"В лабиринте секретных служб" - читать интересную книгу автора (Зиммель Йоханнес Марио)

Часть 3. Личное поручение Гиммлера

— Этот герр Лакуляйт, по моему убеждению, самая большая свинья, бегающая по Франции, — докладывал Томас оберсту Верте и майору Бреннеру. — Он величайший спекулянт, и принцесса тоже. Даже французская разведка поддерживает их.

— Было бы слишком много требовать от вас сказать нам, кто именно из французской разведки?

Томас кивнул головой.

— Итак, вы утверждаете, что герр Лакуляйт хочет перевести в Швейцарию состояния Бормана, Гиммлера и Розенберга.

— И вам этого мало? Уж не хотите ли вы еще связатьсяс Адольфом Гитлером?

— Герр Ливен, я должен подумать, — начал маленький майор. Томас перебил его.

— Вы не должны даже в мелочах мне противоречить, Бреннер. В истории с «Макки» вы мне возражали и получили майора. В деле с валютной спекуляцией вы были хитрее и поддержали меня. А теперь перед получением подполковника хотите думать.

Это подействовало. Красный, как помидор, Бреннер заверил:

— Герр Ливен, я полностью поддерживаю ваши планы.

— Этого мне только не хватало, чтобы вы коррумпировали моих подчиненных, Ливен! — простонал Верте.

Абвер в Париже занялся Лакуляйтом, используя все доступные средства и методы. Выяснилось, что Оскар Лакуляйт очень плохо обращался со своей женой. В деловых отношениях был беспощаден к партнерам. Принцесса Вера фон С. — его любовница. Он был типичным нуворишем.

— Ну и что? — спросил Верте. — За все это нельзя арестовать человека, иначе нам пришлось бы схватить четверть всех людей!

— И все же за ним что-то есть, — утверждал Томас, — но что?

По поручению вермахта Лакуляйт годами скупал во всей Франции автомашины. Его фирма платила подоходный налог миллионами. Вермахт выплачивал ему вознаграждения в размере 10 % от оборота. Стороны были довольны Друг другом. — И все же, — настаивал Томас, сидя вечером 7 апреля 1944 года с майором Бреннером в библиотеке своей виллы а бутылкой коньяка, — этот Лакуляйт — преступник. Я еще никогда не ошибался в оценке человека. Зазвонил телефон. Томас взял трубку.

— Алло!

— Томас, — послышался знакомый голос, — как живется злому мальчику?

«Вот идиотизм, — подумал Томас. — Почему я покраснел?»

— Отлично, уважаемая принцесса, — сказал он. — А вам?

— Я очень скучаю без вас. Не хотите ли завтра вечерком заглянуть ко мне?

— Нет!

— Я отпустила прислугу, приходите, скажем, после ужина.

— Боюсь, что это мне не удастся!

— У меня есть чудесные пластинки — контрабанда из Португалии. Гершвин и Гленн Миллер, Бен Гудман и Штен Каптон. Я проиграю их вам. Итак, в девять часов.

Ливен услышал ее смех и положил трубку, не ответив принцессе.

Без десяти минут девять он пришел, держа в целлофане орхидеи, достать которые в 1944 году даже в Париже было очень трудно. На принцессе было черное короткое вечернее платье и дорогие украшения. Они включили проигрыватель и немного потанцевали. Томас нашел принцессу очень соблазнительной. Он сказал ей об этом. Она ответила, что он для нее самый желанный мужчина. Около 23 часов они очутились на софе. Принцесса шептала:

— Ни один мужчина не нравился мне так, как ты.

— Ты мне тоже очень нравишься, Вера, очень.

— Ты можешь для меня что-нибудь сделать?

— Смотря что.

— Можешь расстегнуть мне молнию?

— С удовольствием!

— Можешь еще нечто сделать для меня?

— От всего сердца!

— Тогда оставь Лакуляйта в покое. Томас моментально пришел в себя.

— Что ты сказала?

— Оставь Лакуляйта в покое. Она лежала на софе и смотрела на него. — Ты шпионишь за ним уже несколько недель. Может быть, тебе не нравится, что я называю тебя Томми? Возможно, я должна называть тебя Жан Леблан или Пьер Хунебелле?

