"Григорий (Аркадий) Львов. Дружеский шарж" - читать интересную книгу автора

Но есть и попроще: сам по себе ерш, убери у него агрессивность, мог бы
стать забавной игрушкой. А сколько еще "прототипов" способен породить
агрегат?
Николай Константинович с улыбкой признался себе, что с удовольствием
переключил бы датчики на собственную персону: уж больно заинтриговал его
"ерш Омельчука", и остро захотелось увидеть нечто производное от Чадова.
Никого, однако, даже Фокича, не позвал бы, пожалуй, на первые смотрины - кто
знает, в каком виде изобразит его агрегат.
Меньше всего Николай Константинович представлял применение диковины для
насущных людских нужд. Хотя - кто знает? - возможно, ерша удалось бы
"выдрессировать", и очищал бы он водоемы от цветного металлолома. Чем не
польза?.. Или пошел бы вместо драги по золотоносному ручью,
Все бы ладно, да штучность каждой модели - вот загвоздка. Производству
выгодны серии, автоматы-близнецы. А тут...
От избы к Чадову бежал егерь с непокрытой головой, перепачканный сажей,
взлохмаченный.
- Николай, как вас по батюшке... Беда! - кричал он.
Чадов ринулся к избе.
За одну ночь более или менее изучить ерша он, безусловно, не мог. Они
установили с Фокичем, что запасается ерш энергией света, даже слабого, и
запасается быстро. Нашли секрет, как разряжать ерша. Но многое осталось
загадкой...
Саквояж стоял неподалеку от печки. Егерь, чтобы прогреть Омельчука,
раскочегарил ее вовсю. И чугунная плита и конфорки стали малиновыми. Тепло
излучали, казалось, не только печь, но и стены избы - струганные,
благородной желтизны, словно сросшиеся между собой могучие бревна.
От тепла, обволакивающего саквояж, ожил, оказывается, и тупомордый
уродец. Чадова он побаивался, как зверь своего укротителя. Но когда Николай
Константинович ушел, ерш напружинился, слизнул изнутри замки саквояжа и
выпрыгнул наружу.
Егерь сливал в это время из чугунка с картошкой воду и, окутанный паром,
ерша не заметил. А тот крутнулся волчком, подпрыгнул к дверце печки. Языком,
длинным и гибким, как стальная лента, широко распахнул дверцу. Только теперь
Омельчук, сладостно размышлявший о том, что все-то ему в жизни в общем
удается, увидел своего недавнего мучителя. А ерш тем временем сделал
"свечку", оттолкнулся хвостом и нырнул в печь на раскаленные березовые
уголья. Понежился и завертелся веретеном, выметывая из топки искры и угли.
Егерь ахнул, сунул чугунок на табуретку и, спасая избу от пожога, заметался
перед печью, хватая угли пальцами и отбрасывая их на железку, прибитую около
топки.
А на Василия Игоревича снова напал столбняк. Он лишь глазами ворочал и
рот разевал.
Затлела собачья шкура на лежанке, изба наполнилась едким дымом, а жар в
печи угасал с каждой секундой. Набравшись силенок, шипя, как головешка, ерш
вымахнул из топки прямо на стол перед Омельчуком. Василий Игоревич подался к
стене и больно стукнулся затылком о приклад егерева карабина, висевшего
сзади на колышке. Тут уж старик егерь сообразил, что дело худо, что нужно
звать на помощь...
Вбежав, Чадов застал колоритную картину: перед багровым от ярости
Омельчуком вытанцовывал ерш и, рассыпая вокруг себя сажу, хрипло вещал: