"Феликс Лурье. Нечаев: Созидатель разрушения ("Жизнь замечательных людей" #802) " - читать интересную книгу автора

столичный университет и возобновил самостоятельные занятия. Сохранились
некоторые записи Сергея, сделанные на клочках бумаги, среди них фрагменты
лекционных конспектов, выписки из сочинений Прудона, Бланки, Гегеля на
французском и немецком языках, черновые заметки, хронологические таблицы.
Рукописи находятся в хаотическом беспорядке, пестрят множеством помарок и
вставок, отдельные листы исписаны столь мелким почерком, что даже лупа не
облегчает их прочтения. Черновые заметки представляют цитаты вперемежку с
собственными мыслями. Приведу одно лишь извлечение из рукописи, вступающее в
полное противоречие с последующими высказываниями и действиями автора:
"Не может быть ничего абсолютно верного и истинного, ни один взгляд, ни
одно мнение не имеет решительного преимущества над другим, и какой-либо из
принципов выше и справедливее другого, только для того индивидуума, которому
он принадлежит или для того лица, которое разделяет его.
Всякое мнение должно быть уважаемо и хотя можно не соглашаться с ним,
но нельзя оспаривать право иметь его, потому что абсолютно истинного и
частного нет, а следовательно всякий прав со своей точки зрения, как бы ни
были противоположны их взгляды".[72]
Через год, осенью 1867 года, Нечаева перевели из Андреевского училища в
Сергиевское приходское училище,[73] что считалось как бы повышением. Ему
дали большую казенную квартиру, но материальных улучшений новая служба не
принесла. "Наконец, - писал Капацинский, - Нечаева перевели в Сергиевское
училище, и экономические дела оказались в самом плачевном состоянии, так что
я принужден был заложить свое пальто для избавления от голода или стыда быть
попрошайкой. В это время Нечаев начал меня допрашивать, что я за человек,
что я думаю делать с собой, для чего я приехал в Петербург, на что я сказал
ему, что все это известно ему и что подобные вопросы оскорбительны для меня;
я предложил ему разойтись и назначить сумму за прожитое время. Нечаев начал
называть меня дрянью, говорил, что ошибся во мне, - и мы, кажется, в
октябре, разошлись: я ушел к учителю Борисову в Андреевское училище, где и
был до 13 января 1868 г. Раза два мы встречались после этого, но как
совершенно незнакомые. С этого времени никакой переписки между нами не было,
я уехал в Лифляндию".[74]
В отношениях с Капацинским, пожалуй, впервые проступают бессердечие и
холодная жестокость Нечаева. Он отстраненно наблюдал бедственное состояние
дел своего ивановского друга, возможно, умышленно поставив его в зависимое
от себя положение. Никакой ответственности перед вытребованным в Петербург
Капацинским он не чувствовал.
В Лифляндии Капацинский не выдержал и года.[75]
Отправляясь на летние каникулы, Сергей получил отпускной билет[76] и в
первой половине июня 1868 года приехал в Иваново на отдых, это было его
последнее легальное посещение родных мест.
Кроме преподавания в Сергиевском училище, Нечаев давал частные уроки.
Даже во время отдыха Сергей не терял связи с семьями учеников; так, 25 июля
он получил от матери одного из них следующее письмо:
"Милостивый Государь Сергей Геннадиевич.
Узнав из Вашего письма о затруднительных делах Ваших родственников, я
крайне огорчена, что Вы может должны встретить некоторые неудовольствия при
приведении в порядок Ваших дел; но вместе с тем, желая Вам благополучного
окончания этих дел, я с нетерпением ожидаю Вашего возвращения в Петербург;
во-первых, потому, что мне необходимо с Вами посоветоваться на счет Васи