Он встал. Ему стало не по себе.

— Хунебелле тебе тоже не нравится? Ну, хорошо! Припомни, какую аферу с франками ты провернул. Или как ты уничтожил французских партизан в районе Грозан, капитан Роберт Арманд Эверт. А помнишь, как ты разыгрывал американского дипломата Вильяма Мерфи перед немецким генералом? Ну, должна ли я дальше говорить, агент абвера? Или ты опять сменил хозяев?

— Нет, — ответил Томас, — я по-прежнему работаюв абвере, а ты?

— Угадай!

— Когда я вспоминаю о твоем жирном любовнике, мне только одно может прийти в голову — гестапо, — грубо ответил он.

Принцесса вскочила, громко закричала и ударила его дважды по лицу.

— Болван, паршивец, что ты себе позволяешь! Я пытаюсь спасти твою жизнь, а ты?

Томас направился к двери.

— Томми, не уходи. Делай что хочешь с Лакуляйтом, только не уходи!

Томас с силой захлопнул дверь за собой.

— Перед домом стоял французский агент, — докладывал Томас на следующий день в отеле «Лютеция» оберсту Верте и маленькому майору. Томас был все еще очень зол.

— Какую роль в этом играет ваша принцесса?

— Я не знаю пока, но скоро буду знать, герр оберет. Клянусь вам, что выведу эту свинью на чистую воду.

Верте перебил его.

— Оставьте Лакуляйта в покое, Ливен. Я сегодня получил из штаба Шпера категорическое указание не трогать Лакуляйта. Он является душой атлантического вала, поставляя дефицитные материалы. Организация Тодте и командование вермахта пропали бы без него. Телефонный кабель, например. Тодте не могла его достать. Лакуляйт поставил 120 тысяч метров.

— Хорошо, я понимаю ваше состояние, герр оберет. Но почему вы выглядите, как с похмелья, Бреннер?

— Неприятности. Письмо из дома. Жена больна. Сын наверняка провалит в июне физику и латынь, и к тому же этот проклятый налог.

— Какой еще налог, майор?

— Дело в том, что я забыл продекларировать гонорар за свои статьи, которые опубликовал в военно-политическом журнале. В редакции была проверка, и проклятый бухгалтер назвал мое имя.

Лицо Томаса вдруг стало красным. Он тихо прошептал: «Бухгалтер?» Томас вдруг подпрыгнул, издал вопль и, подскочив к Бреннеру, поцеловал его в лоб, затем выбежал из кабинета. Бреннер смутился. Его не целовал еще ни один мужчина. Он почесал себе лоб. «Зондерфюрер Ливен пьян», — констатировал он.

— Никогда, никогда, герр Ливен, я этого не забуду, — сказал худой, с пожелтевшим лицом бухгалтер Антон Нойер.

— Ешьте, а то суп остынет, — ответил Томас, пригласивший Нойера на свою виллу к обеду.

Оба господина были знакомы уже неделю. Это был тот Нойер, который до недавнего времени работал бухгалтером на фирме Лакуляйта и который был им уволен.

— Я до сих пор не могу понять, за что Лакуляйт вышвырнул меня. Моя жена выплакала все глаза. Я валился в пропасть, но тут появились вы, совершенно чужой человек, и устроили меня на работу. Непостижимо!

— Герр Нойер, я банкир, знаю фирму Лакуляйта и считаю вас хорошим специалистом. Об этом все говорят. А, кстати, почему вас уволили?

— Из-за восемнадцати марок двадцати пяти пфеннигов. Моя репутация действительно была прекрасной. Я три года помогал Лакуляйту.

Далее Нойер рассказал, что однажды он очень поздно задержался на работе и перекусил в бистро за счет фирмы. Это и послужило причиной увольнения.

— Я в курсе всех дел Лакуляйта и мог бы часами рассказывать о его гешефтах. Но я не делаю этого, я не предатель, несмотря на то, что Лакуляйт так со мной поступил.

Нанетта принесла второе блюдо — голубя с цветной капустой.

