"Первородный грех. Книга вторая" - читать интересную книгу автора (Габриэль Мариус)

Глава четырнадцатая САГУАРО

Сентябрь, 1973

Тусон

Иден открыла глаза.

Она так долго была пленницей тьмы, что от яркого света испытала боль, словно в ее мозг вонзился кинжал.

Первое, что она увидела, было небо. Оно возвышалось над ней, от горизонта до горизонта затянутое громадными хмурыми тучами. Их вершины серебрились в лучах солнца, но снизу они были почти черными, и лишь кое-где, в разрывах, виднелись лоскутки небесной лазури. Приближающаяся гроза приводила ее в смятение и восторг. Она инстинктивно схватила Джоула за руку. Его сильные пальцы сжали ее ладошку.

Медленно, с непонятным страхом, она опустила глаза и огляделась вокруг.

То, что открылось ее взору, сначала показалось чем-то нереальным. Этот мир был настолько чуждым, настолько незнакомым, что она вполне могла бы поверить, что очутилась на другой планете. Земля была оранжевого цвета. Со всех сторон росли какие-то фантастические растения: высоченные ребристые стволы с зигзагами будто воздетых к небу рук-ветвей, куски колючей проволоки с пучками листьев на концах; беспорядочное смешение шипов, колючек, зубцов; и все это колыхалось под порывами набирающего силу ветра.

Задохнувшись, Иден еще сильнее вцепилась в руку Джоула и постепенно начала осознавать, что перед ней расстилается типичный ландшафт пустыни с кактусами, опунциями, мескитовыми деревьями и тамарисками. Вдалеке смутно вырисовывалась гряда фиолетовых гор, над которыми висели тяжелые грозовые тучи.

Поднятые с земли облака пыли закручивались в гигантские смерчи и неслись среди исполинов-кактусов, катя перед собой охапки перекати-поля, подобно мальчишке, играющему с обручем.

Иден наконец посмотрела на Джоула и, повысив голос, чтобы перекричать вой ветра, восторженно воскликнула:

– Ну и красота!

Он улыбнулся.

– Скоро начнется буря. Я хотел, чтобы ты увидела ее.

– Здорово! – Она огляделась по сторонам. Насколько хватало глаз, вокруг не было никаких признаков человеческой цивилизации – ни домов, ни даже телеграфного столба. Только небо да бескрайняя пустыня. Держа его за руку, она пошла вперед. – Как они называются? – спросила Иден, указывая на громадные бочковидные стволы.

– Сагуаро.

– А-а, да. Конечно.

На этой чужой планете сагуаро были преобладающей формой жизни, толстые короли высушенной беспощадным солнцем земли. Они стояли, как великаны – одни манили к себе своими могучими руками, другие словно предупреждали: «Не подходи». В некоторых местах они росли группами, образуя небольшие рощицы. Но большинство этих гигантов предпочитали оставаться в гордом одиночестве. Теперь ветер стал таким сильным, что они тяжело раскачивались, помахивая массивными руками-обрубками.

– А эти? – снова поинтересовалась Иден.

– Окстилло.

– А вон те?

– Чолла.

Когда-то пустыня казалась ей скудной и бесплодной. Теперь же, после нескольких недель, проведенных в изоляции, она потрясла ее своим богатством и разнообразием. Сколько же здесь было интересного!

Увидев растущие на опунции пурпурные плоды, Иден хотела было сорвать один из них, но Джоул поспешно схватил ее за руку.

– Они покрыты невидимыми глазу колючками, – объяснил он. – Потом целую неделю будешь вытаскивать их из пальцев.

– А они съедобные?

– Да. И довольно вкусные.

Джоул позволил Иден немного пройтись, отвечая на ходу на возникающие у нее вопросы. Поразмыслив, она решила, что находится в Мексике. На самом же деле они были всего в нескольких милях от его дома. Однако ей все равно не удалось бы заметить разницу, ибо простирающаяся от Аризоны до полуострова Калифорния громадная пустыня для неопытного глаза везде выглядит одинаково, и только коренные жители этих мест могут отличить одну ее часть от другой.

По мере того как темнело все вокруг, спадала и изнуряющая жара. В прохладном воздухе уже запахло дождем. Вдали слышались гулкие раскаты грома.

– Кактусы сагуаро живут по нескольку сот лет, – рассказывал Джоул. – Самые крупные из них, вроде вон того, весят тонны три-четыре.

– А что там краснеет на самой верхушке? Цветы?

– Нет. У сагуаро цветы белые. А это плоды. Индейцы их едят. Они сладкие.

Она подобрала с земли обломок ствола какого-то растения, оказавшийся легкой, как перышко, трубкой, и с изумлением стала его разглядывать.

– А индейцы живут здесь?

– В этой долине нет. Их жилища дальше, за той горной грядой.

– Теперь я понимаю, почему ты разрешаешь мне здесь гулять. – Она повернулась на триста шестьдесят градусов. – Отсюда некуда бежать, верно?

– Верно, некуда.

Она посмотрела ему в глаза.

– Это место и есть твой дом?

– Можно сказать и так. По крайней мере, я люблю его больше всего на свете.

Иден все еще держала в руках старую деревяшку. Под порывами ветра черные волосы нещадно хлестали ее по лицу. Она тряхнула головой.

– Зачем ты это делаешь?

Из-за свистевшего в ушах ветра он почти не расслышал ее вопроса.

– Делаю что?

– Похищаешь людей.

– Ради денег.

– Врешь, – отрезала она. – Деньги тебя не интересуют, Джоул. Ты не из тех, кто любит деньги.

– Откуда ты знаешь?

– Я всю свою жизнь провела среди людей, которые из-за денег готовы на что угодно. Они не такие, как ты. – Она приблизилась к нему, ее зеленые глаза смотрели напряженно. – И ты не преступник. До этого ты никогда не делал ничего подобного. Если бы мне надо было выкрасть тебя, я бы, пожалуй, лучше справилась с этой работой. – Иден заметила, как шевельнулись в улыбке его губы. – Ты озлоблен, но не потому, что ты плохой человек. Ты озлоблен, потому что тебе пришлось страдать. Ты и сейчас страдаешь. – Теперь она уже почти вплотную прижалась к нему. – Поэтому ты все это и делаешь. Потому что тебя заставили страдать. Скажи, Джоул, тебя обидела моя мать? Поэтому ты хочешь наказать ее?

Казалось, Джоул остолбенел, совершенно лишившись дара речи. Он, словно околдованный, ошеломленно уставился на нее. Небо совсем почернело. В глазах девушки блестели коричнево-красные огоньки. Ветер немилосердно трепал ее вьющиеся волосы.

– Так что же она тебе сделала? – спросила Иден. Он все еще был не в состоянии говорить.

– Что сделала тебе моя мать? – повторила она свой вопрос.

Внезапно их осветила ослепительная вспышка молнии, и почти тут же раздался страшный грохот, заставивший обоих молодых людей вздрогнуть. Джоул вышел из своего оцепенения. Он схватил ее за руку и потянул за собой.

– Пойдем. Я хочу тебе кое-что показать.

– Что еще?

– Пойдем!

– Но сейчас же начнется гроза! – попыталась возразить Иден, однако побежала вслед за ним, скользя по склону песчаного холма и уворачиваясь от цепляющихся за ее одежду колючек. Несмотря на то, что в пустыне не было ни единой тропки, Джоул, казалось, хорошо знал дорогу. Он провел ее через заросли мескитовых деревьев, отчаянно размахивающих на ветру своими невесомыми ветвями.

– Смотри!

Джоул показал пальцем на неясно замаячивший впереди силуэт громадного сагуаро. Она сразу заметила, что этот кактус был не такой, как другие. Вместо того чтобы расти монолитной колонной, он примерно от середины высоты сплющивался в некое подобие гигантского веера, по сторонам которого тянулись вверх два могучих отростка. Кактус был поразительно похож на лицо сказочного великана, дупло дятла служило ртом, наросты на стволе образовывали глаза, а по бокам торчали причудливой формы уши.

Даже на фоне такого фантастического ландшафта кактус выглядел более чем странно.

– Это же человек! – воскликнула Иден.

– Это дух, – поправил ее Джоул.

Она, раскрыв рот, уставилась на диковинный сагуаро.

– А почему он так растет?

Джоул ничего не ответил. Иден взяла его за руку, и они застыли на месте, завороженно глядя на удивительное растение. Застучали первые капли дождя. Небо стало совсем черным.

– Через тридцать секунд начнется бешеный ливень, – сказала она, показывая ему ладошку, на которую упала крупная капля. – Что будем делать?

– Мокнуть.

– А как же молнии?

– А что нам молнии?

Иден вдруг засмеялась, запрокинув голову назад.

– Правильно! О Господи, хорошо-то как! – Она подняла лицо к низко нависшему небу и стала ловить ртом капли дождя.

Снова прогремел гром, и как по команде налетел яростный шквал ветра, и хлынул неистовый ливень, дробью застучавший о сухой песок и зашлепавший по опавшей листве. Иден ощутила, как футболка начала прилипать к телу. Она почувствовала охватившее ее состояние какого-то необъяснимого восторга. Безумство разбушевавшейся стихии привело ее в большую эйфорию, чем это мог бы сделать любой наркотик. Капли дождя на языке были сладкими и теплыми Сильные пальцы Джоула сжали ее руку.

И разверзлись небеса.

Потоки воды обрушились на землю. Горы на горизонте исчезли. Все потонуло в белесом тумане, в котором можно было разглядеть лишь несколько одиноко стоящих сагуаро.

Иден обхватила Джоула за талию и крепко прижалась к нему. Он обнял ее за плечи. Она чувствовала, как вздрагивает его тело, но – то ли он смеялся, то ли рыдал – она не знала.

В считанные секунды на них не осталось и сухой нитки. Это был какой-то первобытный, доисторический ливень. В нем как бы стерлись все прочие реальности бытия Подгоняемый порывами ветра, он хлестал по их телам, бил их, окатывал с головы до ног, превращал из людей в жалких животных, покрытых мокрой, мятой одеждой. Вокруг сверкали белые вспышки молний, сопровождаемые оглушительными раскатами грома.

Спотыкаясь, они добежали до зарослей мескитовых деревьев и рухнули на землю. Джоул обнял ее и прижал к себе. Иден уткнулась лицом в его мокрое, мускулистое плечо, вдыхая терпкий запах мужского тела. Сверху, сквозь ветви деревьев, на них лились бесчисленные струи дождевой воды.

Джоул начал потихоньку баюкать ее, как он уже делал это в подвале. Он покачивал Иден медленно и нежно, заслоняя ее собственным телом.

В раскатах грома слышались тысячи звуков: то он грохотал, будто катящийся с горы валун, а то гудел, как огромный колокол; то становился похожим на барабанную дробь, то гремел, подобно жеребцу, танцующему на железной крыше, а то трещал, словно рушащийся город.

– Сколько это продлится? – не поднимая головы, спросила Иден.

– Полчаса. Может быть, час.

– Жаль, что это не будет продолжаться вечно. – Она потерлась щекой о его плечо. Кожа Джоула была скользкой и гладкой. В его объятиях она не чувствовала ни страха, ни боли. Иден коснулась языком его шеи, почувствовала вкус соли, смешанной с дождем. Она шире открыла рот и слегка укусила его. Он вздрогнул и крепко прижал ее к себе.

Иден приподняла лицо, ее губы жадно искали его рот. Джоул отвернулся. Она не стала настаивать – он овладеет ею, когда сам этого захочет. И тогда, возможно, она откроет один из его секретов.

Так они и сидели, обнявшись, посреди всемирного потопа. Казалось, даже время остановило свой бег, словно весь мир замер, чтобы полюбоваться этим разгулом стихии. У Иден было ощущение, что она вдруг очутилась в той точке, вокруг которой бесновались силы природы, в эпицентре урагана, в точке вращения гигантского механизма бытия. В каком-то вакууме движения. Ей казалось, что се сознание прикоснулось к абсолютному покою. Среди всеобщего хаоса царила благословенная тишина. Тишина. Покой.

Затем шестеренки механизма вздрогнули и снова начали свое вращение.

Однако гроза уже пронеслась. Дождь все еще шел, но теперь он был не таким яростным. Небо просветлело.

Стихия бушевала, наверное, минут сорок пять или что-то около того. Точно Иден не могла сказать. Может быть, она даже какое-то время спала. У нее было странное ощущение, будто произошло нечто такое, что изменило все ее существо. Будто она прошла через обряд очищения. «Возможно, я теперь стала другой», – мелькнуло у нее в голове.

Джоул пошевелился. Его губы были прижаты к ее мокрым волосам. Он медленно поднял глаза к небу.

– Гроза уходит.

Иден села, откинула назад упавшую ей на лоб прядь волос и взглянула на него. Он был потрясающе красив, невольно отмстила она про себя. Когда гримаса боли покидала его лицо, он выглядел абсолютно неотразимым. Кто же его так надломил? Она протянула руку и дотронулась до его щеки.

– Джоул. Это твое настоящее имя?

Его рот искривился в странной улыбке.

– «Оставшееся от гусеницы ела саранча, оставшееся от саранчи ели черви, а оставшееся от червей доели жуки».

Иден изумленно уставилась на него.

– Что это?

– Это начало книги пророка Иоиля.

– Из Библии? Он кивнул.

– А еще можешь?

– «И воздам вам за те годы, которые пожирали саранча, черви, жуки и гусеница, великое войско Мое, которое послал я на вас».

– Ты что, знаешь Библию наизусть?

– Меня заставили ее выучить.

– Кто?

– Человек, который называл себя священником. – Джоул продолжал улыбаться, но в его глазах появились темные тени.

– Почитай еще. Пожалуйста.

– «И будет после того, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения».

– Красиво. А что это значит?

Джоул оторвал от нее взгляд и посмотрел на небо.

– Дождь почти закончился. Пойдем.

Он помог ей подняться. На землю падали последние редкие капли. Все вокруг выглядело по-прежнему таинственным, но уже не таким мрачным. Небо над головой было похоже на перевернутое море серебристого тумана. Черные грозовые тучи, сопровождаемые раскатами грома, медленно уходили на север.

Иден глубоко вздохнула.

– О-о… запах-то какой!

– Это пахнет креозотовый куст.

– Покажи мне его.

Джоул указал пальцем на невзрачное растение с потрепанными желтыми цветками на тонких веточках. Она растерла между ладонями несколько листиков и стала вдыхать исходящий от них чудесный аромат, который словно вобрал в себя все запахи пустыни.

– Он обладает целебными свойствами. Излечивает раны, прочищает желудок.

– Правда? – Иден отломила веточку, чтобы взять ее с собой.

Она промокла до нитки; ставшая полупрозрачной футболка прилипла к маленьким грудям, штаны спортивного костюма провисли под тяжестью воды.

– Мне надо отжать одежду. – Скинув обувь, она стянула с себя футболку и штаны и стала их выжимать.

Джоул стоял, глядя на запад, где сквозь густой туман уже пробивался золотой луч солнца. – Сегодня был самый прекрасный день в моей жизни, – проговорила у него за спиной Иден.

Он обернулся. Совершенно голая, если не считать купленных им хлопчатобумажных трусиков, она приветливо улыбнулась ему.

– Честное слово.

Джоул медленно подошел к ней.

– Ты никогда не жалела, что стала наркоманкой? – тихо спросил он.

Иден почувствовала, как у нее к горлу подкатил комок.

– О-о, черт! Ну зачем ты опять про это?

– Ты же понимала, что ты с собой делаешь.

– Да, я жалела, что так получилось, – дрожащими губами произнесла она. – И в то же время я не вполне осознавала, что происходит нечто страшное. Мне казалось, я в любой момент смогу бросить наркотики. Я не думала, что так кончу. И никто не думает.

– Но все знают.

– Может быть, ты знаешь. А я нет. – Ей захотелось расплакаться. – Неужели так необходимо было напоминать мне об этом? А? Ведь только что я впервые за последний год забыла, что я наркоманка!

– Ты не наркоманка, – заявил Джоул. – Ты уже вылечилась. Я тебя вылечил.

– Все не так-то просто, приятель, – сказала она, подражая его западному говору. – Закоренелого наркомана нельзя вылечить.

– Посмотри сама! – Он указал пальцем на ее голые ляжки. Отметины от уколов на белой, как молоко, коже побледнели, ранки затянулись. Они зажили.

Иден взглянула на свои ноги.

– Ничего, скоро я наделаю новые дырки.

