"Сергей Лукницкий. Пари с начальником ОВИРа (ретроповесть)" - читать интересную книгу автора

определенному адресу, куда я обязательно съезжу, если, конечно, в редакции
сочтут уважительной мою командировку.
До вечера я слонялся по городу.

21 августа
С самого утра я отправился в редакцию газеты. Там меня встретили
восторженно, несмотря даже на то, что говорили мы на разных языках.
Выплатили гонорар и предложили печататься снова, но я отказался, потому
что в мои планы не входило делать карьеру в Экс-ан-Провансе. Я намеревался
покататься по Франции, а не оседать, как какой-нибудь Жюль Верн, на одном
месте.
Редактор не стал настаивать.
Но я сделал редактору ошарашившее его предложение: распространять его
газету подписчикам, развозя ее на велосипеде.
Редактор долго смотрел мне в глаза, пытаясь определить, не разыгрываю
ли я его, после чего, решив, видимо, что я сумасшедший или тронулся на почве
путча и что со мной лучше не связываться, распорядился это дело мне
разрешить.
Так, как я устал в тот день, я не уставал никогда в жизни. У меня было
ощущение к концу дня, что я открываю не щель почтового ящика, а свинцовую
крышку огромного ларя, и в эту щель просовываю не газетку, а мокрый кусок
тяжелой фанеры, которую у меня к тому же из рук вырывает ветер.
Мне заплатили триста пятьдесят франков. С теми деньгами, что у меня
оставались от разного рода уже известных мероприятий, на дорогу в Париж и
для того, чтобы там провести один день (город дорогой), было достаточно.
Беда только заключалась в том, что в Париже не приходится рассчитывать
на южное гостеприимство. Там вряд ли, как здесь, люди знакомятся на улице и
готовы незнакомого иностранца привести в свой дом, дать ему кров и
украинских галушек.

22 августа
Правильно говорят: "Как волка не корми, а он все равно в лес смотрит".
Так и я. Как ни хорошо мне было в Экс-ан-Провансе, хотелось в вожделенный
Париж. Однако я решил, что до того неплохо было бы побывать в Марселе,
поскольку я вряд ли вернусь еще на юг, ну хотя бы для того, чтобы потом
рассказывать, что, дескать, был.
До Марселя тридцать восемь франков на автобусе...
А сегодня у меня последний день здесь. И я намереваюсь его провести в
основном в созерцании бытия, такого мягкого и славного. Сейчас вот пойду на
почту и позвоню мамочке, порадую, что уже неделю почти живу здесь прекрасно.
А начальнику ОВИРа отправлю открытку с изображением какой-нибудь
прованской девицы, пусть порадуется за своего протеже.
Сказано - сделано. Пришел на почту.
И открытку отправил, и на розовом бланке написал свой московский
телефон, приготовился ждать.
Ждал, наверное, целую минуту: мадемуазель извинялась, что линия
перегружена. После чего соединила с мамочкой.
Уж она и плакала, и смеялась. Ну надо же, сын, ребенок, можно сказать,
и сам живет за границей. Чудо!
Пушкина в этом возрасте уже убили. Причем убил его, между прочим, сын