"Вера Лукницкая. Ego - эхо" - читать интересную книгу автора

тебе это тоже кажется страшным, циничным унижением? Я уверена: за стенами
тюрьмы ты тоже думаешь об этом. Это пострашнее унижение, чем моча от пьяного
фашиста.
Это не твоя вина, что ты в тюрьме. Это несправедливо, правда, мамочка.
Пойми меня. Я готова была работать в комсомоле, как я его представляла. Я о
многом мечтала и все провалилось: не могу учиться музыке и пению, и даже - в
нормальной школе. Не потому, что ты физически отсутствуешь, а потому что ты
- там, откуда "дуют" все мои "невозможности", "незащитности". И сметают
меня. Во мне самой .
Мое взросление и развитие строилось на парадоксах: немецкая колония
Николаевка, Ленинград моих тетушек - снова глухая деревня Званка или
карликовый городок - Луга. Строилось в зависимости от наличия книг в
школьных и деревенских библиотеках, то есть от Тома Сойера, Маленького
оборвыша, Гавроша, Павки Корчагина, закаляющейся стали, до стихов из
антологии Шамурина через папин "поэтический храм" и русских классиков, с
бабушкиной самшитовой этажерки.
До "высоко образовательных программ" я не дотянула. В моей голове кроме
прекрасных стихов, завораживающих приключений героев повестей,
некрасовско-лермонтовских бабушкиных песен звучали и советские песни, и
патриотические призывы, и новости 37-х, и лозунговые шаблоны. И все вместе
это путалось.
Мамочка, не отвечай мне на вопрос об унижении - тебе это нелегко. И я
боюсь его. Я - с тобою. Я не пойду в комсомол. Надо делать выбор, а выбора
нет, я предоставлена сама себе и не должна сломаться. Жизнь - это действия,
борьба, открытия. И она учит лучше книг.
Видишь, опять шаблоны. Такой мой миг перевернутый. Прости.
Каждую ночь я произношу слова молитвы. Я помню их еще с Ленинграда, от
тети Лизы. Слова непонятны, но они все о тебе. В каждом из них я посылаю
тебе силу и веру. Я знаю - это поможет. Вот кончится следствие, и тебя
отпустят. А молитва, мамочка, это такая добрая "идея", почти как комсомол. А
что? Это разобраться, что к чему. Правда? Правда, в другую сторону...
А конкретно, сейчас - даже "к лучшему". Говорят: все, что ни делается -
к лучшему. Я была бы не я, если б не могла помолиться за тебя сейчас, ночью
в эту минуту, в здании НКВД... Озорница я...
Я - стойкая, не усну и, сколько хватит сил, буду повторять: ты ни в чем
не виновата. Ты вернешься из тюрьмы свободной и гордой, тебя оправдают. И я
буду учиться. Правда?
Мамочка, только подскажи, намекни, как выжить с таким грузом, как
притесниться к тебе? Презреть всех этих чужих дядек - следователей, обвинить
эту жестокую власть, проклясть эту случившуюся бойню и как одну из ее ошибок
- оккупацию? И как результат всего этого, оправдать нашу щелку? Сузить ее,
сжать, убрать навсегда? Мне не дано быть судьей. Я стараюсь всех прощать.
Я же знаю, что ты тоже об этом думаешь. Даже в письмах твоих об этом.

ИЗ МАМОЧКИНЫХ ПИСЕМ
No 1
...Боже мой, за что я так наказана и когда же это кончится, знаю, что
не кончится, а чего-то жду. Благородные поступки некоторых наших женщин,
выражающиеся в том, что, попав в такое положение, как я, они прекратили
переписку и всякую связь со своими близкими. Я их оправдываю, а сама не имею