"Маисовый колос" - читать интересную книгу автора (Эмар Густав)Глава IX ДОН БЕРНАРДО ВИКТОРИКАВ столовую входил сеньор дон Бернардо Викторика начальник полиции Розаса. Это был человек лет пятидесяти двух, небольшого роста, но очень плотного сложения. Его лицо было медно-красного цвета, черные волосы начинали седеть; широкий лоб сильно выдавался над густыми щетинистыми бровями; маленькие, глядевшие исподлобья глаза, горели красноватым огнем, как у коршуна; две глубоких борозды шли от внешних углов носа до конца верхней губы.. Жестоким и угрюмым выражением своей отталкивающей физиономии он был вполне под пару своему сотруднику Куитино. Вообще все приближенные Розаса имели такие физиономии, свидетельствовавшие об их бесчеловечности и самом низком нравственном уровне. Другие люди и не могли служить Розасу, он отлично знал это. Викторика был одет в черные панталоны, в красный жилет и голубой суконный на шелковой подкладке камзол. К одной из бутоньерок был прикреплен федеральный значок громадных размеров. На правой руке у него висел короткий, но крепкий бич с серебряной рукояткой. В левой руке он держал шляпу, тоже обвитую красным крепом. Отвесив Розасу и его дочери глубокий, почтительный поклон, Викторика, по знаку диктатора, сел на тот самый стул, который только что был оставлен комендантом. — Вы из здания полиции? — начал Розас. — Да, прямо оттуда, ваше превосходительство. — Случилось что-нибудь? — Привезли трупы людей, собиравшихся в эту ночь бежать в армию Лаваля. Один из этих людей, впрочем, еще жив, но с минуты на минуту должен умереть. — А! Это верно? — Верно, я думаю, он теперь уже должен быть мертв. Он был при последнем издыхании, когда я уезжал. — А кто это? — Полковник Салазар. — Узнали вы имена остальных? — Узнал, сеньор губернатор. — Кто же это? — Пальмеро, Сандоваль и молодой Маркес. — Бумаг не было при них? — Никаких. — Заставили вы Кордову подписать свой донос? — Конечно. Я вообще заставил его подписать все доносы, как вы приказывали, ваше превосходительство. — Донос Кордовы с вами? — Со мной, вот он. Викторика достал из внутреннего кармана камзола портфель из русской кожи, наполненный множеством бумаг. Порывшись, он вытащил большой, сложенный вчетверо лист, развернул его и положил на стол. — Читайте, — произнес Розас. Дон Бернардо опять взял бумагу в руки и прочитал следующее: «Второго мая сего тысяча восемьсот сорокового года, в час пополудни, явился к начальнику полиции Хуан Кордова, уроженец Буэнос-Айреса, по профессии мясник, член Народного общества, зачисленный по особой рекомендации его превосходительства, светлейшего реставрадора законов, в охрану с временными полномочиями, — и объявил: узнав через служанку гнусного унитария Пальмеро, с которой он состоит в интимных отношениях, что Пальмеро имеет намерение бежать в Монтевидео, он, Хуан Кордова, отправился к Пальмеро, которого давно знает лично, и сказал ему, что он пришел просить ссудить его пятьюстами пиастров, так как он тоже хочет дезертировать и укрыться в Монтевидео, но не может этого сделать по недостатку средств для уплаты судовладельцу, лично ему известному и живущему только перевозкой эмигрантов. Выслушав его, Пальмеро стал расспрашивать его подробно. Кордова давал такие ответы, что Пальмеро, наконец, открылся ему, что он и четверо его друзей тоже намерены бежать, но, к несчастью, не знают ни одного судовладельца, которому могли бы довериться. Тогда Кордова предложил им свои услуги, уверив его, что поможет ему и его друзьям эмигрировать вместе с ним, если они дадут ему восемь тысяч пиастров, с помощью которых он мог бы устроиться в Монтевидео. Пальмеро обещал дать Кордове просимую сумму, и торг был заключен. Уверив Пальмеро и его гнусных сообщников, что ему очень много нужно хлопотать по принятию различных мер предосторожности, Кордова протянул несколько дней и назначил отъезд на четвертое мая в одиннадцать часов вечера. Этого же числа, в шесть часов вечера, он должен побывать у Пальмеро, чтобы узнать, в каком доме или месте соберутся желающие эмигрировать. Вышеизложенное объявлено Хуаном Кордовой, во исполнение своих обязанностей верного защитника священного дела федерации, начальнику полиции для донесения его