"Александра Лосева. Дом полнолуния " - читать интересную книгу автора

холодильником на вершине.
А потом я увидел свое окно - самое крайнее на последнем, шестнадцатом
этаже. Окно под крышей. Меня словно притянуло к нему, и через него я увидел
свою комнату, убогую и выстывшую, с лампочкой под потолком, радиоточкой на
стене, железной кроватью и кучей тряпок в углу. А на полу возле кровати
сидел я сам - тощий, длинный, немытый и унылый. А потом я все видел уже как
будто сижу на полу возле кровати.
Да, я сидел и бросал в стену камешки, а они со стуком падали на пол.
День был ярким, в окно лился желтоватый свет, было тепло. И вдруг в коридоре
раздался звук - топот множества ног, невнятное лопотание и как будто песни.
Я выскочил из комнаты и столкнулся с целой процессией карликов.
Я нисколько не удивился, просто стало как-то любопытно. Они шли, словно
на праздник. Топали ногами, громко переговаривались на совершенно
непонятном, но все же каком-то знакомом языке, размахивали руками, некоторые
пели. Это были страшные уродцы - пузатые, лупоглазые, похожие на жаб с белой
бугристой кожей и огромными слюнявыми ртами. Некоторые из них были калеками:
у них не хватало рук или ног, один вообще полз по полу, извиваясь, словно
червяк. Кое у кого было по нескольку лишних конечностей. Один ковылял на
пяти ногах, и это нисколько не мешало ему распевать веселую песню. Некоторые
были голыми, некоторые наоборот, одеты вычурно, в расшитые кафтаны и,
почему-то красные, штаны и колпаки.
Я кинулся им навстречу, замахал руками, закричал. Но они не
остановились. Они просто не заметили меня. Я кричал им в уши, тряс их за
плечи, заглядывал в глаза, а они все шли мимо. У них была холодная влажная
кожа, как половая тряпка. Они продолжали болтать и петь. Когда я
останавливал кого-нибудь из них, просто становясь у него на пути, он
топтался, упираясь своей бугристой головой мне в живот, и ронял на пол
слюни, бессмысленно улыбаясь и продолжая болтать. И так до бесконечности.
Не помню, откуда, у меня взялся топор. Точно такой же, как в жизни - на
длинной рукоятке, покрашенной в красный цвет, очень удобный. Не совсем
понимая, что и зачем я делаю, я подбежал к одному из них, голому скрюченному
уроду, который что-то оживленно рассказывал своему соседу - пузатому и
лупоглазому, в красной шапке. Сначала я потряс скрюченного за плечо, но он
никак не ответил. Тогда я размахнулся и ударил его топором. К потолку
поднялся фонтан крови, она облила меня и урода в красной шапке, и стены, и
пол. Скрюченный упал и забился, изо рта у него шла пена. А его сосед
повернулся к пустому месту, где только что был его собеседник, пожевал
отвисшими губами и сказал неожиданным басом, словно отвечая на вопрос:
- А гала ду. Шибар ог тукрато ох нараг гала ду.
И тогда я закричал, и кричал, пока не увидел жемчужно-серое осеннее
небо, легкое и высокое, и солнце, которое было за облаками, золотистое пятно
на сером шелке, и узор из голых темных веток, словно кружево, брошенное в
это небо, и лохматые птичьи гнезда, и самих птиц, черных и большекрылых. Я
знал, что скоро может пойти дождь, мне было светло и хотелось смеяться.
А потом я проснулся. Иногда ко мне приходит этот сон - осеннее небо (я
почему-то точно знаю, что оно осеннее), ветки, птицы. Тогда я снова обретаю
надежду, потому что это - единственное неподдельное воспоминание, все это
действительно было со мной когда-то и где-то. Это моя единственная правда. И
тогда я верю, что на свете есть не только Дом.