"Павел Лукницкий. Ленинград действует (Том 2) " - читать интересную книгу автора

пережив, остаются в Ленинграде по чувству долга и любви к родному городу.
"Я - ленинградец!", "я - ленинградка!" - это звучит как марка лучшей
фирмы, не знающей конкуренции. Фирмы, вырабатывающей стальные, гордые души!
Неломающиеся. Негнущиеся. Неподкупные.
Сегодня Восьмое марта - Международный женский день. И сегодня мысли
мои - о женщине. Не об одной какой-нибудь, родной или близкой мне лично. А
обо всех ленинградских женщинах, заменивших здесь, в городе, ушедших на
фронт мужчин, да и о других, оказавшихся на фронте рядом с мужчинами...
Мысли мои об удивительной, неколебимо-стойкой, суровой в эти дни
женщине Ленинграда.
И потому, может быть, пристальней, чем всегда, я наблюдаю сейчас, как
живут, как трудятся и как сражаются с немцами наши женщины.
На улице Плеханова
Политорганизатор, а попросту - девушка в ватнике, в шапке-ушанке, с
брезентовыми рукавицами, силится сжать слабыми руками обыкновенный,
воткнутый в грязный, заледенелый снег железный лом. Лицо девушки вместе с
шапкой-ушанкой обвязано заиндевелым шерстяным шарфом. Ее глубоко запавшие,
болезненно блестящие глаза упрямо-требовательны. Несколько других женщин,
закутанных во все теплое, стоят в двух шагах, сурово и молча глядят на нее:
поднимет она лом или не поднимет?
Улица похожа на горный, заваленный лавиной ледник. Грязный снег опал и
утрамбовался посередине, а по краям, над забытыми панелями, выгибается
шлейфами от окон вторых этажей. Проходы шириною в тропинку проделаны только
к воротам.

Эта девушка-политорганизатор пришла в домоуправление агитировать: всем
трудоспособным выйти на очистку ленинградской улицы. А улица погребена в
глубоких снегах. А кто нынче трудоспособен? Вместе с дворничихой девушка
обошла все квартиры: в двух обнаружила трупы умерших на днях людей ("Почему
не вывезены?" - "А у кого ж сил хватит вывезти?"); в других
квартирах -полумертвые жильцы лежат на своих кроватях или жмутся вкруг
накаленных докрасна "буржуек"...
И все-таки пять-шесть женщин согласились выйти, собрались в
домоуправлении. Одна, пожилая и грубоватая, говорила за всех. Другие
молчали.
- Подумаешь, - агитировать! Мы и рады бы, да разве хватит нас,
маломощных, своротить эти горы?
И, отворачивая рукава, показывает свои худые, как плети, руки:
Разве такими поднимешь лом?
А я подниму, покажу пример! - сказала политорганизатор.
Где тебе! У тебя руки похилей наших!.. Понимаем, конечно... Тебя, дуру,
райком послал!.. А как звать тебя?
Зовут Валентиной... Фамилия моя - Григорова.
Партийная?
- Комсомолка я... Девятнадцать мне!..
- Как же ты выжила, доченька? - Голос женщины вдруг мягчеет. -Посылают
тоже! Да ты знаешь, сколько мы, бабы, тут за зиму наворочали? Пример нам
подавать нечего, сами бы тебе подали, кабы силушка! А ее нет!..
В темном уголке домоуправления горит свечка. Лица истощенных женщин
остры, костисты, изрезаны глубокими тенями. Я сижу в другом углу длинной