– Ты больше не наркоманка, Иден!

– Дай мне иголку, и я покажу тебе, кто я такая.

– О Господи, – простонал Джоул хрипловатым голосом. – Ты иногда буквально сводишь меня с ума…

– Мне все это говорят, – проворчала Иден.

– Одевайся!

– Не будь таким пуританином.

– Живо!

– А сагуаро не возражают. И небо не возражает. Один ты против. – Она неожиданно размахнулась и швырнула в воздух свою одежду. Футболка и спортивные штаны, нелепо трепыхаясь, описали дугу и повисли на колючих ветках терновника. – Вот так, – довольная собой, проговорила Иден.

– Очень умно! – раздраженно сказал Джоул.

– Тебе противно смотреть на мое тело? – Она широко расставила ноги, раскинула в стороны руки и выпятила вперед маленькие груди и пупок. – Противно, да? Оно уродливое?

Он попытался отвести взгляд и не вступать с ней в этот бессмысленный спор, но ее тело неудержимо притягивало к себе его глаза. Она была похожа на одинокую морскую звезду, затерявшуюся среди песков и колючек. Его манил розовый треугольник ее трусиков.

– Оно вовсе не уродливое, – с трудом ворочая языком, пробормотал Джоул.

– Я тощая, мерзкая, безвольная маленькая наркоманка!

– Это неправда.

– Правда.

– Иден…

– Ну тогда какая же я, по-твоему? – потребовала она ответа, наступая на него.

– Ты красивая, – помимо его воли сорвалось у него с языка. – Драгоценная.

– Драгоценная? – Иден покачала головой и усмехнулась. – Давно меня уже никто так не называл. Когда-то давным-давно мама тоже звала меня драгоценной. – Она уперлась руками в бедра. – Впрочем… десять миллионов «зелененьких» – сумма действительно весьма внушительная, а?

– Я не это имел в виду.

В ее зеленых глазах вспыхнули огоньки.

– А что ты имел в виду, Джоул?

Он порывисто отвернулся, боясь, что их разговор может зайти слишком далеко, и чувствуя, как противно стучит в груди сердце, словно оно сбилось с привычного ритма. Ничего не ответив, он поднял одежду, висевшую на колючих ветках, и протянул ее Иден.

– У тебя не такой большой гардероб, чтобы разбрасывать тряпки. Так что надень это.

Джоул был почти удивлен, когда она послушно стала одеваться. Он в последний раз бросил взгляд на ее груди. Они были великолепными, высокими и упругими, с острыми сосками.

И она это знала. Ей нравилось чувствовать свою власть над ним. Сейчас это была игра. Но скоро – Джоул понимал – игра закончится. В жизни у него было немного женщин, хотя очень многие увивались за ним; однако он прекрасно сознавал, что делает с ним Иден. И что он делает с ней.

Он сжал зубы и обреченно провел рукой по своему мокрому лицу.

Когда стихли последние раскаты грома, пустыня погрузилась в абсолютную тишину. Между исполинами-сагуаро бесшумно парил огромный черный ворон – первое живое существо, которое Иден увидела с того момента, как началась буря. Они шли рядом, не разговаривая и не касаясь друг друга. Вечерний воздух был прозрачен. Ветер стих, и вокруг стоял божественный аромат, исходивший от креозотового кустарника.

На растениях поблескивали капельки воды. Над могучими сагуаро, казалось, сияли золотые нимбы.

Сплошная пелена облаков на западе разорвалась, и в образовавшееся окно хлынули потоки солнечного света, озарив вершины темневших вдали гор.

– Красота-то какая, – восторженно проговорила Иден.

– А скоро еще и радуга вспыхнет.

– Джоул, смотри! – Она застыла на месте схватив его за руку. На тропинку выскочил заяц и тут же бросился со всех ног наутек, прижав к туловищу длинные ушки.

– Да это же заяц.

– Я знаю. – Она с тоской провожала взглядом улепетывающего зверька. – Жаль, что я не могу поймать его. Я бы взяла его с собой.

– Пожалуй, твоя каморка ему бы не понравилась.

– Пожалуй, – с грустью согласилась Иден – Думаю, зайцу там было бы тесновато.

На мгновение их глаза встретились.

Разрыв в облаках становился все шире, и свет через него уже лился сплошным сияющим водопадом. Горы были окутаны пурпурно-золотистым туманом. Джоул остановился и с восхищением уставился на это великолепие. Иден же смотрела на него.

Он был таким высоким и статным, с потрясающим телом. Раньше ей казалось, что его тонкое, с орлиным носом лицо выглядит жестоким. Сейчас она уже так не думала. Просто оно было суровым, как суровой была и пустыня, в которой он жил.

Но что в нем действительно пугало, так это его глаза Они мрачно смотрели из-под темных бровей, словно затаив в себе немую угрозу. Однако теперь Иден увидела в их глубине еще и скрытую боль. Это были глаза юного пророка. Слушая, как он читал отрывки из Ветхого Завета, она не могла отделаться от ощущения, что его слова эхом разносятся вокруг. В этой пустыне, думала Иден, он и впрямь почти превратился в ветхозаветный персонаж. Наверное, Иоанн Креститель когда-то выглядел примерно так же.

– А почитай еще что-нибудь из Книги пророка Иоиля, – попросила она.

Спокойным, мягким голосом, глядя на золотистые вершины гор, он не колеблясь заговорил.

– «И будет в тот день: горы будут капать вином, и холмы потекут молоком, и все русла Иудейские наполнятся водою, а из дома Господня выйдет источник, и будет наполнять долину Ситтим».

– Кто заставил тебя выучить всю эту дребедень?

– Я тебе уже говорил.

– Он был твоим отцом?

Губы Джоула вдруг сжались в злобной ухмылке, вокруг глаз пролегли морщинки.

– Он называл себя моим отцом.

– Но отцом не был?

– Нет.

– Он тебя вырастил?

– Я жил в его доме.

– Ты веришь в Бога?

– Нет. – Неожиданно Джоул повернулся и решительно зашагал вперед. Иден пришлось почти бежать, чтобы не отстать от него.

– Возьми меня за руку, – взмолилась она. Он крепко сжал в ладони ее пальчики. – У тебя такие большие руки. Сильные и натруженные. С чем ты работаешь? С камнем?

Она почувствовала, как он вздрогнул.

– Мы слишком долго гуляем, – обернувшись к ней, сказал Джоул. – Давно пора возвращаться.

Уже половина неба очистилась от облаков, и все вокруг золотилось в лучах заходящего солнца. Они повернули и пошли назад, подставив лица ласковому теплу и свету.

Внезапно Джоул остановился.

– Смотри! Во-о-он там.

Иден подняла голову и увидела радугу. Изогнувшись дугой, она парила в чистом, прозрачном воздухе, одним концом опираясь о долину. Ее вершина была невидима, а другой конец выныривал из-за туч уже далеко-далеко и исчезал в окутывавшем горы золотом тумане.

И, пока они смотрели, радуга становилась все ярче, ее цвета делались все насыщеннее, интенсивнее и вдруг вспыхнули неземным блеском, и в тот же миг на небе появилась еще одна радуга, только более бледная и менее четкая. На фоне этого небесного сияния резко обозначились взметнувшиеся вверх изможденные ветви-руки окотилло и гордый силуэт сагуаро.

Иден почувствовала благоговейный трепет от развернувшегося перед ней зрелища. Среди этой вселенской тишины, наступившей после жесточайшей бури, две сверкающие в вышине радуги показались ей небесной улыбкой, обещавшей скорое исцеление и счастье. У нее даже заныло сердце. Радужные обещания… они никогда не исполняются. И все же они всегда такие добрые, они заставляют идти вперед, они манят к себе.

Глаза Иден наполнились слезами, и она, не сдержавшись, всхлипнула.

– Вот черт, – дрожащим голосом проговорила она. – Ты только посмотри на это.

Джоул обнял ее за плечи и слегка прижал к себе.

– Это значит, что все будет хорошо, – ласково сказал он.

– Еще одна цитата из Библии? – вытирая глаза, спросила Иден.

– Об этом там тоже говорится. Между прочим, и индейцы верят, что радуга – это добрый знак.

Сияющие на небе радуги то вспыхивали, то совсем пропадали, и вот наконец угол падения солнечных лучей изменился и разноцветные дуги исчезли совсем.