— Так вкусно не готовят даже на Ривьере, — сказал бухгалтер, отведав блюдо.

Томас насторожился.

— Я всегда сопровождал туда Лакуляйта на деловые встречи, так как он ведь не знал французского.

— Расскажите мне о Ницце, герр Нойер, я так давно там не был.

Из секретного донесения, которое абвер послал из Парижа 12 мая 1944 года в финансовое управление вермахта:

«…На основании показаний бывшего бухгалтера фирмы Лакуляйта Антона Нойера в Ниццу были командированы майор Бреннер и зондерфюрер Ливен. В ходе трехнедельного расследования установлено: Лакуляйт частично купил, частично украл из гаражей сбежавших владельцев 350 дорогих автомобилей иномарок („Роллс-Ройс“, „Линкольн“, „Кадиллак“ и т. д.). Сделки совершались в отеле „Негриско“. Путем подкупа чиновников правительства Виши Лакуляйт получил разрешение на вывоз в Испанию запасных частей к автомобилям. Машины были разобраны и проданы как запчасти. В Испании они собирались, и Лакуляйт вновь покупал роскошные автомобили по высокой цене. Эти операции не проводились по бухгалтерским счетам. Доказано, что Лакуляйт этими операциями нанес многомиллионный ущерб рейху, в связи с чем фирма подвергнута документальной ревизии».

Вечером 29 мая 1944 года Томас принес принцессе Вере фон С. красные розы. За день до этого Вера позвонила Томасу и пригласила его к себе. Она прекрасно выглядела. «Сегодня вечером, — сказала Вера, — я обещаю ни слова не говорить о Лакуляйте». Долго в этот вечер она выполняла свое обещание. Они танцевали, флиртовали, целовались. Все было естественно и просто. Внезапно зазвонил телефон.

— Я не буду снимать трубку, — сказала Вера, влюбленно глядя на Томаса. Но телефон звонил и звонил. Наконец, она взяла трубку. Вера слушала и становилась бледной какмел. В ее глазах появилась ненависть. Она шептала, обращаясь к Томасу: «Собака, проклятая собака».

— Я больше не могу слушать! — закричала в трубку Вера и швырнула ее на софу. Вся дрожа от ярости, она начала грубо ругать Томаса. Он некоторое время стоял молча, а затем взял трубку, из которой слышался голос: Вера! Вера! Проклятье, слышите ли вы, Вера? Это вина Ливена. Мы ничего не можем теперь поделать. Лакуляйта увезли в Берлин. В фирме и на вилле все опечатано!

— Доброй ночи, господин Сименон, — сказал Томас, улыбаясь.

Не успел он положить трубку на аппарат, как на него обрушился град ударов. Наконец он схватил Веру за руки и потребовал объяснений.

— Я уезжаю сегодня же ночью, ты больше меня не увидишь.

— Это если я разрешу тебе!

— Ты разрешишь? Я знаю, что ты думаешь, поэтому я так зла. Одно я не понимаю, за что ты расправился с Лакуляйтом?

— Он опасный преступник, и к тому же финансировал гестапо.

— Ну и что? Тебе-то какое до этого дело? Все деньги, вся валюта нацистских бонз попали бы в наши руки, к нам!

— К кому это — к нам?

— К британской секретной службе! У Томаса перехватило дыхание.

— Ты работаешь на британскую разведку?

— Да.

— А что имеет общего с тобой Сименон?

— Он думает, я работаю на него. У меня было задание ввести французов в заблуждение и сделать все, чтобы деньги попали в наши руки. Мы достигли бы цели, если бы не ты, идиот!

Томас начал смеяться.

— Перестань смеяться, дурак! Я убью тебя.

Томас закатился еще громче, от смеха он уже катался по софе.

Вера снова начала бить его. В это время зазвонил телефон. Томас отодвинул Веру и приложил трубку к уху.

— Да, месье полковник, что у вас еще?

— Почему еще? — послышался голос Верте. Томасу вдруг стало холодно.

— Что, что случилось, герр оберет?

— Мы искали вас по всему городу.

— Меня… по всему городу, — растерянно повторил Томас.

Вера смотрела на него с открытым ртом.

