"А.Ф.Лосев. Эллинистически-римская эстетика I-II веков ("История античной эстетики" #5, книга 2) " - читать интересную книгу автора

поэзия их права"{30}. Вся поэзия Рима "заключается в гражданской доблести, в
великих делах и подвигах свободного и могучего народа"{31}. Белинский
отмечает, что "истинная латинская литература, то есть национальная и
самобытная латинская литература, заключается в Таците и сатириках, из
которых главнейший Ювенал"{32}. Литература "великого цветущего Рима
заключается в его законодательстве"{33}.
"Римская литература, - по словам Белинского, - не представляет ни одной
хорошей трагедии; но зато римская история есть беспрерывная трагедия, -
зрелище, достойное народов и человечества, неистощимый источник для
трагического вдохновения"{34}.
б) Все приведенные у нас сейчас наблюдения Белинского вовсе не являются
только продуктом его субъективного литературно-критического вкуса.
Трагическим, например, считается стиль Тацита и в современных научных
исследованиях, посвященных этому знаменитому римскому историку.
Вот что пишет, например, И.М.Тронский:
"Одна из наиболее интересных черт повествовательного искусства Тацита -
драматизм рассказа, проявляющийся и в общем построении его исторических
трудов, и в разработке отдельных эпизодов. Первые три книги "Истории"
образуют обширное драматическое полотно гражданской войны 69 г. В "Анналах"
история Рима при Тиберии и сохранившиеся части о правлении Клавдия и Нерона
развертываются как драма в ряде актов, где выдвинуты на первый план основные
носители действия, с кульминационными пунктами и ретардациями. В эти
пространные "драмы", охватывающие по нескольку книг, вплетен ряд малых
"драм", драматически развертывающихся эпизодов. Для примера укажем из
"Анналов" на конец Мессалины (книга XII), матереубийство, совершенное
Нероном (книга XIV), заговор Пизона (книга XV). Сила Тацита не столько в
пластичности изображения внешнего мира, сколько в патетических картинах
человеческого поведения. Повествования о военных действиях менее всего
удаются Тациту и часто принимают характер несколько однообразной схемы"{35}.
Итак, патетический драматизм у Тацита - это первое, на что указывают
современные исследователи. Но это еще далеко не все.
Прежде всего в работах о Таците и об его историзме прямо выдвигается на
первый план господствующий у него принцип сценической обработки истории,
причем эти исторические сцены у Тацита почти всегда стихийны, рассчитаны на
страшное воздействие и поражают своими трагическими эффектами. "Мастерство
описания" ("экфрасы") очень ценилось в риторической школе. Тацит изощряется
по преимуществу в описаниях страшного. Такова картина бури на море,
застигшей флот Германика (Анналы I 70). Охотно описываются пожары: пожар и
разграбление Кремоны (История III 33), взятие и пожар Капитолия (там же, III
71-73), пожар Рима при Нероне (Анналы XV 38). Политические процессы,
происходившие в сенате по обвинениям в оскорблении величества, превращаются
у Тацита в целые ансамбли, где сенат как фон противопоставляется ряду
действующих лиц. В картинах Тацита, как указывает русская исследовательница
M.H.Дювернуа,
"много ансамбля и мало деталей, счастливая группировка частей и смелые
краски, сопоставление рядом самых резких противоположностей в мгновенно
застывшем движении - словом, вся картина Тацита - сплошное торжество
сценического искусства. Его цель всегда - сильный эффект"{36}.
И вообще стиль историографии Тацита является выражением этого
патетического трагизма. "В полном соответствии с трагически возвышенным