Небо приобрело желтоватый оттенок. Горы вдали стали голубыми, затем синими. Джоул за руку вел Иден по мокрому песку. Он обнаружил, что во время бури где-то потерял ее повязку для глаз. Впрочем, на это ему было наплевать: теперь он все равно не смог бы ни надеть на нее наручники, ни завязать ей глаза. А то, что она увидит пикап, его не волновало, так как он предусмотрительно снял с машины номерные знаки. Да и домой они вернутся, когда будет уже темно. Так что он просто вел ее к тому месту, где на обочине грунтовой дороги оставил свой автомобиль.

– Это уже более цивилизованно, – сказала Иден, забираясь в машину и удобно устраиваясь на переднем пассажирском сиденье. – А то сзади просто черт знает что.

– Зато там безопаснее, – попытался оправдаться Джоул.

Он завел мотор и тронул пикап с места.

– Спасибо тебе, – тихо произнесла вдруг Иден, когда они ехали в сгущавшихся сумерках.

– Я хотел, чтобы ты увидела это.

– Понимаю. Поэтому и говорю тебе спасибо.

– Скажи, – глядя на дорогу, обратился к ней Джоул, – ты на самом деле все еще думаешь об этом?

– О том, чтобы ширнуться? Да.

– И часто?

– Постоянно.

– А ты знаешь, сколько времени прошло с тех пор, когда ты последний раз кололась? Шесть недель. Неужели тебе и сейчас хочется думать об этом?

Иден вздохнула.

– Я вовсе не хочу думать об этом. Просто это чувство живет внутри меня, как голод или жажда. «Думать» – неверное слово. Это как если ампутировать ногу: ты не будешь все время думать о ней, но твое тело постоянно помнит, что лишилось ее.

– Значит, вот как ты себя чувствуешь? Как будто без героина у тебя не хватает чего-то?

– Я всегда так себя чувствовала, – чуть слышно сказала она.

Он не нашелся, что ответить. Какое-то время они ехали молча, затем Иден снова заговорила:

– Там во время бури… когда ты обнял меня… Было так здорово, Джоул. Мне даже показалось, что со мной что-то произошло.

– Что?

– Не знаю… что-то. – Ее глаза были устремлены в синеву наступавшего за окном автомобиля вечера. – Я почти поверила в волшебную силу радуга.

– Но тебя не проведешь, верно? – проворчал он.

– Не пойму я тебя. Ты меня выкрал, посадил как собаку на цепь… Один раз чуть руку не сломал… И вдруг среди грозы заявляешь, что я красивая и драгоценная. – Она взглянула на его орлиный профиль. – Ты ведешь со мной душеспасительные беседы о наркомании. Не кажется это тебе несколько странным? А? Никак не могу взять в толк, чего ты от меня хочешь?

– Я хочу, чтобы, выйдя отсюда, ты забыла про героин.

– Почему?

– Да потому что ты не такая, как все, – начал злиться Джоул. – У тебя есть голова на плечах, есть характер, есть задиристость. Ты не можешь просто так лечь и ждать, когда сдохнешь!

– Какого черта! – Она передернула плечами. – Все равно скоро на нас сбросят атомную бомбу…

– Никто не собирается сбрасывать на нас никаких бомб.

– Собираются. Так что все мы превратимся в радиоактивный пепел.

– По крайней мере, это не повод, для того чтобы колоть себе всякое дерьмо.

– Да, не повод. Но это помогает мне успокоиться.

– Скорее, если бы ты действительно больше беспокоилась, ты меньше думала бы о дозе.

– А если бы я больше ширялась, – улыбнулась она, – я бы меньше беспокоилась.

– Не понимаю, – сокрушенно проговорил он, – как ты до этого дошла. Почему ты не бросила наркоту, когда увидела, что она затягивает тебя?

– Ну… ты не думаешь, что она затягивает тебя. Сначала не думаешь. Скорее тебе кажется, что все это просто баловство. После первых нескольких уколов ты чувствуешь себя великолепно. Это потрясающе. Ну прямо-таки медовый месяц. И с каждым разом ты все ближе к небесам. Потом ты опускаешься на землю и говоришь себе: «Вот это да!» А потом тебя начинает трясти. Когда кайф проходит, все вокруг кажется неприветливым, гнетущим. Ты смотришь в зеркало и видишь свое растерянное, затравленное лицо. И вот ты уже начинаешь чувствовать себя по-настоящему хреново. – Она проглотила слюну. – У тебя все болит, тебе страшно. И ты снова тянешься к игле, хотя знаешь, что, когда кончится действие дозы, тебе опять будет плохо. Но ты убеждаешь себя: «Наплевать! Буду загибаться, ширнусь еще раз». А потом еще раз. И ты уже «торчишь» постоянно. Уже не выходишь из кайфа. Тебе хорошо. И ты знаешь, что, если надо, в любой момент сможешь ширнуть себе очередную дозу. А мне и ходить-то никуда не надо было. Расти всегда был тут как тут.

– И делал с тобой что угодно, – с горечью сказал Джоул.

– Возможно. – Она снова проглотила слюну. – А потом ты понимаешь, что попался. Но ты счастлив. Тебе нравится быть рабом. Тебе уже ничего больше не хочется. Ты даже не замечаешь, что твоя жизнь из цветной превращается в черно-белую. Тебя уже ничто не колышет, кроме того, что происходит в твоем мозгу. Но наркотик уже не так сильно действует на тебя, кайф проходит так быстро, что ты не успеваешь как следует насладиться им. И ты начинаешь колоться только для того, чтобы облегчить страдание. Ты уже не можешь без дозы и вынужден ширяться постоянно. Каждые несколько часов. Вот откуда у меня столько дырок на ногах. – Ее голос так дрожал, что она была не в состоянии нормально говорить. – Я кололась все время… Не прекращая… Чувствовала себя… – Она разрыдалась, отчаянно, беспомощно, закрыв лицо руками.

Джоул остановил машину и обнял ее за плечи. На него нахлынуло чувство глубочайшего сострадания к ней, чувство обиды за нее, за то, что она сделала с собой. Она плакала навзрыд, а он крепко прижимал ее к себе.

– О, черт, – захлебываясь слезами, сказала Иден. – Это так ужасно. Я больше не хочу возвращаться к героину, Джоул. Я больше никогда… никогда не хочу… возвращаться к нему.

– Ты не вернешься.

– Но я… я такая… слабая. Мне так страшно.

– Иден… – Неожиданно для себя Джоул стал покрывать поцелуями ее лицо, ее брови, ее щеки, глаза, чувствуя на губах соленый вкус слез. – Ты не вернешься к нему, Иден, – шептал он. – Не вернешься.

Коста-Брава

Де Кордоба ожидал Мерседес возле бассейна, задумчиво глядя в кристально-чистую голубоватую воду. К нотариусу она поехала одна, не пожелав, чтобы кто-либо ее сопровождал, даже Майя.

Когда Мерседес наконец вернулась, она была очень бледна, однако держалась прямо, и ее правильное овальное лицо ничем не выдавало ни горя, ни душевного волнения. Полковник поднялся ей навстречу. Она посмотрела ему в глаза.

– Дело сделано.

Он воздержался от выражения сочувствия или жалости: ей бы это не понравилось.

– Когда у вас будут деньги?

– Завтра утром. Они переведут их в Цюрих.

– Отлично.

– Мой банкир позвонит в нотариальную контору и подтвердит, что сумма получена, а потом мы подпишем бумаги.

– Понятно.

– За дом и все его содержимое нам дают два миллиона. И еще миллион мне удалось занять. Так что теперь у меня есть вся сумма.

Он кивнул.

– Ну вот мы и приближаемся к концу, – тихо добавила Мерседес.

– Да. Молю Бога, чтобы это было так.

– Настало время дать объявление в «Нью-Йорк таймс».

– Я сейчас же позвоню в редакцию.

– Благодарю вас, Хоакин, я бы хотела, чтобы деньги в Америку отвезли вы и чтобы вы забрали у этого человека Иден и привезли ко мне. Вы сделаете это?

– Конечно. – Он снова кивнул. – Я доставлю ее вам.

– Спасибо. – Мерседес села рядом с ним. На ней был безукоризненно сшитый строгий костюм, на руках – черные перчатки, которые она сняла и бросила на пол, словно ей пришлось дотрагиваться ими до чего-то грязного и мерзкого. – Мне дали две недели, чтобы убраться отсюда.