— У меня находится курьер. С делом Лакуляйта вы утром вылетаете в Берлин, Ливен. Ухватитесь за что-нибудь покрепче — вас вызывают в Главное управление имперской безопасности.

— В Главное управление?

— Да, в 15.00 быть лично у Генриха Гиммлера.

«Один из самых плохих архитекторов, начисто лишенный вкуса, — думал Томас, — проектировал комплекс зданий по улице Вильгельмштрассе, номер сто два». Через большие открытые ворота вошел наш друг во двор. Верзила эсэсовец каменным взором уставился на стройного человека в штатском. Молча рукой он указал на стеклянную будку, в которой находились на посту трое его коллег. Томас вошел к ним.

— Зондерфюрер Ливен из абвера в Париже. Меня пригласили в Главное управление имперской безопасности, — представился Томас.

— Хайль Гитлер, говорят у нас, — жестко сказал одиниз них. — Кто вас вызвал?

— Герр рейхсфюрер СС и шеф немецкой полиции, — скромно ответил Томас.

Старший на посту покраснел, схватил телефонную трубку и доложил, после чего он сделался в высшей степени любезным. С необычайной быстротой он выписал пропуск с подписью и штемпелем, на котором стояло время выдачи — Берлин, 30 мая 1944 года, 17 часов 48 минут. Из вестибюля на второй этаж вела громадная каменная лестница. В узких коридорах тускло горела лампочка. Стучали сапоги, шаркали ботинки. Казалось, что тысячи людей бродили по этому дому ужаса. «Покину ли я это кошмарное здание живым? — думал Томас. — Если да, то кто мне поверит, что я выбрался из этой огромной паутины?»

— Садитесь, зондерфюрер, — сказал Гиммлер после короткого обмена приветствиями. Они находились в кабинете шефа главного управления имперской безопасности обергруппенфюрера Кальтенбруннера. Хозяин кабинета после молчаливого изучения Томаса вышел из кабинета, в котором Томас и Гиммлер остались одни. В кабинете все было помпезным: мебель, серебряные канделябры, панели. На стене висела картина в масле, изображающая руины города на фоне моря в оранжевом освещении заходящего солнца. Гиммлер заговорил: Послушайте, Ливен, вы уже знаете, что ваш покровитель адмирал Канарис несколько недель находится в отставке и весь абвер теперь подчинен мне. — Гиммлер ехидно улыбнулся. — Я ознакомился с вашим досье. Знаете ли, как я должен с вами поступить?

— Приказать расстрелять, — тихо ответил Томас.

— Я… что? Да, совершенно верно. Именно это я хотел сказать! — Гиммлер вертел на своем пальце перстень-печатку с эмблемой СС. Он холодно посмотрел на Томаса. — Я хочу вам дать шанс, последний! Выполнив задание, о котором я вам сейчас скажу, вы можете заслужить благодарность фюрера и народа.

Зазвонил телефон. Гиммлер послушал и положил трубку.

— Вражеские самолеты подлетают к столице, спустимся в подвал.

Вторая часть беседы состоялась в глубоком, надежном бункере. Ее рейхсфюрер начал в другом тоне:

— Ливен, вы человек с пацифистскими убеждениями. Не возражайте, мне все известно. И тем более вы сможете мне помочь, если я скажу, что жестокой, кровавой бойне должен быть положен конец. Мы, западные страны, не должны обескровить друг друга до такой степени, чтобы большевики смеялись над нами.

Близкий разрыв мощной бомбы поколебал бункер. Погас свет и вновь зажегся. На лбу рейхсфюрера мелкими каплями выступил пот. Гиммлер заговорил вполголоса:

— Я веду тяжелую борьбу, на мне лежит необычная ответственность, никто ее со мной не разделяет. Все я должен решать сам.

«Я, я, я, — думал Томас, — а Гитлер, а Геббельс, а другие? Пожалуй, герр Гиммлер готовит сепаратный мир!»

— Вообще-то говоря, вам, как врагу нации, надо бы отрубить голову, но я этого не хочу. Вы мне нужны.

Снова раздался сильный грохот и погас свет. Лицо Гиммлера позеленело.

