"Вера Лукницкая. Ego - эхо" - читать интересную книгу автора

себя не знаю, только когда-нибудь узнаю. Или так всю жизнь и буду искать ЭТО
- чего пока не знаю, потому что люди живут законно, а я, вроде бы, - нет. И
законно живущие, даже если ничего не говорят, а просто смотрят на меня
пристальными взглядами - как будто укоряют. И живу я в отличие от них,
временной жизнью, как будто оправдываюсь, как будто виновата.
Сначала я жила виноватой, когда мне было пять, нет, даже три года,
потом - когда пять лет, потом - семь, потом... Где мой библейский ангел?
Опять покинул меня? Ангел мой, отзовись: А-у-у?
И вот ведь как бывает: когда в 1943-м мобилизовывали в железнодорожную
школу ФЗО, я не заметила пристального взгляда агитатора. Он быстро пропускал
голодную очередь, записывал в тетрадь фамилии, а приемная комиссия позже
утверждала. И не по виду, не по наклонностям, не по паспортам.
После оккупации многие железнодорожники из брони шли на фронт. Другие
пострадали от фашистов, либо после оккупации от НКВД - война ведь.
Работников на транспорте не хватало. Ребята, в силу советских законов, из
близлежащих деревень тоже были беспаспортниками.
Железнодорожная ветка Минводы-Кисловодск остро нуждалась в
обслуживании. ФЗУ - фабрично-заводское училище - срочно преобразовали в ФЗО
с обучением для работ специально на транспорте и тем самым снизили
возрастную планку приема, хотя это было такое же училище, только скоростным
методом - за год вместо трех.
Меня, худющую, малорослую с длинными косами, туго завернутыми за ушами
в кольца, записали даже без метрик и справок. Я просто на словах прибавила
себе лишний год для агитатора и почувствовала себя вполне законно живущей. А
то, что худой я была от голода, и нога от него заболела, - это была сущая
правда. Но это никого не волновало.
А сейчас краснею, как дурочка, хотя, что тут особенного - домик
игрушечный, окошки прямо на улице, низко над землей, - любой заглянет. Тем
не менее, неловкость не проходила, и я дернулась, быстро прошла всего на шаг
мимо калитки, мимо женщины, но как-то уловила боковым что ли взглядом, что
женщина смотрит на меня, и вовсе не пристально, не укоряюще, а спокойно,
даже ласково. Или мне хотелось так видеть! Потому что некуда было идти? Я
шла именно к этой женщине. Ноги оказались умнее - остановились. Забыв
поздороваться:
Вы угол сдаете? - И без паузы: - Меня Галина Алексеевна прислала, -
быстро добавила.
Нет, девочка, не могу. Устала. Только что рассталась с двумя. Хлопотно.
Хочу побыть одна...
Я покраснела еще сильней. Знала же, что услышу невозможный отказ, зачем
ляпнула про Галину? Опять унижена, и сегодня негде спать. Так боялась этого,
надо заглушить, отвести отказ объяснениями, но не справилась с комом в
горле, только уронила еще раз, еще глупее:
Меня Галина Алексеевна прислала. И совсем глухо: Извините, до свидания.
И пошла, отступая, не смея повернуться спиною к женщине, держась рукой
беленой еще по весне и от летних южных ливней уже посеревшей и облупившейся
стены домика, не в силах оторвать взгляда от этого невозможно мягкого
спокойного отказа. А глаза все заливала и заливала соленая влага, я не смела
их закрыть, и тогда больно явилась многоцветная радуга, защипала, женщина
расплылась в яркое пятно. Я не могла двигаться. Остановилась.
Долго я так стояла или нет, не знаю. Может, мгновенье, а, может быть,