– Куда вы поедете?

– В Барселону. В какой-нибудь отель.

– А потом?

– Потом… не знаю. Наверное, начну все сначала.

– А Майя?

– С ней придется расстаться.

– Но почему?

– Я хотела подарить ей красивую жизнь. И в течение четырех лет мне это удавалось. А взамен она заполнила пустоту в моем сердце. – Мерседес грустно усмехнулась. – Но все равно когда-то мы должны были расстаться. Я не могла допустить, чтобы она у меня на глазах превратилась сначала в старую деву, а потом в сиделку при немощной старухе. Ей давно пора бросить меня и найти себе мужа, обзавестись семьей.

– Она не переживет этого.

– Ничего, она еще молодая. Как-нибудь оправится. Да и я тоже. – Мерседес улыбнулась полковнику. Он почувствовал, как болезненно сжалось его сердце. Она была прекрасной женщиной, одной из немногих по-настоящему прекрасных женщин, которых он встречал на своем жизненном пути. Ее сила духа восхищала его – потеряла все, что имела, и еще может улыбаться! Он даже не знал, рыдала ли она в душе или была в ярости.

Ничто не выдавало ее эмоций. Какое невероятное самообладание!

– Вы просто замечательная женщина, – мягко сказал де Кордоба.

– Не такая уж и замечательная. – Мерседес обвела взглядом стеклянный купол, затем весь дом, который больше ей не принадлежал. – Вы хорошо ко мне относитесь, правда, Хоакин? – не глядя на полковника, спросила она.

– Да.

– И я к вам. Вы очень добрый человек. Я всегда восхищалась этим качеством в мужчинах.

Он сглотнул, его сердце разрывалось от желания высказать ей свои самые сокровенные мысли, но он не смел сделать этого.

– Вам нужно будет где-нибудь жить.

– Да, вы правы.

– Мой дом в вашем распоряжении, – не колеблясь сказал полковник.

Он увидел, что у нее на глазах появились слезы. Она порывисто отвернулась.

– Спасибо вам, Хоакин, – хрипловатым голосом проговорила Мерседес. Она понимала, что он ей предлагал.

– Я серьезно. Я не просто «хорошо отношусь» к вам. Я люблю вас. Все, что у меня есть, принадлежит вам. Сейчас не время для сентиментальных разговоров, но я не хочу потерять вас, после того как все закончится и Иден вернется. Я мечтаю провести с вами остаток моей жизни, Мерседес. Или, по крайней мере, возле вас.

Повисла долгая пауза.

– Это так много для меня значит, – наконец произнесла она.

– Я знаю, что не бог весть что могу вам предложить…

Она коснулась его руки.

– Это чудесное предложение, сделанное чудесным человеком. – Ее голос звучал почти радостно, но в глазах по-прежнему блестели слезы. – С тех пор как я была еще совсем молодой, я так и не смогла по-настоящему полюбить ни одного мужчину. Может быть, мне удастся полюбить вас. Но я не стану ничего обещать, Хоакин.

– Это меня вполне устраивает, – проговорил де Кордоба, не в силах сдержать дрожь в голосе.

– Спасибо. – Мерседес подалась вперед и поцеловала его в губы, как однажды уже сделала это. Она на секунду задержалась, затем отпрянула и встала. – Благодарю вас за все, Хоакин. А сейчас я должна повидаться с Майей.

Тусон

Когда они подъехали, дом стоял погруженный в темноту. Иден все еще плакала, но уже слабо, чуть слышно. Она успокаивалась. Джоул понимал, что этот поток слез разрушил в ней некий ранее непреодолимый барьер: возможно, теперь она выбросит из головы свою навязчивую идею, что жизнь без героина для нее невозможна. Только бы ему удалось внушить ей, что она больше не зависит от наркотиков.

Он остановил машину и в нерешительности задумался. Что же ему теперь с ней делать? Сама мысль о том, чтобы после всего случившегося снова запереть ее в подвале, вызывала у него отвращение. Он не смог бы сделать этого.

Щемящее чувство удовольствия, которое он испытывал в ее обществе, словно веревка обвило его сердце. Ему хотелось быть рядом с ней.

С другой стороны, забыть сейчас про осторожность было бы просто безумием.

Но Джоул чувствовал, что он и в самом деле стал безумным. Нет, не буйно помешанным, а лишь ощутившим себя как бы отдельно от своих злых, жестоких мыслей. Свободным, раскрепощенным. И это благодаря ей. Ну и что страшного, если она увидит его дом? Дом как дом.

Правда, она увидит еще и скульптуры…

Мерседес обещала не заявлять в полицию. Но она может сделать это потом. Захочет вернуть назад свои деньги. Захочет отомстить. И обратится к легавым. А те станут задавать Иден вопросы. Скрупулезно изучат все, что удастся вытянуть из ее памяти. И, конечно, она вспомнит про скульптуры. А по ним уже не трудно будет вычислить и их создателя. В конце концов, не так много скульпторов живет на юго-западе Соединенных Штатов.

Да и кроме скульптур в доме полным-полно вещей, которые могут представлять опасность. Телефон. Газеты. Его документы. Его книги. Ему придется ни на секунду не спускать с нее глаз…

– Ты опять собираешься затолкать меня в подвал? – услышал он тихий голос Иден.

Джоул решительно отогнал сверлившие его мозг мысли.

– Нет, – твердо сказал он. – Пойдем.

Он впустил ее в дом и включил свет. Стоя в центре комнаты, Иден молча огляделась вокруг. Она протянула руку и дотронулась до одной из поддерживавших потолок балок.

– Этот дом ты построил своими руками, – произнесла она.

– Почему ты так думаешь?

– Здесь во всем чувствуется твое присутствие. – Она указала пальцем на вделанный в стену над камином барельеф. – Это твоя работа? Ты художник? И все эти скульптуры тоже сделал ты?

– Нет, я их купил. Коллекционирую.

– Врешь. Это твои творения. Только ты мог сделать все эти вещи. – Иден взяла в руки вырезанную из мрамора женскую головку и заглянула в красивое, спокойное лицо незнакомки. – Это портрет? Кто она?

– Одна женщина, которую я когда-то знал.

– Она была твоей любовницей? Ты ее любил? Джоул изо всех сил старался сохранить над собой контроль. Знакомые вещи вдруг беспорядочно смешались перед глазами, голова пошла кругом. Казалось, мир перевернулся вверх дном.

– Прекрати задавать вопросы. Пожалуйста.

– Ты замечательный художник. – Иден положила на место мраморную голову и взяла глиняную статуэтку. – Если бы у меня была хоть малая доля твоего таланта… – Она пробежала глазами по сверкающей полировкой мебели, по индейским коврикам и кувшинам, по старинному испанскому сундуку, что стоял рядом с камином. – Это самый красивый дом, который я когда-либо видела.

Он невольно усмехнулся.

– Я серьезно, – искренне проговорила Иден.

– То же самое я подумал, когда увидел твой дом в Санта-Барбаре.

Она изумленно уставилась на него.

– Ты там был?! Когда?

Лицо Джоула приняло отрешенное выражение; оставив ее вопрос без ответа, он отвернулся. Но неожиданно Иден осенило.

– Ты тот самый грабитель! – воскликнула она. – Это ты залез в мой дом, верно? Несколько лет назад, когда я была в Мон-Плезан. Это был ты! Ты разбил всех моих стеклянных коней. И кукольный домик.

Ничего не говоря, Джоул принес два полотенца и одно протянул ей.

– Скажи мне правду, – умоляла его Иден. – Ведь это был ты, да?

– Да, – с трудом произнес он. – Это был я.

– Но почему? Почему ты разбил все эти милые моему сердцу вещи?

– Я был зол.

– А потом, – задумчиво продолжила Иден, – ты, очевидно, отправился в Мон-Плезан, чтобы увидеть меня. Да, теперь я вспомнила. Вот, значит, откуда у тебя мои фотографии! А я-то ломала себе голову, где ты их раздобыл. Ты взял их в моей спальне!

– Вытри голову. У тебя мокрые волосы.

Она еще некоторое время в упор смотрела на него широко раскрытыми, полными удивления глазами, затем набросила на голову полотенце и принялась интенсивно вытирать намокшие волосы.