— Вы знаете каждый КПП на границе с Испанией, каждую тропу, используемую контрабандистами на границе Испании с Португалией. Верно?

— Да, хорошо.

— Вы получите свободу при условии, что доставитеживым и здоровым одного человека в Лиссабон. Вы ведь банкир, не так ли? С вами можно говорить о гешефтах?

«Так вот в чем дело, — подумал Томас, — вот почему он нуждается во мне. Португалия порвала с ними дипломатические отношения. Испанцы не пускают в страну ни одного немца. Можно проникнуть только нелегально». Губы Томаса пересохли, его прошиб пот. «Конечно, я не герой, — размышлял он, — я боюсь. Но если этот палач народов думает, что я помогу скрыться ему или кому-либо из его друзей…»

— Так, так. Вы раздумываете, может быть, хотите мне поставить условия? — в голосе Гиммлера послышались угрожающие нотки.

— Все зависит от того, кто этот человек, — тихо спросил Томас.

— Этот человек, без сомнения, будет вам симпатичен, — сказал Гиммлер, — его зовут Вольфганг Ленбах, у него прекрасные документы на это имя. Настоящее же его имя Генри Вут, он подполковник английской армии, лично знаком с Черчиллем и Монтгомери. Выполнял в Норвегии одно задание. Там мы его и взяли.

После вражеского налета Берлин пылал, подобно гигантскому факелу. В истерике люди заполняли вокзалы. Кричали дети. Мужчины с дракой занимали места в вагонах, которые непрерывно подавались для эвакуации беженцев. Поезд на Париж был переполнен. Только через окна можно было в него влезть. Даже туалеты были забиты людьми. Но в спальном вагоне места были. Четыре эсэсовца эскортировали двух штатских в спальный вагон, расталкивая женщин и детей. Кондуктор открыл дверь и после посадки пассажиров закрыл.

— Герр Ливен и герр Ленбах, не так ли? — нервно спросил проводник.

Томас кивнул.

— Места 13 и 14.

Томас посмотрел на своего спутника и сделал приглашающее движение рукой. Стройный высокий человек, который назывался герр Ленбахом, а на самом деле был английским подполковником Генри Вутом, вошел в купе. На нем был костюм в полоску. Волосы коротко подстрижены и отливали рыжиной, глаза светлые. Томас обратился к нему на английском языке:

— Я могу себе представить, что творится у вас в душе, мистер Вут. Я бы на вашем месте переживал то же. Несмотря на это, в ближайшее время мы должны находить общий язык.

Англичанин не ответил. Томас пожал плечами и достал из портфеля бутылку виски, налил напиток в стаканы для чистки зубов и протянул один Вуту.

— Спасибо, — сказал он.

Томас впервые услышал его голос. После этого наступила долгая тишина. Поезд постукивал колесами на стыках рельсов. Томас сел на постель и заговорил:

— Я знаю, с какой миссией вы направляетесь в Лиссабон, мистер Вут. Я это сразу понял. Вы должны передать предложение Гиммлера о заключении мира. Посланец мира к англичанам и американцам. Такая попытка уже делалась через британского консула Габле в Цюрихе. Тогда Гиммлер не пошел дальше. Теперь он через вас предлагает заключить сепаратный мир и вместе бороться с Советами.

Ответа не последовало. Томас продолжал:

— Ясно, что подобное предложение неприемлемо. Оно аморально с любой точки зрения. Вы вместе с русскими боретесь против нас. Вы не можете оставить братьев по оружию.

— Почему вы все это мне рассказываете? — спросил англичанин.

— Потому, что в нашей стране живут не только свиньи.

— Этого я не понимаю.

Томас посмотрел на англичанина.

— Вы ничего не знаете обо мне, у вас нет причин мне доверять. Вам известен герр Гиммлер и его замысел, но я повторяю еще раз: в Германии живут не только нацисты. Не все с восторгом напали на Россию.

— Не все?

— Предстоит ваша высадка на континент. Вместе с Советами вы нас разобьете. Но для сотен тысяч существует различие — попасть в плен к западным союзникам или к русским. Среди этих людей много таких, которые не могут отвечать за то, что случилось в ходе войны.

