"Олег Малахов. Inanity" - читать интересную книгу автора

губы и вылизывая ротовую полость языком. Я крепко обняла Ким, и больше не
думала ни о чем, кроме влечения, раскрепощающего внутренние позывы. На
барной стойке уже обнаженные тела отдавались друг другу. На танцполе
происходили артистичные совокупления в ритм музыке. Я не пьянела от
алкоголя. Мне было легко и приятно трогать Ким, засматриваться на любящих
рядом. Я не останавливалась: нежность поглаживаний, терпкость поцелуев,
упругость сосков, Ким изучала мое тело - экстаз...
Ночь стала бесконечной. Забытье - безболезненным и оправданным
ощущением, стирание границ - закономерной реакцией на возбуждение.
На следующий день сон отступил при странном ощущении, настигшем меня.
Сон почему-то более не мог завладеть сознанием. Неестественная тишина
лежавших рядом тел настораживала, они еще источали тепло, но невообразимая
их неподвижность порождала волнение. Солнце ослепляло окна. Глаза болели.
Голые и полуголые тела, беспорядочно разбросанные среди залов, застыли в
истоме наслаждения. Я встала и попыталась пробраться к окну, чтобы настежь
распахнуть его и предаться свежести ветра, но тут же споткнулась о чье-то
безжизненное тело красивого парня, наверное, Лари. Он не пошевелился. Я
могла предположить, что каждый за ночь выпил громадное количество спиртного,
и они принимали наркотики, только мне не предлагали. И сейчас они всего лишь
не в силах отречься от заключившего в тиски их мозг забытья. Но наконец-то я
оказалась у окна, и, облитая солнцем, открыла его. Ветер бурно ворвался в
помещение и покрыл тело ледяной росой, терзая волосы, впиваясь в глазные
яблоки. Меня пронизал беспокойный дух сплава древних цивилизаций. Я
отвернулась от потока ветра и обозревала колыхаемые тела таких веселых и
красивых людей, покоривших меня своей свободой и любвеобилием. Внутри я
кричала не своим бесчинствующим голосом, внешне я хладнокровно взирала на
груду тел до смерти любивших жизнь людей. А когда апогей внутреннего
переживания соединился с апофеозом внешнего, я превратилась в космос, и
улыбалась спокойной человекоподобной улыбкой, глазами змеи, губами мадонны.

Часть IV.
Insanity

Апулей сидел у подножия Попокатепетль и по словечку воскрешал свои
сутры. Сидел на сырой после жгучего дождя и очередного извержения магмы
земле, искусанный малярийными вьетнамскими комарами, которые последовали за
ним в далекие страны, сидел, зараженный неведомой ему болезнью. Ткань сари,
которой он покрывал свое тело, была исписана автографами Ким, Кэли и Фрэнка.

Я отдаю частичку своего кожного покрова, кровную составляющую
жизненного процесса, скитающуюся клетку со своим атомом и микрофлорой, в
агонии отдаю, отдаюсь сопричастности к созданию космоса, с тоской, с
надеждой познать смысл космогонических преображений.

Пабло явно спал. Подобно сну, несущему сердцу свет, сон Пабло был самым
необъяснимым и был он не ко времени, и погружал в глубину страстей, которая
затягивает, и сложно освободиться от оков бездонного сна. Было очевидным,
что Пабло спал, даже когда обнимал Марию и называл ее Полиной, или глотал ее
капли пота, и открывал глаза, даже когда ковылял на кухню и пил фраппе. Он
бесспорно спал странно и беспокойно. Ему виделось, что: не было у него