Джоул прошел в кухню и поставил на огонь кофейник. Он почувствовал приступ тошноты и, закрыв глаза, прислонился лбом к кухонному шкафу; перед глазами поплыли светящиеся точки. Что же ему делать? И запереть ее нет сил, и отпустить нельзя. Она буквально разрушала все его оборонительные сооружения. Он был перед ней, словно голый. Стоило ей лишь задать вопрос, и он тут же ответил. Ответил, сам не зная почему. Да она же вытянет из него всю правду. Она все узнает.

Джоул вздрогнул, почувствовав, как ему на спину легла рука Иден, босиком неслышно подошедшей сзади.

– Ты чего? – озабоченно спросила она.

Он обернулся. Ее взъерошенные волосы темным облаком обрамляли милое личико, глаза обеспокоены.

– Что с тобой, Джоул?

– Не спрашивай меня больше ни о чем, – прошептал он.

– Но я должна знать, – упрямо проговорила она. – Почему ты это сделал? Что ты там искал?

– Годы, которые пожирали саранча, жуки и гусеница, – выпалил Джоул. – Годы.

– Годы? Какие годы?

Он отшатнулся от нее, от ее зеленых глаз, бросился в комнату и сорвал с себя рубашку. Иден последовала за ним.

– Джоул, какие годы?

– О Господи! – зарычал он, поворачиваясь к ней лицом. – Прошу тебя, Иден, заткнись!

Она испуганно съежилась, но осталась стоять на месте. Затем протянула руку и положила ладошку на синевший у него под ребрами шрам. Тело Джоула было теплым.

– Ты получил это во Вьетнаме?

– Да, – выдохнул он.

– Бедный солдатик, – сочувственно проговорила Иден. – Знаешь, кто мы с тобой? Кукла и Стойкий Оловянный Солдатик. Из той сказки. Помнишь?

– Мне никогда не читали сказок, – холодно сказал Джоул. – Тебе надо вымыться. И переодеться в сухое. Ты промокла насквозь.

– И ты тоже. – Она улыбнулась. – Пойдем вместе помоемся.

– Нет.

– Ну пойдем! Обещаю не приставать к тебе. Мы будем, как брат с сестрой.

Схватив ее за руку с такой силой, что она задохнулась от боли, Джоул втолкнул ее в ванную.

– Мойся. Я принесу сухую одежду.

Когда он вернулся, Иден, уже раздетая, сидела в ванне и задумчиво намыливала ноги.

– Они любили друг друга, – сказала она. – Он был оловянным солдатиком, а она бумажной куклой. Его выбросили в окно, и он утонул в море. Или что-то в этом роде. Но он был очень стойким и в конце концов возвратился к ней. Потом его бросили в огонь, и он начал плавиться. Тогда бумажная кукла тоже прыгнула в огонь, и они вместе погибли. Эту сказку написал Ганс Христиан Андерсен. Когда я была маленькой, у меня была такая книжка.

Джоул посмотрел на ее стройное бледное тело. Ему показалось, что между ними протянулась невидимая шелковая нить, крепко связавшая их.

– У тебя было столько игрушек, – дрогнувшим голосом произнес он. – Столько любви. Детские песенки… Сказки… Все, что ты только могла пожелать.

– А у тебя разве не было?

– Нет. У меня ничего не было.

– Неужели они не любили тебя, ну, те люди, у которых ты рос?

– Думаю, они ненавидели меня. Я просто уверен, что они ненавидели меня. Они вообще всех и вся ненавидели.

– А что случилось с твоими настоящими родителями?

– Они умерли.

– Извини, – мягко сказала Иден. Она легла на спину. Треугольник курчавых волос внизу ее живота плавно покачивался под водой. Джоул заставил себя не смотреть на него. У Иден было усталое лицо. Недавние переживания утомили ее. Под глазами виднелись темные круги, отчего их изумрудный блеск несколько поблек. Парадоксально, но Джоул подумал, что она выглядела, как никогда, очаровательно.

Иден бросила взгляд на свое тело и одной рукой прикрыла черневший в воде треугольник.

– А я никогда не испытывала оргазма, – ни с того, ни с сего заявила она.

Уже переставший удивляться той легкости, с какой Иден меняла темы разговора, Джоул молча ждал, что она скажет дальше.

Она чуть заметно улыбнулась.

– Обычно, как только я говорю это, мужчины сразу хотят попробовать доказать, что они способны довести меня до безумия. Каждый старается убедить меня, что именно он – самый лучший любовник, и показать, какой потрясающий у него член. Но у них никогда ничего не выходит. Я вообще не способна испытать оргазм. Я получаю удовольствие от дозы. – Она снизу вверх посмотрела на Джоула. – Я всегда пыталась представить себе, на что это похоже. Наверное, чувствуешь себя так же, как после того как впервые в жизни ширнулся. Я права?

– Не знаю. Я героином не кололся, – с иронией в голосе ответил он.

– Но травкой-то ты все-таки баловался. Это похоже?

– Нет, не похоже.

– Тогда с чем это можно сравнить?

Джоул устало провел рукой по лицу.

– Ты задаешь чертовски трудные вопросы.

– Ну, это хорошо? – не отставала Иден.

– Да, это хорошо.

– Просто великолепно?

– Иногда.

– Значит, ты все же не всего в жизни был лишен. У меня были кукольные домики, а у тебя были оргазмы. Кому из нас, интересно, повезло больше?

– Неужели ты… – Он в нерешительности запнулся. – Неужели ты совсем ничего не испытываешь?

– Испытываю, конечно. Это довольно приятно. Но не более того.

– А у тебя… у тебя было много мужчин?

Иден улыбнулась.

– Надо же – покраснел! Почему ты стесняешься меня? Я же тебя не стесняюсь. Я чувствую себя так, словно знакома с тобой всю жизнь. Я могла бы тебе рассказать все, что угодно. И мне хочется рассказывать тебе. Да, у меня было много мужиков.

– Сколько?

– Наверное, человек двенадцать. Сейчас уж всех и не припомню. Я, как правило, была под кайфом, когда это происходило. Честно говоря, когда меня первый раз трахнули, я была такая обкурившаяся, что даже ничего не поняла. Это случилось в Вудстоке. – Она на минуту замолчала. – Подумать только, я всегда занималась сексом, лишь накачавшись наркотой!

– Может быть, это и объясняет, почему ты так ни разу и не испытала оргазма, – проговорил Джоул.

– Об этом я не задумывалась. – Иден подняла прикрывавшую низ живота руку. – Ну? – сказала она, взмахнув ресницами. – А ты не желаешь стать тринадцатым? Не хочешь попытаться сделать это число счастливым?

Он не выдержал и рассмеялся.

– Ты такой красивый, когда улыбаешься, – очарованно заметила Иден. – Но ты слишком редко делаешь это. Ну ничего, я заставлю тебя смеяться.

– Да ну?

– У меня такое чувство, будто мы с тобой уже переспали. А у тебя?

– Нет, – тихо произнес Джоул. – У меня такого чувства нет.

Она слегка наклонила голову набок и прошептала:

– Разве ты не влюблен в меня? Ну хоть чуть-чуть?

Джоул, теряя над собой контроль, резко повернулся и открыл дверь.

– Сейчас я приготовлю нам ужин, – сухо сказал он. – А потом ты отправишься в свою каморку.

Они ели на кухне, сидя за большим дубовым столом, которому было уже, наверное, больше века и на котором прошедшие годы оставили многочисленные зарубки, царапины и щербины. Иден была в восторге от всего, что видела в этом доме. Дизайн, мебель, особая атмосфера – все нравилось ей.

– Как чудесно! – вздохнула девушка. Она лишь едва поковыряла в тарелке и теперь вертела в руках свечу, которую по ее просьбе зажег Джоул. – Если бы ты оставил меня здесь навсегда, – мечтательно проговорила она, – я бы позабыла о наркотиках.

– Я похитил тебя не для того, чтобы здесь держать. Иден подперла лицо ладошками. В се глазах поблескивало дрожащее пламя свечи.

– А знаешь, может, тебе отказаться от всей этой затеи? Скажи моей матери, чтобы она оставила себе свои десять миллионов. Между прочим, зачем тебе такие деньги?

– И тогда вся эта суета окажется напрасной? И я останусь ни с чем?

