"Оскар Лутс. Осень ("Новые Истории про Тоотса" #4, 1938) " - читать интересную книгу автора

телегой и седоками не измерила глубину канавы!
Вокруг дома, где ожидается праздник, жизнь бьет ключом. Вообще-то
ораторы уже давно должны были бы начать свои речи, но если что и сохранилось
в обычаях деревенских деятелей, то, конечно же, эта вечная привычка потянуть
с началом праздника два-три часа.
Ни у одного из пришедших на праздник мужчин не видно шейного платка -
как это бывало встарь, как было до мировой заварухи, теперь признаются
только воротник и галстук. Даже серьезные хуторяне, из тех, что постарше,
переняли эту манеру. А совсем уж дряхлые старички, сама собой разумеется, на
праздник и вовсе не приходят; они лечат дома свои больные кости и бранят
новые времена и новое поколение, которое их разум отказывается понимать. Тут
уж одно из двух: либо молодежь не в меру умна, либо сами они поглупели.
Нате вам, бабы даже чулки привозят из города, и шелковую материю, и
шляпки... когда это было видано?!
Мужчины тащат в дом всякие музыкальные инструменты - иной инструмент с
виду будто шарманка, но шалишь, - рукоятки-то сбоку нету; а главное, никто
не знает, как к нему подступиться. Глядишь, кто-нибудь и подойдет разок,
состроит такую физиономию, будто понимает что-то, поднимет крышку, извлечет
"трын-трын", вот тебе и все. Ждешь, ждешь - дескать, сейчас грянет, но
ничегошеньки больше не происходит.
Ну, а у них-то, у стариков, теперь уже - ни слова, ни дела, они разве
что так, обиняком услышат, будто этакий ящик (без рукоятки) стоит свои
семьдесят, восемьдесят, а то даже и сто рублей или марок, или как там их
теперь называют ... Но, господи помилуй, - какой от него прок-то?
- Тьфу ты! - Белый, как лунь соседский дед сплевывает, сидя где-нибудь
в передней комнате ветхой хибары. Нет, не к добру это, старикан Юри. Теперь
нам обоим самое время забиться под землю, да поглубже, чтобы не слышать, и
не видеть эту нынешнюю кутерьму да смуту".
Так, примерно, рассуждают о теперешней жизни старики. И стариков этих
уже никто никогда не переделает. А молодое поколение, разумеется, и не
думает искать с ними хоть какой-то общий язык.
В старое время внуки еще кое-как выдавливали из себя в утеху им слово
"дедушка", теперь же эти самые дедушки в глазах молодых - как старое,
заржавевшее железо. И в заключение - новый плевок на пол передней комнаты.

Тоотс ставит лошадь возле коновязи, помогает Тээле сойти с повозки и
смотрит вокруг, словно бы ищет кого-то. По правде говоря, ему некого ни
ждать, ни искать, но такова уж привычка у деревенских жителей: едва
куда-нибудь прибудут на лошади, непременно и прежде всего - оглядеться.
Но смотри-ка, смотри-ка - похоже, он все-таки не зря осматривал
окрестность: со стороны бывшей корчмы приближается портной Кийр со своей ...
не то чтобы молодой, а так ... со своей супругой, годы которой склоняются
уже к осени. Из-за этой жены Георг Аадниель в свое время выдержал как
бескровные, так и кровопролитные битвы.
Это не кто иная, как бывшая мамзель-портниха, та самая, которая жила
когда-то на окраине Паунвере и которой в то время дали прозвище - Помощник
Начальника Станции - из-за ее огненно-красной шляпы. Поначалу, правда, Кийр
был влюблен в сестру своей теперешней жены - Маали, коротенькую, толстенькую
и жизнерадостную мамзель, и поди пойми, как произошла эта смена чувства, но
положение сейчас именно таково, каково оно есть.