"Максим Макаренков. Мой Сашка любит яблоки, Что-то изменится, Драйв (Рассказы)" - читать интересную книгу автора

странствующих инквизиторов, рыцарей Льда, драконов, чудовищ. Всех боялся. Но
поворачивать не собирался. Сильнее, чем страх, было желание куда-то
добраться. Куда, он и сам точно не знал. Но место это было средоточием всех
его нехитрых надежд и мечтаний. Перестать бояться. Стать немножко умнее.
Чтобы сборщики не приходили. Стать сытым. Узнать, где сеять лучше. Острые
ножницы, бороду стричь. Чтобы жена была, как у кузнеца, ладная и улыбалась.
Дети. Трое. Чтобы умные. В город старшего отдать. Учиться. Важным человеком
будет.
Очень сильно всего этого Мартину хотелось. И потому запряг он пегую,
покидал нехитрый дорожный скарб и запер избу. А ворота запирать почему-то не
стал. Не хотел возвращаться. Не было ему обратного пути.


***

Я упал на кровать. Боги, ну куда понесло эту деревенщину? Но вместе с
досадой я чувствовал зависть. Это примитивное существо еще чего-то хотело,
на что-то надеялось. У него была возможность изменить свою жизнь, а если и
погибнуть, то с надеждой на возрождение, или во что там они верят?
У меня же ничего этого не было. Когда твой мир стар настолько, что уже
не может существовать, но упорно не желает уйти в небытие, остается только
воровать у других. Так что я вор. Все мы воры.


***

Мартин заночевал в лесу. Выбрал поляну недалеко от дороги, развел
костерок, соорудил нехитрую похлебку и принялся есть прямо из котелка.
Вытянув трубочкой губы дул на горячую жижу, шумно, с хлюпаньем втягивал, не
обращая внимания на капли, падавшие с деревянной ложки на нечесаную бороду.
Откусывал от ржаной краюхи, с чавканьем жевал. С каждой новой ложкой, с
каждым проглоченным куском он ел все более жадно, поспешно заталкивал в себя
куски хлеба, зачерпывал полные ложки, глотал, уже не обращая внимания на то,
что горячее варево обжигает губы и язык.
Крестьянин жрал и плакал. Всхлипывал, неумело кривя рот, давился
слезами и хлебом, снова и снова опускал ложку в котелок, пока не вычерпал
его до дна. После повалился на бок и лежал, тихонько постанывая. Пока не
заснул.


***

Я не мог понять, что происходит с моим донором. Это было настолько
странным, что я даже не сумел воспользоваться неожиданным всплеском его
эмоций. Просто лежал и плакал вместе с ним. Но я плакал оттого, что стало
невыносимо тошно жить чужими эмоциями, существовать только потому, что
какой-то запредельно тупой крестьянин коптит небо. Метаться от одного
человека к другому и чувствовать, что ты лишь тень. Быть куклой, неловко
склеенной из обломков чужих мыслей и судеб. Но мы уже не можем иначе. Мы
привыкли считать себя повелителями, почти богами, забывая о том, что боги