"Аркадий Львов. Мой старший брат, которого не было (Сборник "Фантастика-65")" - читать интересную книгу автора

головой бурый глинистый обрыв, над обрывом солнце, а вокруг никого -
только песок, галька, черные пупырчатые мидии в зеленой тине да обкатанные
мазутом щепки, которые море выбрасывает на берег.
Откуда эти щепки? Может, от разбитых в бурю судов? Может, они побывали
у крымских, кавказских или турецких берегов, эти щепки?
Один рыбак говорил мне, что это просто дрянь, которую люди сбрасывают в
море, а море - не земля, море не любит грязи.
Не знаю, может, он говорил правду, этот рыбак, только я всегда думаю о
разбитых парусниках, когда нахожу эти щепки. И о людях, которые в
последний раз видели солнце и знали, что видят его в последний раз.
Я тоже два раза тонул - оба раза из-за судороги. Но когда становилось
очень плохо и я чувствовал, как ухожу от солнца, у меня обязательно
появлялось ощущение, будто кто-то очень сильный выталкивает меня из воды.
В первый раз это был папа, а во второй - мой старший брат.
Я и раньше думал о нем, о своем старшем брате. Но раньше он был далеко,
а теперь почти всегда рядом. И, даже уходя, остается где-то рядом, и я
знаю, что стоит мне только позвать его - он придет на помощь. А потом
опять уйдет - уйдет, не сказав ни слова.
Я выключил свет, укрылся неплотнее одеялом и поджал, сколько мог, ноги.
Звенели бубенчики, искрился на солнце снег, синела подо льдом речка, и
стыли на морозе голубые сосны. Сосны были огромные, как эвкалипты, и
удивительно спокойные. Спокойные и добрые, как слоны, которые греются со
своими детенышами на солнце.
Мой брат был где-то рядом. Тепло, которое я чувствовал, это было его
тепло. Оно обтекало мои плечи, затылок и ложилось плотно, как компресс на
грудь.
Мы с братом никогда не разговариваем. Нам незачем говорить, потому что
он всегда точно знает все мои мысли, все мои желания и всегда со мной
заодно. Я никогда не называю его по имени, он без имени, он просто мой
брат. Мой старший брат.
Я засыпал, а брат стоял рядом. Он был задумчив и серьезен, и мне
казалось, что он чем-то озабочен.
А потом, когда я заснул, он быстрым шагом пошел по пескам, и я побежал
за ним. Он знал, что я бегу за ним, но не останавливался, а все ускорял
шаг и, наконец, побежал. Я хотел крикнуть ему: "Остановись!" Но я не мог
кричать, потому что воздух был очень горячий и обжигал язык, а он все
бежал, и вдруг я понял, почувствовал, что он бежит к тем вот пирамидам на
горизонте. Они были далеко, они были бесконечно далеко, эти пирамиды,
которые все время, сколько ни бежали мы, оставались на горизонте.
И тут меня поразила страшная мысль: мы никогда не добежим до пирамид,
потому что они на горизонте, а горизонт настичь невозможно. И опять, как в
прошлый раз, когда я убегал от льва, внезапно появился обрыв, тот самый
обрыв, с которого я прыгнул в море.
Все повторилось точь-в-точь, только красного не было. Вернее, оно
появилось, но почти сразу исчезло: я лежал на берегу лицом к солнцу и
разводил руки, как при искусственном дыхании. Я не мог понять, почему мне
так легко двигать руками, - ведь только что я тонул, и это неестественно,
чтобы человек, который только что тонул, с такой легкостью двигал руками.
Я видел, как делали искусственное дыхание женщине, захлебнувшейся в шторм.
Она была неподвижна, она была страшная и безобразная, эта женщина с синим