"Сергей Махотин. Владигор и Звезда Перуна ("Летописи Владигора" #6) " - читать интересную книгу автора

донести еще одна баба, которую жители Дряни прозвали Настыркой. Случись у
кого в деревне хворь, или роды, или хлопоты свадебные, она тут же
оказывалась рядом, суетилась вместе с хозяевами, настырно навязывалась в
помощницы, и отвадить ее было совершенно невозможно. Настырка очень была
огорчена, что не первая узнала о происшествии, и теперь старалась показать
свою осведомленность в подобного рода делах.
- Ах, бедный ты мой, бедный! Настрадался-то, поди, как! - запричитала
она, мельком взглянув на ребенка. Затем отвернулась и затараторила,
обращаясь то к Евдохе, то к Лушке: - Знала я одну бабу в Замостье, так пошла
она как-то на торг, гребешок там купить али гороху, не помню толком,
воротилась, а в собачьей будке-то ребеночек плачет. Что такое, думает? У
мужа спросила, тот знать ничего не знат. А глаза-то отводит. Э-е, баба
думает, неладно дело. Так и вышло. Муженек-то ейный нагрешил с соседкою-то
да и отвадился, а та в отместку и подбросила мужику сыночка. Или, постой,
деваха то была? Точно! Деваха была. А он, муженек-то, жене и говорит...
Что сказал в свое оправдание нагрешивший муженек, осталось неизвестным.
Малыш в корзине захныкал, и бабы, спохватившись, заторопились и принялись
освобождать ребенка от грязных тряпок. Вода в кадке уже вполне остыла.
Евдоха сняла с полки пучок сухой крапивы, растерла в ладонях и высыпала в
кадку целебную зеленую труху. Затем осторожно взяла мальчика, опустила в
теплую воду и начала тихонечко обмывать покрытое синяками и ссадинами
тельце. Лушка собрала тряпки и бросила в печь. Курная печь задымила, тяжелый
клуб дыма поднялся к бревенчатому потолку.
- Осинового поленца нет ли у тебя? - спросила Настырка. - Для жару бы
хорошо.
Евдоха покачала головой.
- А чего это он в ручонке-то держит? - спросила опять Настырка.
Действительно, пальчики левой руки у ребенка были свободны, а правую он
крепко сжал в кулачок.
- Ну-ка? - Подошедшая Лушка склонилась над кадкой и попыталась разжать
кулачок младенца. - Не получается чего-то.
Настырка тоже попробовала, но и у нее ничего не вышло. Ребенок упирался
и в конце концов опять заплакал.
- Ну вы! - прикрикнула на них обеспокоенная Евдоха. - Своих детей
увечьте, а моего не троньте!
- Да он сам увечный у тебя, - надулась Настырка.
Лушка, прищурясь, насмешливо произнесла:
- Ишь как заговорила: "моего"! Носила ты его, что ль? У тебя и
мужика-то отродясь не бывало.
Евдоха вспыхнула и с трудом удержалась, чтобы не вытолкать вон обеих.
Все ж помогли ей, воды согрели, кадку принесли.
- Не к тебе его конь привез, - сказала она тихо. - И не к ней. Раз в
моей избе живет, значит, мой и есть.
Лушка, в общем-то не злая баба, уже сожалея, что попрекнула соседку ее
одиночеством, сказала примирительно:
- Ну как знаешь. Тебе жить, - и уже собираясь уходить, добавила: - В
случае чего кликни.
Вслед за Лушкой выскользнула за дверь и Настырка. Евдоха отрешенно
подумала, что та все дворы в деревне сейчас обежит и таких нарассказывает
подробностей, какие и во сне не приснятся. А и впрямь, не во сне ли все