"Олег Малахов. Inanity" - читать интересную книгу автора

национальностей. Сжимал пальцы в кулаки, и брел по улицам, ощущая звериное
ощущение разрушить все и не оставить ни единой частицы цивилизации, гробящей
исконность желаний. Я бросался из стороны в сторону, цеплялся за нужный
поступок. И.... что? Подчинялся ли я устоям мира или подчинялся я устоям
мироздания? Но чему-то я все-таки подчинялся, и, наверняка, подчинение мое
было естественным процессом, на который обрекало меня бесповоротно и
безоговорочно бестолковое нагромождение законов и правил, придуманных нашими
предками, которые всего лишь "развивались", и нам внушили, что все, что
произошло и происходит сейчас, - это постепенное неотвратимое развитие.
Пилой кроили мне голову высказывания политиков, иглами протыкали мне сердце
требования террористов. А что сделал я, чем я помог изнывающей планете??????
Задумываясь над своей беспомощностью, я лишь продолжал зарабатывать себе на
хлеб, лишь уединяясь в своих письменах, которые хранили в себе революцию,
восстание духа, но где они сейчас, мои строки и их почитатели??? Они тоже
состарились, и тоже сейчас швыряют кому-то в глаза свою неудовлетворенность,
уже изношенную и разлагающуюся на мысли о невкусности пищи, плохой игре
футбольных любимцев, задержанием пенсии и слишком высоких ценах на
телефонные переговоры, теряющуюся в прогулках по парку и одиноком
просиживании на скамейках и разговорах с голубями и уличными псами,
сквозящей в едкости высказываний по поводу последних новостей, сыпящихся с
экрана постоянно ругаемого телевизора. А может, написать им всем письма,
своим коллегам, кто когда-то страдал со мной и выносил тяготы борьбы с
закрепощением человеческой личности. А ведь нам тогда казалось, что мы в
авангарде человеческого сообщества, что мы достигли осознания чего-то
большего, чем счастье... чего-то запредельного.
Я слушала его с невыносимой тоской.
Потом он вдруг изменился, остыл, взял меня за руку и повел на танцпол.
Там было полным полно красивых и нарядных девушек и парней. Танцевали,
сплетаясь телами. Он радовался каждому лицу, улыбке и рукопожатию, поцелую.
Его приветствовали, как самого желанного и родного человека.
Champaign and sex. Roden said it and disappeared in his own thought. He
also said one day: stop inanity... and what happened then... Did he find
something out of everything?
Кэли уже танцевала с ним, а Ким схватила мои руки и потянула в гущу
разгоряченных людей, я ей не сопротивлялась. Ее прикосновения током прожгли
мое тело, пропитали его энергией множества тел, соприкасающихся и
обостряющих чувствительность, как будто умещаемых полностью в ней, ее
хрупком теле. Через какое-то время я потеряла из виду своего спутника. Я
никогда не видела такое количество мимолетно счастливых людей, отдающихся
своему счастью в своем единении сейчас, забывая о том, что, видимо, еще
более неподъемным прессом навалится на их сознания одиночество и мысли об
уходе из этого мира, едва наступит их настоящее "завтра". Я никогда не
видела, ничего не видела, того, что видели они, что открывало им свои
сокровища и таинства. Я читала в их глазах лишь то, что я не в состоянии
понять чего-то такого, что дается страданием, что зреет как опухоль, и
заражает каждую живую частичку организма. Я готовилась к некоему откровению.
Он говорил, что будет сюрприз, и мне не терпелось удивиться чему-то такому,
что выведет меня за грань постижимого. Может тогда мне станут понятны некие
простые и вечные истины, или я навсегда успокоюсь и с беспечностью смогу
относиться к суетности мира.