"Говард Лавкрафт. Празднество" - читать интересную книгу автора

поступь огромной массы людей была совершенно бесшумной и не рождала никаких
звуков. После целой вечности спуска я увидел несколько боковых ходов,
похожих на норы и ведущих из неизведанной тьмы в самый центр темного, как
ночь, таинства. Вскоре их стало чрезмерно много, будто это было нечестивое
подземное кладбище, и острый запах, исходящий оттуда, становился совсем
невыносимым. Я чувствовал, что мы, должно быть, прошли через всю гору и
находились под землей самого Кингспорта, я меня ужаснула мысль, что этот
древний город, изрытый подземными лабиринтами, словно изъеденное червями
яблоко, такой старый и грешный.
Потом я увидел мертвенно-бледное мерцание света и услышал тихий плеск
никогда не видевших солнца вод. И вновь я содрогнулся, потому что не любил
тьму и горько сожалел о том, что мои праотцы призвали меня на этот главный
обряд. Когда ступеньки и проход стали шире, я услышал еще один звук тонкий,
издевательски завывающий, слабый звук флейты. И неожиданно передо мной
возник вид безграничного подземного мира - обширный губчатый берег,
освещенный столбом зеленоватого пламени и омываемый широкой маслянистой
рекой, которая жутко и неожиданно врывалась на простор, чтобы вливаться в
темную бездну вечного океана.
Теряя сознание и тяжело дыша, я смотрел на этот грешный Эреб[82]
гигантских поганок, прокаженного огня и вязкой илистой воды и видел
закутанные в плащи толпы, образующие полукружие вокруг столба яркого
пламени. Это и был святочный обряд, древнее, чем сам человек, и
предназначенный судьбой пережить его; главный обряд солнцестояния и обещания
весны, несмотря на снежные покровы; обряд огня и вечной зелени, света и
музыки. И в мрачной пещере я увидел, как они совершают обряд и поклоняются
бледному пламени, и бросают в воду свои беды и несчастья - пригоршни вязкой
и тянущейся растительности, которая поражала великолепием своей зелени при
ярком и ослепительном солнечном свете. Я видел это и видел, как некто,
припав к земле поодаль от огня, отвратительно скулил на флейте; и когда это
нечто скулило на флейте, мне казалось, что я слышу гибельное приглушенное
дрожание в зловонной тьме, где я ничего не мог рассмотреть. Но что меня
больше всего испугало, так это огненный столб; извергаясь неистово из
непостижимых глубин, он не отбрасывал теней, как это бывает в обычных
случаях, а покрывал азотистые камни отвратительной, ядовитой ярью-медянкой.
Ибо во всем этом бурлящем горении не было тепла, а только липкость смерти и
разложения.
Старик, который привел меня сюда, теперь приблизился к этому жуткому
столбу и совершал строгие ритуальные действа, стоя лицом к полукругу. В
определенные моменты сидящие в полукруге почтительно простирались ниц,
особенно, когда он поднимал над головой эту гнусную "Necronomicon", которую
он прихватил с собой. И я почтительно кланялся вместе с ними, потому что был
призван на это празднество по древним и незыблемым установлениям. Потом
старик подал сигнал почти невидимому игроку на флейте, и ее приглушенный
звук стал чуть громче и в другой тональности, вызывая при этом невообразимое
омерзение. Испытав это омерзение, я чуть не упал на покрытую лишайником
землю, пораженную страхом не за этот или другой мир, а только за сумасшедшее
пространство между звездами.
Откуда-то из гущи толпы, нависшей над омертвелым сиянием холодного
пламени адской преисподней, откуда неслышно несла свои жуткие воды
маслянистая река, раздался ритмически повторяющийся звук хлопающих крыльев.