"Анатолий Макаров. Человек с аккордеоном (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Д. Самойлов



Мой дядя был веселым человеком. Я понимаю, что сама по себе эта фраза
ничего не значит, требуются конкретные примеры остроумия и способности не
лезть за словом в карман, нужно предъявить как неоспоримое свидетельство
какую-нибудь озорную историю или анекдот, по прошествии времени не
утративший перца и соли и поныне вызывающий дружный хохот. Между тем я
просто не в силах припомнить ни одной дядиной остроты, ни одного
рассказанного им анекдота, да и озорные истории как-то не совмещаются в моей
памяти с дядиным образом.
И все-таки он был веселым человеком. Очень веселым, потому что - вот
это я уже помню прекрасно - в дядином присутствии самый обыденный разговор о
болезнях, о соседях по квартире, о долгах и подписке на заем оборачивался
хохотом, возгласами "ой, не могу!" и слезами - именно в такой момент я
открыл впервые, что плакать можно не только от горя. То, что от смеха, от
избытка веселья на глазах выступают избавительные, томящие слезы, я узнал
благодаря дяде. У него была комическая маска (эти мои рассуждения покоятся,
конечно, на теперешнем опыте), чрезвычайно в народе популярная и очень им
любимая - маска простака. Естественного, простодушного человека, никак, ну
никаким боком не похожего на счастливчика, любимчика, избранника судьбы, и
даже, больше того, ему, если приглядеться к нему повнимательнее, есть за что
пенять на судьбу, а он тем не менее не пеняет, он незаметно доводит
житейские обстоятельства до их логического завершения, до той точки, где они
начинают противоречить сами себе, до того момента, когда идиотизм их
становится очевиден даже ребенку. Опять-таки теперь я сознаю, что вовсе не
все обстоятельства бытия подвергал он такому осмеянию, но те лишь, от
которых, если им поддаться, можно заплакать совсем не счастливыми, не
веселыми слезами. Так вот, он им не поддавался, он поступал с ними так, как
они того заслуживали, он высмеивал их бессмысленность и этим их побеждал. И
все, кто был в эту минуту рядом с дядей, тоже побеждали, потому что, когда
люди смеются над своими невзгодами, это первый признак того, что они ощущают
себя сильными и правыми.
То время моего детства, с которого я начинаю помнить себя и окружавшую
меня жизнь совершенно отчетливо, совпало с окончанием войны. В нашем дворе,
как оказалось потом, погибло больше половины ушедших на фронт мужчин, но те,
которые не погибли, начали потихоньку возвращаться, а еще появились у нас
другие, кто уходил на войну не из нашего дома, жизнь во дворе да и в целом
переулке сделалась праздничной и, как часто бывает на русских праздниках,
немного чадной, угарной и очень неустойчивой по части мгновенного перехода
от смеха к слезам - как видите, я никак не могу расстаться с этой темой.
Застолья собирались часто, и о них всегда знал весь двор, потому что окна
распахивались настежь, и оттуда доносились звуки патефона с характерным
пришепетыванием: "А ну-ка, а ну-ка, у бабушки было три внука" или еще:
"Тромбонист Иван Иваныч, кларнетист Иван Степаныч...", а потом начинались
хоровые песни и уже иного свойства "По Дону гуляет" и "Хазбулат удалой",
гулянье как-то очень естественно выливалось на улицу, на старый, весь в
причудливых трещинах асфальт нашего двора, фронтовики носили двубортные
бостоновые пиджаки, увешанные медалями и даже орденами вдоль одного из