– Вовсе нет. – Она улыбнулась. – Ты получишь меня. А я стою больше десяти миллионов долларов.

Ее улыбка осталась без ответа.

– Нет, – отрезал Джоул. – Я хочу, чтобы она заплатила.

– Но почему? Да что она тебе сделала? Ты что-то говорил о каких-то годах. Может, из-за нее ты потерял много времени? Может, даже провел несколько лет в тюрьме?

Он резко поднялся.

– Я помою посуду.

– Позволь сделать это мне. Ну пожалуйста. Иден собрала со стола тарелки и стала их мыть.

Джоул сидел и молча смотрел на нее.

– Мне кажется, – снова заговорила Иден, – если бы ты рассказал мне, что она тебе сделала, а я рассказала об этом маме, она бы поняла, кто ты такой.

– Она никогда этого не узнает. И она понятия не имеет, что она мне сделала.

– Не имеет понятия?

– Если бы она сейчас вошла сюда, она бы заявила, что видит меня впервые в жизни.

– Ты ведь не сумасшедший, правда? – неожиданно сказала Иден, обернувшись. – Я имею в виду, ты психически нормален и не совершаешь иррациональных поступков. Ты делаешь все это не потому, что слышишь голоса с того света или что-нибудь подобное.

– Да, я не сумасшедший, – зло ответил Джоул. – И у меня есть причина так поступать.

– Но ты не скажешь мне о ней?

– Не сейчас.

Иден вздохнула и снова повернулась к раковине с грязной посудой.

А он уставился на ее изящную фигурку, босые ноги и растрепанные волосы. Иден. Иден здесь, у него на кухне. Моет посуду. Будто во сне. Будто, закрой он на минуту глаза – и больше уже не увидит ее.

Но он не закрыл глаза. Он был буквально подавлен той ролью, которую она стала играть в его жизни. У него не было слов, чтобы объяснить, кем она для него стала. Он знал только, что ради нее поставил на карту все.

И свой здравый смысл. И свою душу.

Был еще только сентябрь, и по вечерам на пустыню опускалась приятная прохлада, но Иден настояла, чтобы Джоул развел в камине огонь.

Свернувшись клубочком, она уютно примостилась возле него на диване, доверчиво прильнув к его груди. В ее желании спрятаться в его объятиях не было ничего сексуального. И Джоул знал это. Ей просто нравилось невинно, по-детски, прижаться к нему. За последние годы Иден познала немало мужчин, но во всем, кроме чисто физического смысла слова, так и осталась непорочной. Неразбуженной.

– Как я устала, – прошептала она, глядя на пляшущие языки пламени.

Он ничего не ответил.

– Знаешь, я действительно была против войны. Она просто приводила меня в бешенство. Я смотрела телевизионные репортажи из Вьетнама, и мне становилось тошно. Я принимала участие во всех акциях, которые только проходили: в маршах протеста, митингах, демонстрациях. Конечно, может быть, я была лишь визжащей девчонкой в толпе. Но, оглядываясь назад, мне кажется, это было самое стоящее, что я сделала в жизни. А все остальное… все остальное – лишь бездумно растраченное время.

– Ну, не так уж долго ты живешь на свете, – тихо произнес Джоул. – Тебе ведь только двадцать.

– Скоро мой день рождения, – вспомнила Иден.

– Через три недели.

– Двадцать один год, – задумчиво проговорила она. – А ты устроишь мне праздничный ужин?

– К тому времени тебя, вероятно, уже здесь не будет. Иден никак не отреагировала на последние слова Джоула, а осторожно положив руку на то место, где у него было ранение, спросила:

– Вьетнам, каким ты его увидел?

– Я на эту тему не хочу говорить, – через силу произнес он.

– Даже со мной?

– А почему ты должна быть исключением?

– Ну-у, ты же сказал, что я драгоценная. – Ее пальчики слегка надавили на его шрам. – Где ты это заработал?

– Нарвался на засаду.

– Тяжело пришлось?

– Меня отправили домой.

– Ну расскажи мне о войне. Пожалуйста.

– А чего рассказывать-то? Ты все видела по телевизору.

– И все действительно так и было: горящие деревни, море крови?

– Да, – неохотно буркнул он.

– Джоул… может, тебе было бы легче, если бы ты выговорился.

– Зато тебе не было бы легче, если бы ты услышала все это.

– Что же они там с тобой сделали?

– Они растоптали мою душу, – сквозь зубы зло сказал он.

– Ну ладно, не буду заставлять тебя вспоминать войну. – Иден убрала руку со шрама и, неожиданно засмеявшись, села на Джоула верхом, уперевшись локтями в его широкую грудь. Она игриво посмотрела на него. – Эй! Не кажется ли все это тебе странным? Я имею в виду то, что с нами происходит. Еще совсем недавно я до смерти боялась тебя. А теперь ты только посмотри, что с нами стало!

– Я сам не ожидал, что все так получится, – признался Джоул, очарованный ее улыбкой. – Просто бред какой-то.

– Ну и что? Что случилось, то случилось. И я больше не твоя пленница. Я гостья этого дома.

– С той лишь разницей, что не можешь отсюда уехать.

– А кто сказал, что я хочу уехать? – Она наклонилась и коснулась губами его щеки. – Может, мне понравилось быть похищенной. – Ее теплое дыхание приятно ласкало его кожу. Казалось, она была легче перышка. – Здесь мое убежище. В нем мне нечего… бояться. И ты теперь за меня в ответе. Я принадлежу тебе.

– Ты не принадлежишь мне, Иден, – хрипловато проговорил он.

– А могла бы, – прошептала она, затем пристально посмотрела ему в глаза и снова поцеловала, на этот раз в другую щеку. У нее были нежные, мягкие губы. Ее волосы ласково щекотали его лицо. – Ты ведь не дашь мне вернуться на порочный путь. Правда, Джоул?

– Иден…

Она принялась целовать его виски, его брови, его дрожащие веки. Ее губы были словно бархатные. – Ты такой замечательный, – чуть слышно шептала она. – Ты как утреннее солнце. И ты пришел в мою жизнь с особой целью. Чтобы спасти меня.

– Нет.

– Да. Да.

– Я себя-то не могу спасти, – с болью в голосе сказал Джоул.

– Я спасу тебя. Ты спасешь меня, а я спасу тебя. – Она взяла в ладони его лицо и поцеловала прямо в губы. Сладость этого поцелуя буквально раздавила Джоула. Он почувствовал, что она улыбается. – Усы щекочут. Надо бы заставить тебя их сбрить.

Он лежал, словно в трансе; сознание притупилось, и в то же время каждое нервное окончание его организма почти болезненно давало о себе знать. Он чувствовал, как ее язык касается его губ, осторожно протискивается ему в рот, скользит по деснам. Это был трепетный, пьянящий поцелуй, нежнее, чем любая ласка, которую ему доводилось испытывать в жизни, и в то же время в нем была такая сила, что Джоулу казалось, он мог столь же легко взять его душу, как Иден только что взяла в ладони его лицо. В доме воцарилась тишина, мертвая тишина бескрайней пустыни.

Иден слегка приподнялась и сверху вниз пристально посмотрела ему в глаза.

– Я заколдовываю тебя, – торжественно, растягивая слова, проговорила она. – Теперь ты уже не можешь от меня убежать.

– Ты такая красивая, – прошептал Джоул. – И с каждым днем становишься все прекраснее.

– Может, я и правда выздоравливаю. – Она задрала свою футболку и, взяв его руку, притянула ее к своей груди. Он нежно сжал упругий бугорок, чувствуя, как упирается в ладонь затвердевший сосок. Длинные ресницы Иден опустились, ее глаза закрылись. – Мне так хорошо, – чуть слышно пробормотала она. – А разве тебе не хорошо?

Джоул вдруг понял, что целует ее, целует страстно. Он не хотел делать этого, но его мозг был охвачен пламенем и уже не мог справляться с бушевавшими в нем чувствами.

Губы Иден были мягкими и влажными, ее теплый язычок жадно искал встречи с его языком. Она крепко прижалась к Джоулу, и он почувствовал, что ее тело дрожит от желания.

Его голодные руки неистово шарили по ребрам Иден, ласкали ее груди, ее заострившиеся соски. Это было волшебное тело – изящное, утонченное, нежное, грациозное. Каждая линия в нем казалась верхом совершенства.

