"Евгений Лукин. Нон-фикшн: В защиту логики (Заметки национал-лингвиста)" - читать интересную книгу автора

найдете. Изложенные факты имели место быть, просто истолкованы они не в
пользу жертвы. Механизм прост: каждый наш поступок непременно вызван не
одной, а многими причинами. Иные из них достойны уважения, иные постыдны.
Аноним всего-навсего перечисляет (с искренним, учтите, возмущением!)
исключительно причины второго рода, и никакими камерами слежения вы его не
опровергнете.
Полагаю, что в свете сказанного клевету вполне можно приравнять к
альтернативной реальности.


* * *

Чем дальше в прошлое отодвигается событие, тем фантастичнее оно
становится. И, чем большее количество людей, принимало в нем участие, тем
грандиознее вымысел.
Известно, что история бывает двух видов: мифологическая (ее мы знаем по
школьным учебникам) и, условно говоря, фактическая (с ней можно встретиться
в трудах профессиональных исследователей). Обе то и дело решительно
противоречат друг другу. Исходя из того, что большинство населения знакомо
только с мифом, харьковский фантаст Андрей Валентинов (Шмалько) предложил
следующий рецепт: напиши все, как было, и получится альтернативная история.
На худой конец - криптоистория.
К сожалению, остроумный совет запоздал века этак на полтора. В конце
шестидесятых годов девятнадцатого столетия увидела свет эпопея Льва Толстого
"Война и мир", где автор, отрицая принцип изложения "с пошлой европейской,
героичной точки зрения" и пытаясь восстановить истинный ход событий, по сути
покусился на продукт коллективного творчества, чем до глубины души возмутил
ветеранов. "Я сам был участником Бородинской битвы и близким очевидцем
картин, так неверно изображенных графом Толстым, и переубедить меня в том,
что я доказываю, никто не в силах, - бушевал А. С. Норов. - Оставшийся в
живых свидетель Отечественной войны, я без оскорбленного патриотического
чувства не мог дочитать этого романа, имеющего претензию быть историческим".
И ветерана можно понять. Дело даже не в том, что автор с маниакальной
скрупулезностью рушит одну за другой милые русскому сердцу легенды, - он еще
и подводит под это философскую базу.
"Когда человек находится в движении, - пишет граф, - он всегда
придумывает себе цель этого движения".
Если же движение (читай: поступок) почему-либо не нравится человеку, он
задним числом перекраивает его в своей памяти:
"Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не
успел этого сделать, что ему казалось, что все это точно было. Да, может
быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что
было и чего не было?"
Не зря же один из персонажей романа "знал по собственному опыту, что,
рассказывая военные происшествия, всегда врут".
Допустим, так оно и есть, но придать войне смысл возможно только с
помощью вранья. Иначе станет обидно за державу. Однако граф беспощаден.
История, совершенно справедливо заключает он, не соответствует описываемым
событиям, поскольку основывается на ложных донесениях (см. выше):
"Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим,