"Олег Малахов. Inanity" - читать интересную книгу автора

поддающейся любой его инициативе. Он направлял меня, руководил мной, без
моей воли зачастую. "Любой красивой маленькой девочке необходимо лишь
немного времени, чтобы понять то, что движет мной", - он повторял и выводил
меня из себя этим высказыванием. Грустно смотрел и мог легко разжалобить
меня. Он даже убедил меня в том, что жалость - одно из самых незаменимых
чувств, которые любому человеку необходимо хранить в своей душе и применять
при любой возможности. Но не каждую жалость он считал правильной, по его
мнению, не ко всем она может быть применима. Он учил меня многому, и мне
даже хотелось соглашаться со всем, не задумываясь, слепо принимая на веру
его убеждения. Задумывалась я позже, сталкиваясь с проекциями обсуждаемых
проблем в реальной жизни, и сперва с радостью, а потом с ужасом, убеждалась
в правоте его обличений. С радостью, потому что я обладала знанием; с
ужасом, потому что знание оказывалось неподъемной ношей, которая обрекает на
то же одиночество (не просто одиночество), и на ту же истерию, неизменно
сопровождавшую его. Сливаясь с грузом знания и неизбежностью постоянного
переосмысления осознанного, сталкиваясь с дополнительными деталями,
обладающими чрезвычайно разрушительной силой, приходится вовремя
высвободиться из оков действительности, уединиться и заливаться алкоголем,
или убегать далеко-далеко, становиться недоступным, либо же необходимо
иногда убивать в себе ростки разрушительных мыслей, окончательно губящих
какую-либо веру, безысходностью раскалывая черепную коробку. Он был близок к
состоянию грубого помешательства, после чего он мог бы покончить с собой или
навсегда расстаться с реальным миром и превратиться в мумию. Лишь некие, мне
незнакомые силы, чья-то, а может быть порой, моя энергия удерживала его от
физической расправы над собой и своей никчемностью. Я иногда обнимала его и
вытирала его слезы, но потом мне казалось, что, не будь меня рядом, этого бы
не происходило вовсе, и он увлекался своей уникальностью, будучи со мной, и
его желание покорить меня каждым своим поступком воплощалось в
гиперболичности и патетичности его выходок. Но искренность его игры, если
это и была игра как таковая, не могла оставить меня равнодушной. Может,
именно так он и рассчитывал вычленить чувства человека, который начинал
потопать в нем, как в океане и, раскрепощаясь, подчинялся страстям и ломал
устои своего личного мироустройства. И потом, может, именно этой
возможностью он и наслаждался... Но и он не всегда мог выдерживать, как
обычный живой человек, своего собственного порыва. И сдержать себя не мог.
Но как только, я пыталась остановить его и спокойствием наполнить его глаза,
попытаться задержать его взгляд на мне, а не во мне, на реальной и полной
жизни и тепла девушке, он на мгновение успокаивался, а потом будто впадал в
кому, исчезал в потустороннем мире, его глаза становились еще безжизненнее,
и он напивался, и вся его загадочность превращалась в лишь мною лелеемое
свойство его личности. Он требовал ласки, и в то же время она была противна
ему. Но не всегда было так.

Когда он обольщал меня, становился беспечным и неотразимым менестрелем,
тогда никто не был в состоянии состязаться с ним в остроумии и красочности
мимики. У него получалось все, но это заканчивалось блаженным завершением
вечера, насколько я потом убедилась, только, когда я находилась в такие
вечера с ним рядом, и мы могли дурачиться вместе, наслаждаясь нашей
необычностью и непревзойденностью. Он научил меня бесценному отношению к
самой себе. Я перестала бояться себя самой, любой, любого своего образа. Я