Обвив Джоула руками за шею и полуприкрыв глаза, она что-то тихо шептала. Он был очарован ею, опьянен, словно напился воды из Леты и теперь погружался в сладостное забвение. Все вокруг стало несущественным, незначащим, кроме безграничного желания обладать этой девушкой. Никогда еще страсть не охватывала его настолько всецело, никогда еще он не чувствовал себя столь беспомощным перед своими эмоциями.

Они медленно соскользнули на пол и растянулись на ковре возле камина, в котором о чем-то тихо перешептывались язычки угасающего пламени. Ее кожа была нежной, как лепестки цветов, и пахла цветами. Она прижала его голову к своей груди. Ее соски словно превратились в два упругих центра вожделения. Восхищенный, Джоул целовал их. Иден задрожала и со стоном прошептала его имя.

Потом она слегка толкнула его, заставляя лечь на спину, и, стянув с него рубашку, отшвырнула ее в сторону. Она сверху вниз восторженно любовалась его телом, в ее зеленых глазах плясали огоньки пламени камина.

– Красивый, – прошептала Иден. – Какой же ты красивый. – Ее ладошки скользнули по его груди и сошлись у основания шеи, в том месте, где между ключицами образовывалась небольшая впадина. – Если бы я была скульптором, я бы тебя изваяла. Я бы выбрала для этого какой-нибудь золотистый камень, чтобы он был такого же цвета, как твоя кожа.

Джоул не мог произнести ни слова. До него начала доходить вся чудовищность того, что он сейчас делал. От стыда и чувства отвращения к себе его лицо залила краска.

А глаза Иден улыбались ему загадочной улыбкой.

– Когда ты меня похищал, ты ведь не думал, что все так получится, правда? – Ее пальцы пробежали по жестким волосам, покрывавшим грудь Джоула и узкой полоской уходившим к низу живота. – А мне кажется, что я ждала встречи с тобой всю жизнь, Джоул.

– Не надо. Мы не можем делать этого.

– Не можем? – С обворожительной грациозностью она легла рядом с ним и, все еще глядя ему в глаза, положила голову на его руку. – Но что нам мешает?

Джоул прижал ее к себе, изо всех сил стараясь подавить бушующую в нем страсть.

– Мы не можем, – с трудом выдавил он.

– Почему?

– Не можем.

– Тебя что, совесть заела? Ты ведь меня хочешь, разве нет?

– Да, хочу, – тяжело дыша, признался он. – Я никогда никого так не хотел, как хочу тебя.

– Тогда в чем дело? – Иден почти по-матерински притянула голову Джоула к своей груди и пододвинула сосок к его губам. – У меня уже все мокрое. Это так редко случается со мной.

– Прошу тебя, Иден. – На его лице отразилось страдание. – Я не могу. Не могу.

Она улыбнулась вымученной улыбкой. – Почему не можешь? Причина ведь не в твоем физическом состоянии. Я знаю это. Я чувствую, как твой член упирается в меня.

– Нет, – простонал он, отодвигаясь.

Иден обиженно вздохнула и, перевернувшись на спину, положила руки под голову. Красноватые отблески пламени камина играли на ее белой коже. Джоул изо всех сил старался взять себя в руки; он задыхался, словно ему не хватало кислорода. В глазах вдруг потемнело, и на какое-то мгновение ему показалось, что он теряет сознание.

Когда он немного пришел в себя и взглянул на Иден, то увидел, что у нее по щекам текут слезы.

– Иден… – беспомощно пробормотал он.

– Только не извиняйся, – сказала она. – Это вполне логично, в полном соответствии со всем, что происходит в моей жизни.

– Иден, я не…

– Подумать только, дюжина мужиков трахала меня, когда я вовсе этого не хотела, а первый же парень, которого я по-настоящему захотела, отказался от меня.

– Иден..

– Стоило мне впервые в жизни почувствовать что-то действительно прекрасное, как все оказалось лишь миражом.

– Ты не понимаешь. Есть вещи, которые… ну, в общем, есть факторы, о существовании которых ты даже не подозреваешь.

– Так просветил бы меня, – раздраженно проговорила Иден, уставясь в потолок полными слез глазами.

– Придет день, и я все тебе расскажу. – Он нежно вытер ее мокрые щеки. – Обязательно расскажу. Но сейчас я этого еще не могу сделать.

Она закрыла глаза.

– Спать хочу.

Джоул осторожно поднял ее на руки.

– Я отнесу тебя в постель.

– Только не в подвал. Пожалуйста. Я хочу спать с тобой.

– Это невозможно, – тихо сказал он.

– Ты что, не доверяешь мне?

– Я себе не доверяю.

Он отнес безвольно обмякшую у него на руках Иден вниз и уложил ее в узкую железную кровать. Она посмотрела на него чистыми, по-детски наивными глазами.

– А ты еще когда-нибудь разрешишь мне погулять?

– Да.

– Когда?

– Завтра.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Прежде чем подняться наверх, он выключил в ее каморке свет.

Когда Джоул принес завтрак, она спала мертвым сном. Черные волосы рассыпались по подушке. Оставив поднос с едой возле кровати, он тихо вышел и направился в свой сарай-студию, где с безумной энергией окунулся в работу над мраморной скульптурой.

Его замысел уже начал обретать реальные формы в камне: хрупкая женская фигурка, в отчаянном порыве из последних сил упирающаяся тонкими руками в стену. Движения Джоула были быстрыми, точными, доведенными до автоматизма. К сожалению, он даже не позаботился о том, чтобы надеть защитные очки, и теперь вынужден был лишь чертыхаться, когда мраморные осколки попадали ему в глаза. Но он все равно продолжал исступленно работать, до тех пор пока его руки не опустились от страшной усталости. Наконец он оторвался от своего творения, умылся и пошел готовить Иден обед.

Когда Джоул спустился к ней в подвал, она встретила его недовольным взглядом.

– Ты где был?

– Работал.

– Мне очень скучно без тебя. Я проснулась и обнаружила, что ты приходил сюда и ушел. – Иден встала и, обняв его за талию, подставила губы для поцелуя. Не зная, как отреагировать, он неловко поцеловал ее. Она прильнула к нему, будто кошка. – Не делай так больше.

– Ты так крепко спала. Мне было жаль тебя будить. Как ты себя чувствуешь?

– Отлично.

– Ну и хорошо. – Джоул осторожно отстранил ее от себя. – Поешь.

Иден села на кровать и взглянула на остывающий на подносе обед, затем спросила:

– Можно мне выйти отсюда? Он покачал головой.

– Нет.

У него разрывалось сердце при виде ее разочарования.

– Ну пожалуйста, Джоул.

Джоул собирался сказать, что больше не позволит ей выходить из дома, но это было выше его сил.

– Позже, – произнес он. – Когда стемнеет. Сейчас еще день. Кто-нибудь может увидеть тебя.

– Ты серьезно? – обрадовалась Иден. Джоул кивнул.

– Мы могли бы снова вместе поесть, – предложила она. – Я бы приготовила ужин для нас двоих. Я неплохо готовлю. Разрешишь?

– Готовь, если тебе так хочется.

– Да, мне очень хочется, – улыбнулась Иден. Она стала есть с таким аппетитом, какого он никогда у нее не замечал. Ее пищу все еще составляли главным образом фрукты, сыр и хлеб. С жадностью заглатывая все это, Иден не переставая болтала о впечатлениях предыдущего дня, о буре в пустыне, о его скульптурах и о том, что она ощутила, снова оказавшись на воле.

Джоул молча смотрел на нее, удивляясь произошедшей в ней перемене. Казалось, здоровье и жизненные силы вливаются в нее буквально на глазах; от ее изможденного вида не осталось и следа. Она набрала в весе, исчезла куда-то ее бледность. Все это было похоже на чудесное преображение, которое случается с пустыней, может быть, раз десять в столетие, когда вдруг начинают идти дожди и бесплодная, истощенная земля неожиданно до самого горизонта покрывается ослепительными алыми маками, одуванчиками и клевером; и там, где был лишь раскаленный песок, расцветает сад, и то, что было мертво, наполняется жизнью.

Какой же она стала красивой! У Джоула даже запершило в горле. Она была, словно бабочка, которую он поймал и теперь страстно желал отпустить на свободу.

Но как? Как он мог ее отпустить?