"Сергей Лукницкий. Фруктовые часы" - читать интересную книгу автора

шарф своими перемазанными косметикой губами, глазами, мокрым носом, заревела
снова. Правда, плакала я уже иначе, так как плачут все, нашедшие защиту.
- Я вас не очень ушибла? - спросила Лидия.
- Нет, конечно, не беспокойтесь, тут дело в другом.
- Я вижу.
Мы довольно долго перебрасывались репликами, пока не сообразили обе,
что вовсе не хотим так быстро расставаться. Мы сперва посидели в ближайшем
кафе, потом в машине Лидии, а затем поднялись ко мне.
Когда мы распрощались, был уже очень поздний вечер. Я проводила ее до
машины, мы поцеловались, и добрая фея исчезла, не оставив адреса, потому что
у нас обеих было ощущение, что мы знакомы давно. Проводив ее, я поднялась
домой, легла в кровать и заснула спокойно и безмятежно. Утром должно было
наступить воскресение - первый с начала романа диманж, который я проведу без
Вадима.
Утром, проснувшись, я вспомнила вчерашний день, свою истерику,
прогулку, Лидию, серебристый "Ситроен"; постепенно в моей памяти стали
всплывать обрывки нашей вчерашней беседы.
- Ты плачешь, говорила она, - потому что сегодня последний день в тебе
живет рабыня. А она живет только в тех, кто думает, что время встало. Ты
забыла, что наступит другой день, завтра ты проснешься госпожой и будешь
сама решать, миловать тебе твоего Вадима или нет.
- Откуда вы знаете, как его зовут?
Глупый вопрос, я наверняка за всхлипываниями тысячу раз произнесла его
имя.
Она погладила меня по волосам и сказала:
- Я тоже была наивной и маленькой когда-то, только мне было в то время
семнадцать, и у меня уже была дочь. Я ее сделала от того, кого я
по-настоящему любила. Мы расстались тогда же, когда у меня появился живот.
Это было сорок лет назад.
Она закурила сигарету, и я тоже.
- Да, но моя глупость и мое рабство усугублялись тем еще, что в то
время верила в коммунизм.
Тут я расхохоталась, а она ободренно продолжала:
В моей жизни было много всего намешано: сцена, зарубежье, борьба,
любовь, Стелла, а я ведь, между прочим, полька по национальности. Мои
родители эмигрировали во Францию в год моего рождения. А я вот выросла и
решила туда вернуться, потому что уверовала, что можно грязными руками
построить рай. Дочь, у меня, правда, хватило ума оставить у моей матери в
Париже.
В Варшаву я приехала одна, спала там на клопином одеяле с
пятнадцатьювечовой лампочкой в коридоре и все ждала, когда он придет, этот
коммунизм.
В четырнадцать же лет я стала актрисой. В Южной Америке я пела и
играла, не без успеха, в театре. Я была очень хорошенькой. И вот пошла я в
Варшаве устраиваться на работу, потому что очень хотелось быть немедленно
полезной новому обществу.
Мне говорят: "Нет, сперва зарегистрируйтесь в НКВД".
Я спрашиваю: "А что это такое?"
Меня приняли за сумасшедшую, ибо не знать, что такое НКВД, было
невозможно. Это тайная полиция, с террористическими правами, неотъемлемая