"Олег Малахов. Пенистый напиток" - читать интересную книгу автора

"в обескровленные ладони несколько часов тепла". Рядом с местом работы
музыкальная школа, я иду на обед и слышу разговор инструментов. Одержимые
духом творчества музыканты лелеяли корабль, на котором можно любить друг
друга, открывать душу, путешествовать в вечность. Девочка со скрипкой,
гитарист с лохматой головой и большими глазами, в которых живут ноты.
Огненная Мэри с ромашками у микрофона. На что они рассчитывают, если Марго
живет у меня дома и конструирует звуковые системы, пользующиеся спросом. Она
ныряет в компьютер и собирает мозаику из аудиофайлов. А ребята на репетиции
в полуразрушенном доме не штампуют иллюстрации...освещают путь в переход за
куриным бульоном. Я встретил Ильзу. Рассказываю об окнах моих музыкантов. Я
хотел сидеть на паркете их снов, слышать стон виолончели, спектр дрожания
барабанов. Светлые паутины на стенах, паутина гитар, пьяное фортепиано с
обнаженным скелетом клавиш... Нежность в разорванных джинсах, спуск по
перилам в дождливую муть, в порождение легких туманов над кладбищем,
куполами церквей... Все обретает...меня...и образует.
Я разговариваю с Душой. Она делится впечатлением ночей с нелюбимым
теплом. Она обнимает меня и называет "Солнцем". Душа крадет мою боль. Ильза
наслаждается одиночеством. Просроченные конфеты. Воздушный поцелуй.
Подержанный автомобиль. Уставший контролер. Все на нервах. Страницы желтеют.
Теряются флаги у оруженосцев. Я на улочках Риги из замковых камней. Я
засыпаю у запотевших окон, влажный воздух и голые деревья. Я никого не ищу,
в плену улыбок, тающих на губах незнакомок, их карет и шляпок, их
полуобморочных сожалений. Он трогал черно-белый цвет, зал дрожал, он
высказывался, набор звуков, или настроений, помноженных на чудотворность,
ноты не опускали занавес, творя завесу первообразования чистой иллюзорности
приобщения к бесконечной бессмысленности познания. На сцене бесценные и
бессценные противоречия. Мелодраматический ноктюрн, кантата. Де наша
св│дом│сть - на тоб│ св│дом│сть. Все про казацький р│д та нестримн│
нац│ональн│ палк│ прагнення. К языку прилипали комканные, жеванные
словосочетания. Возрадуюсь черному цвету. И вновь "Господи помилуй", и
исход, и как будто еще не умерла, и вроде бы я чувствую ее дыхание, но
"Господи помилуй". В отеческом доме, в черном, молебен, и господи помилуй,
но спасет ли, умрет ли. А мои вечерние бдения на станциях метро,
преследование приглянувшихся девушек, удачное начало разговора, фиаско с
первой фразы, а 10 лет на сцене и "святий боже" и "помилуй", и сломленность
в голосах, нет сил, нет небес, нет не бес, а я с огненной головой с насущной
нитевидностью строк, с Буддой пьющий на брудершафт, и я и Ильза... и нельзя
забыть... узнать о событиях на фирме. Изверг уже выругал водителя. Изверг
был комиссаром в своей черной кожаной куртке на заре советской власти. А
потом началась его одиссея.
Нашествие стратегий приемлет мой мир в контрольном пункте без
опознавательных знаков. Гальванизирующий катехизис. Происходит нечто
невесомое. Глаза купаются в облаках. Изверг звонил в конференц-зал.
Вертолеты над Литовским посольством, Тори Амос в наушниках, и слепой
голубь охраняет невидимые часы на другой стороне Галактики, черным крылом
дразня Зюскинда. Swirl the other side of the Galaxy.
Я несу книгу в посольства. Sinead вновь тревожит слух, мою
светочувствительность. Когда мне было немного меньше лет, я... Я не
утрачиваю себя, сидящего в прокуренной однокомнатной с открытыми настежь
окнами, со стаканом красного вина, с полуголыми друзьями. Потрепанный