— Невинные? — сказал Вут. — Не все ли вы орали хайль Гитлер и восторгались им?

— А заграница не восторгалась ли Гитлером? Когда он проводил Олимпиаду и захватывал малые страны? — сказал Томас. — Разве не приезжал господин Чемберлен в Мюнхен?

Англичанин молча поставил стакан на стол, выключил свет, лег и отвернулся к стене.

Однако с молчаливого согласия командования англоамериканских войск и лично фельдмаршала Монтгомери немецкие войска в нарушение условий капитуляции продолжали передвижение на запад.

В это время в штабе Монтгомери работал подполковник Генри Вут.

Главная квартира СД в Марселе располагалась на Рю де Парадис, 426. Эта длинная улица связывала Канебир с Прадо. Слева и справа от основного здания гестапо конфисковало ряд домов. Все дома имели один общий вход на Рю де Парадиз, 426. Через этот вход утром 8 мая 1944 года прошел человек в хорошо сшитом летнем костюме и попросил охрану провести его к руководителю СД гауптштурмфюреру Хайнриху Ралю. Раль, крупный мужчина с большим мясистым носом, сразу же принял посетителя.

— Телеграмма из Берлина мною уже получена. Я в курсе, чем могу помочь? — сказал Раль.

— Как вы знаете, у меня задание переправить через границу очень важного человека. Это надо подготовить. Во-первых, мне нужен хороший автомобиль.

— Получите легковой вездеход.

— Во-вторых, при выполнении задания мне понадобится помощь и с французской стороны. Поэтому прошу, гауптштурмфюрер, установить адрес некоего Бастиана Фабре и найти его. Он должен проживать в Монпелле у известной мадемуазель Дюваль на бульваре Наполеона.

Три дня спустя Томас и мистер Вут пришли к Бастиану. Сцена свидания была очень трогательной. Томас рассказал ему о предстоящем деле.

— Я нуждаюсь в твоей помощи. Ты по-прежнему хорошо знаешь испанскую границу?

— Даже во сне проведу. Нет ни одного испанского пограничника, которого бы я не подкупил.

— Чудесно, — сказал Томас, — тогда ты поведешь нас. Мы с этим господином должны попасть в Лиссабон. Скажи-ка, Бастиан, не слышал ли ты о Плешивом?

Он здесь, в Марселе, распустил свою банду и поступил на службу в СД. Терроризирует весь Марсель. Все возвращается на круги своя.

У Томаса подкосились ноги, он сел на стул. Его охватила ненависть. «Так значит, убийца Шанталь еще жив», — подумал он.

— Вы пойдете через границу с моим другом, — сказалон Вуту, — мне надо здесь кое-что уладить.

Англичанин начал было протестовать, но Томас только покачал головой:

— Поберегите слова. В свое время я поклялся отомстить одному человеку и должен это сделать, чего бы мне это ни стоило, даже жизни.

14 июня 1944 года Томас доставил английского офицера и Бастиана к испанской границе на вездеходе.

— Желаю успеха, подполковник. Вспоминайте о нашем разговоре в спальном вагоне.

Вут молча кивнул. Бастиан обнял на прощание Томаса.

— Возвращайся назад, — сказал ему Томас, — мы увидимся в Марселе. Война скоро окончится.

Томас вернулся в Марсель. Ни днем, ни ночью он не спускал глаз с Плешивого. Томас ждал. Он знал, что 26 июня союзники заняли Шербур. 20 июня состоялось покушение на Гитлера, 10 августа был освобожден Нант, 23 августа пал Гренобль. «Теперь пора», — подумал Томас. В этот день он появился в СД Марселя. Со двора валил желтый дым — гестаповцы уничтожали документы. Расстроенному гауптштурмфюреру Томас сказал:

— Без паники, мой дорогой, мы сбросим американцевв море, это ясно. Находится ли по-прежнему ваше учреждение в соответствии с приказом рейхсфюрера в моем распоряжении?

— Конечно, конечно, зондерфюрер!

— Тогда дайте мне двух надежных сотрудников, вооруженных. Возможно, дело дойдет до стрельбы. Речь идет об опаснейшем преступнике Дантесе Виллефорте.

