"Говард Ф.Лавкрафт. Погребенный с фараонами" - читать интересную книгу автора

Как мы ни спешили, Али Зиз и его клевреты оказались расторопнее. Мы еще
издали приметили их ослов: фигуры животных четко вырисовывались на фоне
пустынного плато. Вместо того, чтобы следовать прямой дорогой к отелю
Мена-хаус , где нас могла увидеть и задержать сонная безобидная полиция, мы
свернули к Кафрел-Хараму, убогой туземной деревушке, расположенной рядом со
Сфинксом и послужившей местом стоянки для ослов Али Зиза. Грязные бедуины
привязали верблюдов и ослов в каменных гробницах придворных Хефрена, а затем
мы вскарабкались по скалистому склону на плато и песками прошли к Большой
пирамиде. Арабы шумным роем обсыпали ее со всех сторон и принялись
взбираться по стертым каменным ступеням. Абдул Раис предложил мне свою
помощь, но я в ней не нуждался.
Почти каждому, кто путешествовал по Египту, известно, что исконная
вершина пирамиды Хеопса источена веками, в результате чего получилась
относительно плоская площадка в двенадцать ярдов по периметру. На этом-то
крохотном пятачке мы и расположились, образовав как бы живой ринг, и уже
через несколько секунд бледная луна пустыни сардонически скалилась на
поединок, который, если не брать в расчет характер выкриков со стороны
болельщиков, вполне мог бы происходит в любом американском спортивном клубе
низшей лиги. Здесь так же, как и у нас, не ощущалось нехватки в запрещенных
приемах, и моему не вполне дилетантскому глазу практически каждый выпад,
удар и финт говорил о том, что противники не отличаются разборчивостью в
методах. Все это длилось очень недолго, и, несмотря на свои сомнения
относительно использовавшихся приемов, я ощутил нечто вроде гордости за свою
собственность, когда Абдул Раис был объявлен победителем.
Примирение свершилось с необыкновенной быстротой, и среди последовавших
за ним объятий, возлияний и песнопений я готов был усомниться в том, что
ссора имела место на самом деле. Как ни странно, но мне также показалось,
что я в большей степени приковываю к себе внимание, нежели бывшие
антагонисты. Пользуясь своими скромными познаниями в арабском, я заключил из
их слов, что они обсуждают мои профессиональные выступления, где я
демонстрирую свое умение освобождаться от самых различных пут и выходить из
импровизированных темниц. Манера, в которой велось обсуждение, отличалась не
только изумительной осведомленностью обо всех моих подвигах, но и явным
недоверием и даже враждебностью по отношению к ним. Только теперь я
постепенно стал осознавать, что древняя египетская магия не исчезла
бесследно, но оставила после себя обрывки тайного оккультного знания и
жреческой культовой практики, каковые сохранились среди феллахов в форме
суеверий столь прочных, что ловкость любого заезжего хахви или фокусника
вызывает у них справедливую обиду и подвергается сомнению. Мне снова
бросилось в глаза разительное сходство моего проводника Абдула с
древнеегипетским жрецом, или фараоном, или даже улыбающимся Сфинксом, я
вновь услышал его глухой, утробный голос и содрогнулся.
Именно в этот момент, как бы в подтверждение моих мыслей, произошло то,
что заставило меня проклинать ту доверчивость, с которой я принимал события
последних часов за чистую монету, между тем как они представляли собой
чистой воды инсценировку, притом весьма грубую. Без предупреждения (и я
думаю, что по сигналу, незаметно поданному Абдулом), бедуины бросились на
меня всей толпой, и вскоре я был связан по рукам и ногам, да так крепко, как
меня не связывали ни разу в жизни ни на сцене, ни вне ее.
Я сопротивлялся, сколько мог, но очень скоро убедился, что в одиночку