"Сергей Луганский. Небо остается чистым (Записки военного летчика) " - читать интересную книгу автора

С вокзала нас впервые повели строем. Одетые кто как, с чемоданами и
мешками, прошли мы по улицам незнакомого города, с интересом глазея по
сторонам. Вели нас в казармы училища. Мы шли вихрастые, обросшие и измятые в
долгой дороге. Но веселые, неизменно жадные до свежих впечатлений.
В казармах было уже полно народу. В первые дни все старались держаться
по землячествам. Забилась в уголок и наша алма-атинская группа. Кто-то тут
же разнюхал, что медицинская комиссия, которую мы проходили в Алма-Ате, не
действительна, и в училище нас станут проверять заново. И еще узнали - здесь
всех остригут под машинку.
- А что, еще могут и здесь забраковать?- с беспокойством спросил я. Мне
казалось, что все страхи кончились в Алма-Ате и сюда мы приехали учиться.
Но, увы!- то, что мы узнали в казармах, было не выдумкой. Веселый разбитной
парикмахер быстро окатал нас наголо и подтвердил - да, в училище своя
медкомиссия. И бракует,- это бывает.
Комиссия, действительно, смотрела нас строго,- куда строже, чем в
Алма-Ате. Здесь, например, нас впервые подвергли такому испытанию. Будущего
курсанта помещали на качели, завязывали глаза и раскачивали что-то около
тридцати минут. Ясно, что выдерживал не каждый. Некоторых тошнило, их
снимали бледных, еле держащихся на ногах. В таких случаях приговор комиссии
был суров: отчислить.
Испытание проходило под шутки зрителей. Те, кому еще не подошла очередь
садиться на качели, стояли в сторонке и подтрунивали над товарищами.
Экзаменаторы, люди в форме военных летчиков, были тоже настроены на веселый
лад и время от времени отпускали иронические замечания.
- Луганский!- услышал наконец и я.
Мне крепко завязали глаза и повели. Ничего не видя, а лишь улавливая
смех и шутки тех, среди которых и сам только что находился, я брел, как
слепой, вытянув перед собой руки.
Испытание мне далось легко. Я откачался положенное время, слез;
развязали глаза - все нормально. В какой-то миг, правда, показалось, что
подо мной качается земля, но я быстро овладел собой и, кажется, никто из
зрителей на заметил мгновенной слабости. Может быть, помогло "летание" с
дубков? Из одиннадцати приехавших алмаатинцев комиссия забраковала четверых.
В числе других пришлось вернуться домой и моему дружку Толе Кондратенко.
- Счастливый ты, Серега,- сказал он при расставании.
Возражать было нечего. Мне от души было жалко его.
Ребята уехали, а для нас потянулись унылые, однообразные дни карантина.
Из своих земляков я подружился с Колей Муровым, хорошим парнем. С ним нам
довелось впоследствии вместе воевать.
Неподалеку от казармы находился аэродром, и мы часто наблюдали учебные
полеты. Пожалуй, это было нашим единственным развлечением.
В Оренбурге тогда стояли удивительно жаркие дни. Ровно и сильно дул
сухой горячий ветер. Пепельно-сизый ковыль послушно клонится под ветром, и
если долго смотреть вдаль, то казалось, что по выжженной степи одна за
другой прокатываются однообразные седые волны. Но мертва степь, и нет в ней
никакого движения. Разве прокатится порой сухой шар перекати-поля, да в
знойном, обесцвеченном жарой небе величаво и сонно проплывет на немыслимой
высоте еле видимый крестик степного стервятника.
Тихо, сонно, безжизненно.
Но вот раздаются резкие, оглушительно стреляющие выхлопы авиационного