— О Дантесе, но это нем… — не договорил гауптштурм-фюрер.

— Гнусный предатель, — оборвал его Томас. — Вы сомневаетесь в моих полномочиях, герр Раль. Надо ли мне жаловаться на вас в Берлин?

— Боже, ни в коем случае, я в курсе дела.

21 сентября 1944 года некий Пауль Мартини на допросе в 145 подразделении Эй-Ай-Си показал:

«С января 1944 года я находился во внутренней тюрьме гестапо на Рю де Парадис. 23 августа все пришло в беспорядок. Перестали давать пищу не только нам, но и охране. Камеры наполнились дымом от сжигаемых во дворе гестаповцами документов. Вечером раздалась громкая брань. Старый добрый охранник из Ганновера Фридрих Фельде рассказал мне: „Приехал из Берлина очень большой зверь, зондерфюрер. Он приказал арестовать одного предателя, который в Марселе был известен под кличкой Плешивый. Его заковали в цепи и бросили в подвал“. Я знаю, что Плешивый — это Дантес Виллефорт — был предателем Франции. 27 августа исчезли все гестаповцы. Утром 28 августа дверь моей камеры открыл элегантный господин и по-французски сказал: „Вы и все ваши товарищи свободны. Скоро сюда войдут войска союзников. Примите на себя охрану дома и заключенного в подвале. Многие из вас знают его по фамилии Дантес Виллефорт. Он убийца и гестаповский шпион“. После этих слов неизвестный ушел. Мы охраняли Виллефорта и передали его позднее союзникам, которые посадили его опять в подвал. Человека, освободившего нас, я никогда больше не видел».

28 августа Томас покинул отель. Свой чемодан он сдал в камеру хранения главного вокзала. В окрестностях Марселя еще шли бои. 29 августа город был освобожден. Томас Ливен уничтожил все удостоверения, выданные ему СД, и достал другие, сослужившие ему добрую службу приборьбе с «Макки Грозан».

29 августа 1944 года он появился у американцев как английский капитан Роберт Арманд Эверт, выполнявший в тылу у немцев специальные задания, и попросил быстрее отправить его в Лондон. В освобождении Марселя принимали участие французские войска и партизаны. Спустя два дня после освобождения города союзники устроили в отеле «Нолли» банкет. Присутствующие, среди них был и капитан Эверт, пели французский национальный гимн. Во время исполнения гимна на плечо Томаса опустилась тяжелая рука. Он повернулся. Перед ним стояли два огромных американца из военной полиции и с ними полковник Сименон.

— Арестуйте этого человека, — приказал полковник Сименон, одетый в роскошную униформу, — это самый опасный немецкий агент за все годы войны. Руки вверх, герр Ливен. Вы слишком самонадеянны. Ваша игра окончена.

25 августа генерал де Голль вошел с американцами в Париж. 15 сентября Томас во второй раз очутился в тюрьме «Фрезне». Первый раз его бросили гестаповцы, во второй — французы. Прошла одна неделя, другая — никто его не вызывал. Он переносил заключение с философским спокойствием. «Все так и должно было случиться, — думал он. — Я в эти проклятые годы вступал в сделку даже с чертом, и надо иметь длинную ложку, если хочешь хлебать с ним из одной миски. Но, с другой стороны, у меня здесь есть и друзья. Я многим помог: Ивонне Дегатр, банкиру Ферро, мадам Паже. Многим я спас жизнь. Они мне помогут. Что я получу? Шесть месяцев. Хорошо, я это переживу и тогда, наконец, буду свободен от всех. Вернусь в Лондон. После стольких лет буду жить в мире. Никаких разведок, приключений. Жизнь со счетом на имя Евгения Велтери в Цюрихе».

В коридоре послышались шаги. Ключ в замке повернулся, и дверь камеры распахнулась. На пороге стояли два французских солдата.

— Собирайся, — приказал один из них.

— Наконец, — сказал Томас и надел свою куртку, — довольно долго пришлось ждать, пока вы вызовете меня на допрос.

— Не на допрос, а на расстрел, — сказал второй солдат