"Феликс Лурье. Нечаев: Созидатель разрушения ("Жизнь замечательных людей" #802) " - читать интересную книгу автора

демонстрации. Я заявил, что не буду подписывать этой бумаги, так как не вижу
смысла во всей этой затее. Многие из присутствовавших дали подписку. Вдруг
кто-то сообщил, что идет полиция. Почти все бросились к выходу. В оправдание
своей точки зрения я обратил внимание оставшихся на этот факт и заявил, что
этот опыт показывает, что нельзя организовать демонстрацию путем подписки,
данной под влиянием радикальных речей. Нечаеву нужна была эта подписка,
чтобы держать опрометчивых молодых людей в кулаке, чтобы запугать их и
заставить делать, что ему захочется".[129]
Позже лиц, подписавших составленное Нечаевым требование, он выдавал за
своих единомышленников, входивших в некую революционную организацию. Он
всеми средствами пытался создать хотя бы видимость силы, готовой выступить с
революционными действиями. Из его кружка исходил миф о том, что в Европе два
миллиона интернационалистов готовы восстать ради поддержки революции в
России.
Утром 30 января 1869 года Сергей сказал Евлампию Аметистову, что его
вызывают в полицию и, вероятно, арестуют. Он отправился на Гороховую, 2, в
градоначальство, и имел там беседу с начальником Секретного отделения
Канцелярии петербургского обер-полицмейстера Ф. А. Колышкиным. Нечаева
пригласили в полицию вслед за Любимовым как организатора сходки 28 января
1869 года.[132] Подробности разговора, состоявшегося во владениях
обер-полицмейстера, нам неизвестны. Бесспорно лишь, что Нечаева предупредили
о недопустимости устройства сходок и отпустили на все четыре стороны.[134]
"На замечание Анны или Томиловой, что ему не следует ходить на них
(сходки. - Ф. Л.), он возразил, что это все равно: ему сказали, что будет он
ходить или нет, арестован будет во всяком случае".[135] Странное заявление
полицейских - зачем тогда отпустили? Утром в квартире Томиловой вновь
появился Нечаев и попросил спрятать сверток с бумагами, а вечером на
студенческую сходку прибежал Евлампий Аметистов и заявил, что Нечаев
арестован. На следующий день к Томиловой пришла В. Засулич и принесла
конверт с двумя записками, полученными ею по городской почте. В первой
записке говорилось:
"Идя по мосту, я встретил карету, в какой возят арестованных; из нее
выбросили мне клочок бумаги, и я узнала голос дорогого для меня человека:
если вы честный человек доставьте; это я спешу исполнить и в свою очередь
прошу вас как честных людей, сию минуту уничтожить мою записку, чтобы не
узнали меня по почерку. Студент".
Вторая записка была написана рукой Нечаева на клочке серой бумаги:
"Меня везут в крепость; не теряйте энергии, друзья-товарищи, хлопочите
обо мне! Даст Бог - свидимся".[136]
Несмотря на то, что записки вызывают серьезные подозрения, даже если не
углубляться в анализ их содержания, все, кто их читал, нисколько не
усомнились в правдивости написанного. При перевозке в карете арестант сидел
между двух жандармов и напротив офицера или унтер-офицера. В такой
обстановке ни написать записку, ни выбросить ее из наглухо зашторенного окна
невозможно, как невозможно ничего прокричать. Кроме того, арестант никогда
не знает, куда его везут. Но все поверили. Поразительная доверчивость
объясняется вовсе не тупостью или необыкновенным простодушием всех, кто
сталкивался с Нечаевым. Дело в том, что в студенческой среде 1860-х годов (и
ранее) традиционно доверяли друг другу. Молодые люди не смели даже
вообразить, что их товарищ может обмануть, подвести, украсть, предать. В