"Андрей Макаревич. Занимательная наркология " - читать интересную книгу автора

нектару.

Второе лирическое отступление

А знаете, какая самая большая пытка? Это та, которая вплотную прилипает
к самой большой радости. И происходит это совершенно одинаково - будь ты в
Гамбурге, Нью-Йорке или Омске, ибо наш человек везде одинаков, а последние
годы даже более одинаков вдали от родины. И вот ты отыграл концерт, и он
опять получился отличный, хотя никаких предпосылок к этому, казалось, не
было - и аппаратура так себе, и самочувствие, и вообще. И когда ты, согретый
этим неожиданным счастьем, наконец, оказываешься в гримёрке, и начинаешь
стаскивать через голову мокрую рубаху - тут-то всё и начинается. Никакие
просьбы по поводу того, чтобы к тебе в комнату хотя бы десять минут никого
не пускали - не работают. Дверь не запирается, а если вдруг и запирается - в
неё будут барабанить, как милиция с ордером на обыск. И вот всовывается
первая морда, он толстый и вспотевший, и на лице его ещё следы песни
"Поворот", которую он только что громко кричал вместе со всеми, а у тебя ещё
руки не вынуты из мокрой рубашки, и даже, когда вынешь, ты его всё равно не
выпихнешь за дверь, потому что он, как террорист заложника, ведёт перед
собой бледную немощную девочку лет шести - дочку, и, конечно,
фотографироваться надо будет с ней, хотя ей это на фиг не нужно, она не
понимает, куда попала, и ей, так же, как и тебе, хочется, чтобы всё это
быстрее закончилось. И становится тоскливо ясно, что чем объяснять этому
толстому, что не надо сюда заходить, как к себе домой, проще дать ему
щёлкнуть и пусть идёт к чёртовой матери, но тебе надо сначала хоть что-то на
себя накинуть, хотя толстому всё равно - он может и так. Потом он будет
долго устанавливать ребёнка перед тобой, а сам обязательно в это время
расскажет, что он рос на твоих песнях, и где слушал тебя в восемьдесят
втором году, и присутствие шестилетней заложницы не позволит заткнуть ему
рот, а лицо его будет светиться таким счастьем и любовью, что у тебя
опустятся руки. Наконец, он сделал всё, что хотел, и уходит, пятясь, но это
только начало группового изнасилования. Потому что дверной проём уже
заполнен подошедшими. Их объединяет общее выражение лиц. Так смотрит три дня
голодавший на жареного цыплёнка. Помните старинный фильм про нашествие зомби
в универмаг? Они идут небыстро и даже как-то неуверенно, но спасения от них
нет. В последнюю секунду удаётся, как в кино, захлопнуть дверь и прислонить
к ней своего директора, но смысла в этом уже никакого нет - ты в осаде. И с
тоской вспоминаешь короткий опыт гастролей по загранице, только по
настоящей, не русскоязычной - там даже к самой начинающей школьной группе за
кулисы не пропустят ни одного человека - даже если за него попросят
музыканты. В общем, находится компромисс - за дверью собирают бумажки,
билеты, пластинки, сигаретные пачки и заносят в комнату ворохом - на всём
этом надо будет сейчас расписаться. Это уже легче, хотя настроение
подпорчено, и расписываешься, не глядя, и одеваешься быстро и сквозь строй в
коридоре пробегаешь в автобус, правда, по пути надо сфотографироваться с
охраной, которая пропустила к тебе всю эту шоблу, с пожарниками и с
родственниками организаторов концерта - это святое. И вот ты, наконец, в
автобусе, и все музыканты здесь, и вас везут ужинать в ресторан. Думаете,
всё? Не тут-то было! Если это зарубеж, то ты десять раз накануне попросил -
пусть это будет какой угодно ресторан: китайский, итальянский, японский,