"Юрий Лощиц. Григорий Сковорода " - читать интересную книгу автора

Как-то вечером в Зимнем дворце цесаревна Елисавет была вдруг
потребована от банкетного стола в отдельный покой. Вышла она оттуда через
несколько минут, шумно дыша, с алыми пятнами на щеках и полной шее.
Только что Анна Леопольдовна, мать царствующего младенца Иоанна
Антоновича, строго отчитала ее за подозрительные переговоры с некоторыми
послами и гвардейскими офицерами. Добро бы уж действительно имелась какая-то
твердая договоренность! Нет, все было неопределенно, как невская капризная
погода за окном.
Но именно теперь нужно было на что-то решаться.
Минула тревожная ночь.
Молодая женщина подала голос из своей спальни. Ей принесли нагрудные
латы - кирасу. В спешке надевали их прямо поверх платья. Елизавета вдруг
сделалась решительной и властной, настоящая дочь Петра - Венера в доспехах
Марса.
Ночью она явилась перед своими гвардейцами, яви
лась прямо из вьюги, ослепительная и отважная, с локонами, облепленными
снегом.
Вдохновение передалось по шеренгам.
- Клянемся тебе, матушка! - крикнула верная гвардия.
Пошли.
В Зимнем караульные были вялы и покорны спросонья.
Поднялись в покои Анны Леопольдовны. Цесаревна смело прошла к постели и
растолкала женщину, которая совсем недавно так оскорбительно ее отчитывала
за неосмотрительное поведение.
Наутро, как говорит историк, народ приветствовал новую императрицу.
Народ состоял из регулярных частей, которые мерзли под окнами дворца, -
продрогшие гренадеры с гусиной кожей. 25 ноября 1741 года было датой
очередного - из почти вошедших уже в привычку - дворцового переворота.
Из Киева певчих везли по старому почтовому тракту, через Козелец,
Глухов, Севск, Калугу. Недалеко от Козельца стоял при дороге хутор Лемёши -
с недавних времен место знаменитое.
Что бы теперь было с нашей Малороссией, рассуждали попутчики, если бы
однажды лемёшский реестровый казак Грицько Розум не напился в шинке, и не
вернулся домой в состоянии драчливом и дурном, и не попался бы ему на глаза
старший его сын Алексей, и не погнался бы он за сыном вокруг хаты с топором
в руках, и не сделали бы они - один в гневе, а другой в ужасе - нескольких
кругов, и не изловчился бы Алексей, и не юркнул бы в ворота, и не убежал бы
в церковь соседнего села, и не пел бы на тамошнем клиросе так хорошо, что
мимоезжий генерал Федор Степанович Вишневский посадил его на бочку
токайского вина и привез в Петербург, где, будучи придворным певчим, Алексей
до того понравился цесаревне Елисавет и голосом, и видом своим, что она его,
"друга нелицемерного", поощряла, поощряла - и вот теперь, став самодержицей,
сделала первым человеком империи.
Жалко лишь, что сам Розум не дожил до этого славного часа, наступившего
благодаря его не только неразумной, но и вполне дурацкой выходке. Уж было бы
на
что ему посмотреть! Посмотрел бы он на старшего сынка, такого важного и
красивого, как выезжает он в сопровождении сотни таких же, как сам,
красавцев на заячью охоту или как восседает за столом, ломящимся от обилия
всяческих питий. Да и не только бы посмотрел, но и сам вкусил тех напитков,