"Вера Лукницкая. Ego - эхо" - читать интересную книгу авторатанкиста", и "Дан приказ"...
Мы вкладывали в песни такое огромное желание Победы, как будто она - победа - нашими песнями уже свершилась. Получилось здорово. Бородатый был в полном восторге и дал нам по плитке шоколада. После того, как веселый старик ушел в комнату к нашему квартиранту "побеседовать tet-a-tet", капитан шепнул нам, что этот человек хорошо известен в Советском Союзе и зовут его генерал Дро. Нам это ни о чем не говорило. Но мы всеравно попритихли: странное имя, а вокруг все секретно, необъяснимо, и часовые с автоматами у двери, и автомобиль с шофером, и тихий говор по-французски, и нас не трогают... Что бы это значило? И все же мы, девчонки мечтали, ждали, что старик попросит еще раз спеть и даст нам шоколаду. На нашем доме армяне повесили бирку, и в каждый угол единственной в доме комнаты поставили по автомату. Первая - передняя, мы в ней боялись спать: тоже в каждом углу автоматы. Спали в кладовке. Ни полицаи, ни случайные какие немцы к нам не входили и даже соседи перестали наведываться. При этом никаких официальных приказов или хотя бы предупреждений - не было. Это вызывало недоумение соседей и злобу штабных немцев. Квартирант дома не питался. Но каждое утро он пил горячее молоко. Его приносили из штаба, бабушка на примусе кипятила. Примерно с этого времени нас перестали гонять на тяжелые работы. А мы и рады были. Но сосед, Кашлехин сын, - соседи его мать прозвали "Кашлехой" - озлоблялся. И немудрено: в начале войны, не успел Иван попасть на передовую, как первым же снарядом ему тут - оккупация. Его штабники и "пригрели". "Камрад Иван" называли. Стал их заложником, сделали его полицаем, давали водку, да еще вместе пили. Все же видно, домик их совсем близко, через дорогу, плетень низкий, с дырками. Немцы шумные, злились на штатских, привилегированных "соленых армяшек", как научил их называть по-русски "камрад Иван". А заодно и на нас злились. Сосед наболтал по пьянке, что моя мама... - "не оставлена ли она в оккупации по специальному заданию?" Иначе почему мы не уехали - семья "из богатых", не колхозники, она не деревенская, интеллигентка, и в поселке оказалась перед оккупацией"? Ну, и забрали тогда мамин паспорт в комендатуру. А ей приказали из дома не выходить, но не увели - побоялись квартиранта. Если б не квартирант, дружки полицая ее бы уничтожили тем или иным способом безо всякой проверки... А так - трусили. А еще до того, как армяне повесили бирку на нашем доме, Кашлеха, потерявшая мужа на фронте, забегала частенько к бабушке с жалобами на сына, что пьет, что с оккупантами путается, все советов спрашивала. Безрукий знал об этом и еще больше озлоблялся на наш дом. А чем бабушка могла помочь?.. А вообще неизвестно, так ли уж и доверяли Ивану его фрицы. Не совсем же идиоты, соображали, что озлоблен, неуправляем и всегда пьян. Особенно отношение штабных к нему заметно изменилось после того, как им приказали в срочном порядке освободить Кашлехин дом, и в него вселился еще один армянин в касторовом ансамбле - молочного цвета полугалифе и такой же френч. Высокий, с черной шапкой волос на голове и блестящими, как черный меховой воротник усами. Тут уж было не до питья: на Кашлехином доме повесили такую |
|
|