"Олег Малахов. Inanity" - читать интересную книгу автора

любимую сферу. Материки всех планет умещу на твоих ладонях, нежных,
миниатюрных, гладящих мое лицо, улыбающееся, любящее.) азволновались...

Выждав момент, Пьер повернул на площадь Клико, с нее всегда можно было
выехать на аллею Понтификата. Принимая по дороге
пантетеинфосфат-аденилилтрансферазу, он ждал встречи со мной, он уже пытался
предугадать, что я ему скажу. Или о чем я буду молчать. Ему не хотелось,
чтобы я предсказывал ему его будущее. Практически я был вне его разгаданных
историй. Я говорил о молитвах, о странных идеях, о значимости чьей-то песни.
В дальнем углу комнаты, в которой Агнесса обычно проводила сеансы
доверительных отношений, истощала мой переполненный фантазиями поток
неосознанности, он иногда притворялся мной и повторял мои слова и выражения,
не выходил из комнаты до тех пор, пока не становилось душно, и Агнесса не
проговаривала последние стандартные настраивающие на принятие лекарства
словосочетания. Когда заканчивался язык, он уходил, иногда, не всегда,
иногда он встречал дочь, чаще из Бразилии, она любила Бразилию, я ее видел
любящей маленьких детей у подножия Иисуса. Мистифицируя ее полеты и кодируя
ее воспламененные взгляды внутрь молодых неотразимых пижонов, я угадывал ее
восторги и влюбленность в то, что в народе называется жизнью. Смотрела
телефильмы в гостиной, и была специальной девочкой для него, укусившей ее
сердце, не спросив ее разрешения. В народе она уже забыла, как называется
то, во что она влюбилась.

Медленно погружаясь в воду блошиного озера, я подумал, что, если бы я
не умел плавать, то мои нервы бы напряглись, и мне было бы легко
почувствовать приближение смерти, смелое, смелой. Воду смело смерчем, я
раскрыл розу под водой, но праздник любви не удался, символы превратились в
митинг на улице, в петтинг в подъезде. Пьер уже был не рад, что Агнесса
умерла так рано, хотя он всегда ее жалел, но на этот раз, он любил ее.
Пьер воодушевлял меня лишь своими стремлениями ласкать свою ленивую
девочку, стремящуюся вернуться домой в ожидании нового предложения. Не сукой
ли она была, отказываясь слушать его советы. Однажды она потерялась в метро;
оно для нее стало вдруг Токийским, отчасти соединяющимся с Лондонским, и, в
конце концов, бесконечно тянущимся в сетку Нью-Йоркского. Пьер искал ее, не
находя слов, описывая ее пассажирам, пытая их, а я видел их смеющимися.
Тогда она поняла, насколько необходимы ей странствия, и она не пыталась
найтись, а в японских словах она находила звучание голосов своих любимых
кукол, в говоре англичан она различала гамму словарного разнообразия
этикеток кофейных пачек и правдивость сообщений телевизионных каналов,
которые Пьер смотрел вечером и утром, когда выдавалась свободная от мыслей
минутка. Она решила послать Пьеру письмо, но для этого ей нужно было
научиться писать, хотя бы выучить алфавит, а она даже разучилась произносить
слова на родном языке, как будто он чаровал ее лишь во сне, и исчезал, когда
она просыпалась. И еще она поняла, что опоздает на самолет, если не
вспомнит, где находится ее мозг, и кто в нем поселяется. Картины из своей
комнаты она унесла в своем ребенке, которому еще не довелось родиться, но он
станет великим художником.

Башня Tower. На мониторе хранился мониторинг. Полна надежд, она
сливалась с миражами бумажной индустрии, неравномерно распространяющимися на