"Олег Малахов. Inanity" - читать интересную книгу автора

Но он ошибался, я стала пчелой и пыталась укусить его, и небытие его
было всего лишь его очередной заинтересованностью новым молодым телом. А мое
ему уже было известно. Я не плакала, он разучил меня плакать, хотя сам мог
разрыдаться, как ребенок ни с того, ни с сего. Я была его игрушкой,
восхищающейся своим хозяином. Но он заразил меня своей неизлечимой болезнью
поиска. Истины или смерти. Мира за пределами вселенной, за пределами
пределов. Самой себя или избавления от самой себя. Он научил меня страданию,
великому и неподдельному, бесценному, долгожданному, разрушающему основание,
обрекающему на поклонение неизвестности, которая подчинена лишь стенаниям и
бесконечному поиску.

В неожиданном посещении церкви в старом и пронизанном молитвами городе,
в безмолвии, которое следовало за ним, ютилась моя беспомощность. Я шла за
ним без слов, без вздрагиваний, он молчал, но душа его неуемно посылала мне
свои призывы любить ее, любое ее воплощение, мое лицо пылало, я могла
клясться, и желала этого неистово, в осознанной любви к миру и жизни, такой
искалеченной самим своим присутствием. Самой действительностью разодранной.
Что происходило со мной, когда он выкрикивал не понимаемые неразборчивые
фразы на ступенях зданий и лентах эскалаторов, на трапах верно разобьющихся
самолетов и пойдущих на дно кораблей?
Что происходило с ним, когда я касалась бренным касанием своих пальцев,
кожей своей его светящейся оболочки. Я не смела тронуть свой клитор, я не
смела просунуть палец внутрь и почувствовать трепет мембраны. А он посмел
смести на своем пути тысячи цивилизаций, и я не хотела его больше знать, но
мое тело уже источало его запах, он уже был в моей пятнадцатилетней ночной
рубашке целуем моим отцом. Все потому, что он был... он был червем, выевшим
мою внутренность. Он ни на мгновение не переставал быть мной, он был я.

В мутном пиве плавились отражения огоньков рекламы и автомобильных фар,
вспышки вулканов и лесных пожаров, блеск ледников, раскалывающих горные
хребты, в пиве купалось соцветие сияний множества солнц. Он говорил о
мольберте Ван Гога, мне не удавалось расслышать все, что он стремился
выделить из своего организма. Он беззастенчиво превращал себя в донора, а
меня в пациента. Я готова была разбить на его голове зеркало, и увидеть
кровь его на его осколках, так чтобы блеск капелек сочетался с блеском
стекляшек.

Он пригласил меня в кабаре. Я не сразу согласилась, хоть и была уверена
в том, что пойду. Он тоже прекрасно знал, что после моего первого отказа
последует колебание, и откроется новый этап соблазнов и искушений. Встреча
была назначена на следующий день. Я собиралась долго, пыталась выбрать
одежду посексуальнее. Красила аккуратно свое лицо. Хотела выглядеть отчасти
совратительницей, отчасти нимфоманкой. Надеялась понравиться ему. Заглянула
в свои глаза, проникла в свой синтетический взгляд, врезавшийся в меня,
прощаясь с зеркальной плоскостью. Я хотела разбить этот взгляд, чтобы он
приобрел хоть крупицу моего личного, живого беспорядка.

Какое лицо у одиночества? Оно может быть красным обожженным
противогазом американского летчика, онемевшим ликом мадонны с мертвым
младенцем на руках, бугристым и изъеденным крысами безгубым обличием