"Нестор Иванович Махно. Воспоминания (книга 2) " - читать интересную книгу автора

подпал под влияние внутренней, бессознательной, но сильной страсти побывать
среди рабочих на их митингах, услыхать, что они думают о революции, о
ненормальных явлениях в рядах ее носителей и защитников и т. д. и т. п.
Наши товарищи разбрелись всюду по поселкам... Они узнали, где и когда
рабочие собираются. И на другой день (это был день отдыха) мы, несколько
человек, выступили на митинге сарептских лесопильщиков-рабочих. Здесь мы
выяснили, что рабочие тесно связаны с делом революции; что они все стоят за
Советы, в которых первое место и руководящая роль должны принадлежать им,
рабочим; что всякие партийные представители могут участвовать в этих Советах
в том лишь случае, когда рабочие сознательно считают себя родственно
связанными с их идеями...
Мы узнали от рабочих на этом митинге, что они известный процент своих
товарищей уже проводили на фронт вооруженной борьбы против Белого Дона (так
называлось казачье контрреволюционное движение).
- Одного мы никак не можем понять, - говорили нам на этом митинге
рабочие, - мы здесь все строимся к организации своих сил для развития и
защиты революции и тех идей, которые двигают революцию. А в Москве, и в
других больших городах нет такого единства. У нас и большевики, и левые
эсеры, и анархисты организованно стоят за то, чтобы разбить
контрреволюционное движение казаков. Даже по инициативе анархистов мы начали
практиковать выделение известной части наших сил на фронт, против этого
дикого казачьего движения, с таким расчетом, чтобы и заводы не стояли.
А там, в Москве и других городах Центральной России, анархистские
организации разгоняются, непокорные расстреливаются...
И тут же один из рабочих берет старый номер уже потертой большевистской
газеты и просит одного из моих друзей прочесть вслух статью о разгроме
анархистов на Малой Дмитровке (в Москве).
- Чем объяснить все эти действия нашей советской власти? - кричали
голоса из толпы.
Надо представить себе наше сознание, что мы стояли перед революционными
рабочими, среди которых было немало большевиков, эсеров и анархистов,
безымянных борцов за свои идеалы, борцов, умевших в минуты дискуссионной
страсти ненавидеть друг друга, кричать друг на друга, топать ногами и махать
чуть не под носом руками, но умевших в то же время и понимать друг друга,
признавать за каждым право на свободную проповедь "своего", выступать,
бороться за "свое"...
Они, эти безыменные, вышедшие из трудовой семьи революционные борцы,
понимали значение для революции проповедоваемых ими идей лучше, чем
воцарившиеся за счет их труда и усилий верхи, заседавшие в Кремле... Они,
эти безыменные борцы, с большим достоинством, чем их верхи, оценивали роль
своих идей в революции. Поэтому они признавали равное право за каждым
революционером проповедовать свои идеи. Они ценили жизнь этих людей... И
поэтому их революционное чувство не могло не тревожиться за гнусные действия
своих верхов в центре. Их совесть была неспокойна, ибо она была чиста по
отношению к революции, порожденной и двигавшейся так или иначе всеми
революционными идеями. А анархическая идея в этом смысле занимала чуть ли не
первое место. Сознательные рабочие-революционеры не могли этого не
сознавать. И поэтому, когда они услыхали о гнусных деяниях своих вождей
против анархистов, они болели за это их постыдное хамство.
С особой резкостью против разгрома анархистских организаций в Москве и