагафенова.

— Ох, и сильно же вас припекло, Анна Сергеевна! Это вопрос, просто вопрос, как сказал бы старичок-Фрейд. Я всего лишь хотел поинтересоваться, что вы делаете сегодня вечером?

— Я занята, — быстро ответствовала она.

При выходе на улицу их опять зажала толпа. Аня рывками тянула за собой веселого Василия, за ними пробивался администратор Киря, а вокруг изнывали восторженные поклонницы Нагафенова.

— Вы кого-то ищете? — саркастически уточнил шоумен.

— Да, одного челове… Ох, простите, Василий, я же еще не поблагодарила вас за помощь!

— Ну что вы, какие еще благодарности! Эх, а я-то, наивный, рассчитывал на ужин при свечах, тет-а-тет…

— Извините, мне очень нужно поспешить… Я позвоню вам, как только освобожусь, Василий! — она высвободила руку и помахала стоявшему неподалеку Косте. — Мне надо уладить еще кое-какие дела.

— Только не забудьте!

— Ну что вы! — девушка улыбнулась и послала ему на прощание воздушный поцелуй, от которого Нагафенов, сраженный наповал, упал на руки подоспевшему администратору.

— Василий Александрович, Василий Александрович! — посетовал Киря, с трудом удерживая шефа. — Никогда не предугадаешь, чего от вас ожидать!

— Отставить панику и пессимизм! — Нагафенов набрал чей-то номер в своем мобильнике. — Марин, вариант второй у нас. Да. Да, я там буду через час. Вперед, Кирилл Николаич! Сегодня нас ждет незабываемый вечер. Без свечей, но с огоньком!

Ирина тяжело вздохнула:

— И снова вам не сидится, Аннушка Сергевна! Я ведь вчера снова с ног сбилась: подумала, вы за старое взялись… Чайку попить не хотите на дорожку?

— Меня ждут, никак…

— Хотя бы свои вещи заберите!

— Это не мои вещи, Ирина, и вы прекрасно об этом знаете, — холодно ответила девушка.

— Вот те на! А чьи же?! На меня они не налезут, на Петровну — тем более.

— Я не хочу это обсуждать. Я зашла просто попрощаться и поблагодарить, ведь вы так много обо мне заботились и… Словом, спасибо вам и всего доброго… Минутку, телефон!

Это был Костя:

— Аня, я ее вижу! Дину! Спускайся скорей!