"Аркадий Львов. Двор, книга 3 " - читать интересную книгу автора

- Няня, - сказала Клава Ивановна, - вот вам рубль, сами перемените
матрац и белье, чтоб все было чисто.
Матрац, ответила няня, переменить нельзя, это только завхоз может. Да и
менять не надо: опрятная была еврейка, аккуратная, под себя не делала, а то
бывают такие, что какую клеенку под них ни клади, а проходит, как через
папиросную бумагу. А простыни и наволочки раньше были бязевые, теперь
льняные. Льняная простыня после хорошей стирки долго держится.
Няня взяла свою сумку, внутри звякнули кастрюли и склянки, спросила
Клаву Ивановну, принести ей ужин или нет аппетита, сама догадалась, что у
больной аппетита нет, сказала, если нет, то лучше не заставлять себя
насильно, организм сам чувствует, что ему надо, а что не надо, и пошла.
После разговора с няней у Клавы Ивановна стало легче на душе. Кто она,
эта няня? Простая женщина, случайно оказалось, что дежурит сегодня, на ее
месте могла быть любая другая. Но сколько доброты, какая готовность сказать
приветливое, теплое слово, как будто это долг, обязанность, а никакого
долга, никакой обязанности нет - просто сердце требует, сердце подсказывает,
что человеку, какой бы ни был, нужно сказать человеческое слово.
Вспомнился старый Чеперуха. Зачем она пришла к нему спозаранку? Чтобы
дать ему бутылку шнапса: пусть выпьет на радостях, что освобождают доктора
Ланду, за которого он готов был заступиться и хлопотать, когда все другие
отвернулись. Спрашивается: заслужил Чеперуха или не заслужил? Двух мнений
быть не может: заслужил. А если заслужил, как же получилось, что вдруг, как
с цепи сорвался, набросился на нее, Малую, и с такими словами, что надо идти
специально в винный ряд на Привоз, чтобы услышать? Конечно, можно сказать,
что биндюжник Чеперуха - это биндюжник Чеперуха. Но почему же один раз этот
биндюжник такой, а тут же, через полчаса, совсем другой? Либо надо считать,
что в одном человеке сидят два разных человека, либо надо думать, что
человек все время копит-копит на сердце, а потом вдруг выбрасывает, потому
что больше нет сил терпеть и сдерживаться.
- Малая, - сказала себе Клава Ивановна, - получается, что Бирюк прав и
Чеперуха, который устроил дебош, это настоящий Чеперуха и оставлять так
нельзя, надо принимать меры.
Меры, бормотала Клава Ивановна, опять меры, всю жизнь меры и меры, и
сколько ни принимай, все равно придется принимать опять. А с другой стороны,
если не принимать меры, значит, пусть идет как идет, и получается, как
говорил покойный Дегтярь, самотек, то есть открытое наплевательство,
равнодушие и, в конечном счете, преступление.
На улице быстро темнело. В коридоре зажгли свет, издалека доносились
голоса, слов нельзя было разобрать, но возникло приятное ощущение, какое
бывало дома, когда Клава Ивановна слышала голоса соседей из-за стены, как
будто вокруг одни родные и близкие люди.
Появились, все в одной компании, словно заранее сговорились, старик
Киселис, Лапидис, Граник, Котляр, каждый норовил схватить мадам Малую за
руку, потянуть куда-то, непонятно куда, за собой, при этом глаза делались
стеклянные, с остановившимся взглядом, вроде, хотя и смотрят на мадам Малую,
не видят ее, у Клавы Ивановны тревожно сжималось сердце, но страха не было,
наоборот, было нетерпение, хотелось побыстрее узнать, куда же все-таки
тянут, старик Киселис вдруг спросил, почему Малая пришла без цветов, на
могилы полагается приходить с цветами, Клава Ивановна засмеялась, где же
могилы, вокруг все живые, но тут ворвался Чеперуха, закричал диким голосом: