"Евгений Лукин. Нон-фикшн: В защиту логики (Заметки национал-лингвиста)" - читать интересную книгу автора

нисколько не спасала - напротив, усугубляла положение. "Кое
полюбилось". В неразборчивости Ворона многие узрели забвение приличий и
развязность, граничащую с цинизмом. Мало того, что тать, так еще и
вольнодумец!
Естественно, высший свет был шокирован. Императрица Анна Иоанновна
вызвала поэта во дворец и, лицемерно придравшись к другому, вполне невинному
в смысле сатиры произведению, публично влепила Тредиаковскому пощечину.
"Удостоился получить из собственных Е. И. В. рук всемилостивейшую
оплеушину", - с унылой иронией вспоминает бедняга.
Следующим рискнул взяться за переложение той же басни Александр
Сумароков, постаравшийся учесть горький опыт предшественника. Правда,
отрицать сам факт кражи сыра он тоже не дерзнул, но счел возможным хотя бы
привести смягчающие вину обстоятельства:

И птицы держатся людского ремесла.
Ворона сыру кус когда-то унесла
И на? дуб села.
Села,
Да только лишь еще ни крошечки не ела...

Ворон, как видим, под пером Сумарокова превратился в Ворону. Тонкий
ход. Поэт надеялся, что к особе женского пола свет отнесется
снисходительнее. Имело резон и уточнение породы дерева: по замыслу,
определенность выбора придавала характеру героини цельность и отчасти
благонамеренность, поскольку дуб издавна считался символом Российской
державности.
Увы, попытка оправдания вышла неудачной, а для автора, можно сказать,
роковой. Уберечь Ворону от читательской неприязни так и не удалось.
Александр Петрович повторил ошибку Василия Кирилловича: увесистое слово
"кус" опять-таки наводило на мысль именно о крупном стяжательстве. Да и сами
смягчающие вину обстоятельства выглядели в изложении Сумарокова крайне
сомнительно. То, что люди тоже воруют, героиню, согласитесь, не оправдывало
нисколько. Указание же на то, что, дескать, "еще ни крошечки не ела",
звучало и вовсе беспомощно. Как, впрочем, и робкий намек на давность
проступка, совершенного-де не сию минуту, а "когда-то".
Но самую дурную шутку, конечно, сыграл с переводчиком державный дуб:
невольно возникал образ казнокрада, прячущегося под сенью государства.
Некоторые вельможи решили, что басня - камешек в их огород. Сумарокова
вынуждают покинуть Петербург. Умер поэт в нищете, затравленным, опустившимся
человеком.
Неприятие образа Вороны было в тогдашнем обществе столь велико, что
противостоящая ей Лиса в итоге превратилась в глазах читателей чуть ли не в
положительного героя, в этакого носителя справедливости.
Потребовался гений Крылова, чтобы окончательно обелить Ворону, не
подвергшись при этом гонениям. В своем переводе Иван Андреевич предстает
перед восхищенной публикой не только блистательным поэтом, но и
непревзойденным адвокатом. Недаром, читая речи таких выдающихся юристов, как
Плевако, Карабчевский, Урусов, невольно приходишь к выводу, что шедевр
Крылова они знали наизусть и выступления свои строили неукоснительно по его
канону.