"Н.Лухманова. Девочки (повесть) " - читать интересную книгу автора

собой. Старший - красавец Андрей, брюнет, с цыганским типом лица,
вспыльчивый, почти жестокий в своих играх - требовал всегда во всем
абсолютного себе подчинения и главной роли. Два младшие брата - Ипполит и
Федор - близнецы, составлявшие совершеннейший контраст между собою,
беспрекословно подчинялись ему во всем не только в детстве, но и позже,
когда все трое были уже офицерами. Не знаю, под влиянием отца и матери или
сам Андрей сумел так высоко поставить свое первородство, но только мы
безмолвно признавали его и покорялись ему до тех пор, пока судьба не
разбросала нас по свету и не поставила между нами непреодолимую, чисто
географическую преграду - расстояние.
Ипполит, худенький, подвижный блондин, с пылкой фантазией в играх,
задира и трус, чаще всех вызывал гнев матери и расплачивался не только за
себя, но и за нас всех.
Когда я вспоминаю наше давно прошедшее детство, теперь, когда уже ни
отца, ни матери, ни брата Андрея, ни Ипполита нет в живых, мне становится
горько именно потому, что в этих встающих передо мною картинах детства
слезы, розги, сцены необыкновенной вспыльчивости матери - все падало на
белокурую голову худенького, суетливого, но, в сущности, доброго и милого
мальчика, каким был Ипполит.
Третий брат, Федор, был необыкновенно толст и неповоротлив; он вел себя
примерно, ел много и в девять лет все еще держался за юбку своей няни
Марфуши, уроженки Архангельской губернии. Марфуша обожала его, защищала от
всех, как коршун своего птенца, и нередко вступала чуть не в рукопашную с
обидчиками ее любимца "Хведюшки". Она собственноручно сшила ему халат и
ермолочку, в которых он, на всеобщую потеху, и щеголял по утрам и вечерам.
Не только у Андрюши, одиннадцатилетнего мальчика, но и у Ипполита нянек уже
не было, но Федор надолго сохранил свою. Уже кадетом, прибегая домой по
субботам, прежде всего он отыскивал няню и кидался в объятия своей Марфуши,
целовал ее лицо, руки, а та, дрожа и захлебываясь от слез, поглаживала его
по спине и проклинала "аспидов", изводящих ребенка.
Братья в нашей кухне, как я уже сказала, представляли пришлый и
нежеланный элемент; Андрей и Ипполит врывались туда с шумом, гамом,
требованиями и немедленно изгонялись обратно в комнаты, к своей гувернантке,
или та сама являлась за ними на кухню и уводила. Федя же, опять-таки не знаю
вследствие каких соображений, не разлучался с няней Марфушей и потому часто
появлялся на кухне вместе с ней; она подсаживалась к свече и тоже
принималась за какую-нибудь работу. Федя примащивался на другой табурет и
мирно играл со мною, причем обыкновенно уважал мои капризы и требования.
Стол, на котором я сидела, собственно, был крышей большого ящика для
кур, стены его были решетчатые, пол усыпан песком, и на сделанных внутри
жердочках спали несколько кур и большой красноперый петух. Изредка их
движения во сне, какой-то неясный шорох или тихое хлопанье крыльев придавали
полутемной кухне особую таинственность, что-то невидимое копошилось подо
мной, и иногда с бьющимся сердцем я, бросив игрушки, прислушивалась и
шепотом спрашивала няню:
- Нянечка, это кто так делает: крха-крхум?
- Петух, родная; бредит, должно, во сне...
- О чем он бредит, няня?
- О деревне небось: там хорошо, привольно, не то что в клетке!
- А в деревне хорошо, няня?