"Оскар Лутс. Свадьба Тоотса ("Истории про Тоотса" #3)" - читать интересную книгу автора

меня ждешь! - нет, нет, ничего особенного я сказать тебе не смогу. Просто
позволь мне немножко порисоваться, может быть я в этом нуждаюсь. Примерно
такие слова я уже не раз мысленно себе говорил... себе... Теперь же мне
хочется, чтобы их выслушал еще кто-нибудь, ну хотя бы ты, как мой друг и как
писатель.
- Ты насмешничаешь, Арно!
- Нет, я прочел вчера оттиски "Увядающей пальмы". В этой новелле ты
додумался до таких вещей, которые, по моему мнению, были для тебя за семью
печатями. Разумеется, я не стану допытываться, каким образом и когда ты
научился читать в человеческой душе и постиг главные причины ее состояний, я
лишь хочу сказать тебе, что в "Увядающей пальме" нашли подтверждение
некоторые из сделанных мною прежде выводов. И если я теперь рассказываю тебе
о моих планах на будущее, бия себя в грудь и восклицая "хватит того, что
было!", то, во-первых это ничто иное, как поиски оправдания тому же самому
"что было", во-вторых, это как бы вид некоего залога под мои завтрашние
предположительно серьезные устремления к лучшему будущему. Однако, сложив то
и это, мы получим обыкновенную слабость. Я чувствую, что слаб и потому ищу
опоры. Может быть, ты не отдаешь себе отчета, о чем ты написал в своей
новелле, но я - я, читая "Увядающую пальму", понял ясно, что главный герой
новеллы видит свою судьбу в таком трагическом свете лишь под влиянием полета
собственной фантазии. А в действительности... в действительности мы должны
быть милосердными также и к себе самим и не стесняться искать помощи там,
где, по нашему мнению, сможем ее найти. Кому это надо, чтобы человек,
вообразив, будто ему заказаны все радости, вечно стенал и посыпал себе
голову пеплом?! Видишь ли, вчера я встретил ее... ты, конечно,
догадываешься, о ком речь. Да, я ее случайно встретил и разговаривал с нею.
Я почувствовал, что снова становлюсь несчастненьким, но, поверь, виною тому
было лишь все то же горячечное воображение... воспоминание о прежней Вирве,
о той Вирве, какой я ее представлял в былые времена. Если бы я дал себе
волю... Нет! Не о том вовсе собирался я поговорить с тобой поподробнее,
нет!.. Сама же молодая дама, с которой я вчера разговаривал - она оставила
меня равнодушным.
Возникает пауза. Пеэтер Леста смотрит куда-то в сторону. Наконец Арно
улыбается и произносит:
- Да, так-то, писатель и мой друг. Я знаю, чему ты сейчас с полным
основанием удивляешься. Действительно, я еще никогда ни тебе, ни кому-нибудь
другому так много о себе, а тем паче о своих сердечных делах, не
рассказывал, но позволь мне хотя бы раз посмотреть самому себе в лицо и
позволь мне поведать о том, что я на нем увидел - это признак выздоровления;
разреши мне искать в тебе опору, хотя из нас двоих до сих пор именно ты
считался более слабым. И памятуя о том, что добрую мысль не грех и
повторить, я сделаю это с удовольствием. Разве я только что не сказал, что
мы должны быть милосердными также и к себе самим и не стесняться искать
помощи там, где, по нашему мнению, сможем ее найти - так ведь? Ох, это
давным-давно найденная истина, и я тоже давно ее знал, но теперь
прочувствовал ее, дорогой Леста, прочувствовал. Труд - вот что нас спасает!
Труд! В этом возгласе, правда, многовато пафоса, но мне остается утешаться
тем, что это все же не голый пафос, не пустозвонство - он основан, так
сказать, на "внутреннем чутье".
Пеэтер Леста смотрит в лицо другу робко, чуть ли не с чувством