"Павел Лукницкий. Путешествия по Памиру" - читать интересную книгу автора

поддувавший сквозь рваную боковую кошму, пронизывал нас до костей. Спали, не
заботясь о том, прирежут нас спящих или отложат резню до утра. Проснулись от
грубых толчков и запомнили: черное небо и великолепные звезды, стоявшие над
отверстием в своде юрты. И не верили сами себе, что на час или два сон увел
нас от всей этой почти фантастической обстановки. Слушали, как трещала
ветвями арчи киргизка, вновь раскладывая костер. Снаружи храпели лошади, и
до нас доносились понимаемые Юдиным крики спорящих:
- Куда их еще таскать? Надо тут, сейчас, кончать с ними, зачем
откладывать это дело?..
... И снова ехали на острых, больно поддающих крупах басмаческих
лошадей, держась за спину сидящего в седле, владеющего нами врага. Ехали из
темной предутренней мглы в розовое утро, в солнечный тихий день. По узкому,
как труба, ущелью, по чуть заметной скалистой тропе, над лепечущим ручьем...
Громоздились над нами черные скалы, зава
ленные глыбами снега; всей весенней сочностью дышала в лощинах трава;
цеплялись за нас, словно предупреждая о чем-то, темнозеленые лапы арчи.
Голод и жажда, неукротимые, мучили нас.
Дальше некуда. Врезались в самый Алайский хребет. Высоко, почти прямо
над нами, - снега. Они тают, и вода бежит вниз множеством тоненьких струй.
Они соединяются в ручейки, несутся по скалам вниз, распыляются в воздухе
тонкими водопадами. Отсюда видно, где родился тот ручей, над которым мы
ехал". Расширившись, он бежит мимо нас, несет с собой мелкие камешки,
скрывается за поворотом. Там, ниже, как и десятки других ручьев, он вольется
в мутную реку Гульчинку, вдоль которой вчера мы двигались караваном.
Помутнев от размытой глины, он сольет свои воды с ней. И эти воды помчатся
вниз в широком течении Гульчинки. Будут ворочать острые камни, окатывать их,
полировать, пока не станут они круглыми валунами. Еще на несколько
∙миллиметров углубят дно долины, помогая тем водам, которые за тысячи лет
углубили долину на сотни метров, прорезали в ней крутостенные глухие
ущелья... Шумя и плещась, промчатся мимо заставы Суфи-Курган, мимо Гульчи,
до Ферганской долины. Здесь, нагретые солнцем, успокоенные, разойдутся
арыками по хлопковым полям, по садам абрикосов, дадут им веселую жизнь.
Опять соединятся с другими водами, текущими с гор так же, как и они... И все
вместе ринутся в многоводную, великую Сыр-Дарью, которая понесет их сквозь
пески и барханы пустынь до самого Аральского моря, где забудут они о своем
рожденье в горах, о снегах и отвесных скалах, о своем родстве со всеми
среднеазиатскими реками, составляющими Сыр-Дарью и Аму-Дарью и бесследно
исчезающими в знойных азиатских пустынях...
Долгая жизнь и долгий путь у ручья, который сейчас струится над нами,
распыляясь в тонкие водопады. А наша жизнь и наш путь не здесь ли теперь
окончатся?..
Налево от нас - очень крутой, высокий травянистый склон.
Направо -причудливые башни и колодцы конгломератов, когда-то размытых все
теми же горными водами.
А здесь, на дне каменной пробирки, - арчовый лес, травяная лужайка,
перерезанная ручьями. Отсюда не убежишь...
На лужайке - скрытая от всех человеческих взоров кочевка курбаши
Закирбая: шесть юрт. По зеленому склону и в арче - мирный, хоть и
басмаческий скот: яки, бараны. А здесь - женщины, дети, - у курбаши большая
родовая семья. Все повылезли из юрт поглазеть на пленных.