превосходительству, светлейшему реставрадору законов. При этом Хуан Кордова присовокупил, что во всем этом деле он в точности следовал указаниям дона Хуанчито Розаса, сына его превосходительства. Что и подписано им, Хуаном Кордовой, 3 числа мая 1840 года. Xуан Кордова». Окончив чтение, Викторика, сложил бумагу. — В силу этого объяснения, — сказал он, — я и получил вечером второго же мая от вашего превосходительства приказание передать Кордове, чтобы он вошел в соглашение с комендантом Куитино. — Когда вы после того видели Кордову? — спросил Розас. — Сегодня в восемь часов утра. — Он не говорил вам, что знает имена спутников Пальмеро? — Утром еще они не были ему известны. — Ничего особенного не произошло вечером, во время поимки гнусных унитариев? — Кажется, одному из них удалось бежать, если верить тому, что говорили люди, провожавшие тележку. — Да, сеньор, один из унитариев, действительно, убежал, и вам следует найти его, — строго сказал Розас. — Приложу все старания, ваше превосходительство. — Да, сеньор, постарайтесь... — Раз правительство наложило руку на унитария, он не должен иметь повода говорить, что эта рука не в силах удержать то, что схватила. В этих случаях число людей ровно ничего не значит; один человек, издевающийся над моим правительством, делает ему столько же зла, сколько могли бы нанести вреда двести... даже тысяча. — Ваше превосходительство совершенно правы. — Знаю, что я прав, в особенности после полученного мной сообщения, что один из унитариев успел скрыться, уложив на месте несколько человек из команды Куитино и, что всего хуже, получив от кого-то помощь и поддержку. Подобный случай не должен повториться; я не желаю и не допускаю этого, слышите, сеньор Викторика?.. Знаете ли вы, почему наша страна постоянно была подвержена анархии? Потому, что как только первому попавшему глупому молокососу приходила фантазия отличиться, он вытаскивал шпагу и шел против правительства. Горе вам, горе всем федералам, если я допущу, чтобы унитарии осмеливались противиться вам, когда вы исполняете мои распоряжения! — Такой казус случился только раз, — заметил дон Бернардо, отлично понявший верность рассуждений Розаса и всю важность случившейся в тот вечер неудачи, являвшейся афронтом для правительства. — Такой казус случился только раз! — насмешливо повторил диктатор. — В том-то и дело, что это еще небывалый случай, поэтому и нужно обращать на него особенное внимание! Прошу вас и всех моих друзей твердо помнить, что право нововведений я безусловно сохраняю только за собой... Если пропустить безнаказанно этот небывалый казус без внимания, он будет повторяться и скоро сделается обычным явлением. — Кордова, наверное, знает имя убежавшего... — Может быть, знает, а может быть и нет. — Я сейчас же прикажу разыскать его и привести к себе. — Не трудитесь: я уже послал к нему другого. — Слушаю, ваше превосходительство. — Да, и этому другому поручено расспросить Кордову. Утром я сообщу вам, знает он или нет имя беглеца, которого я нахожу нужным разыскать во что бы то ни стало. Надеюсь, и вы примете соответствующие меры. — Немедленно же приму, ваше превосходительство. — А что вы сделаете, если Кордова не знает его имени? — Прикажу комиссарам и главным агентам тайной полиции направить всех своих подчиненных на поиски человека, который... — Искать булавку в стоге сена! — полусаркастически, полупрезрительно произнес Розас. Бедный Викторика, воображавший, что ни весть как умно придумал, сидел точно ошпаренный. — Понимаете ли вы, что значит разыскивать в Буэнос-Айресе унитария с помощью агентов полиции, т. е. обыкновенным способом, каким разыскивают мелких воришек и жуликов?.. Знаете ли вы, сколько вообще унитариев в Буэнос-Айресе? — Должно быть... — Столько, что их хватило бы, чтобы повесить вас и всех федералов, если бы я не бодрствовал над вами и не исполнял, между прочим, и обязанностей начальника полиции! — Превосходительнейший сеньор, я делаю все, что только в силах, для вашего спокойствия... — Может быть, вы и делаете все, что в ваших силах, но не все, что нужно. Вы, вот, хотите искать унитария по всему городу, т. е., действительно, как булавку в копне сена, а между тем вам можно прямо пойти и схватить его без всяких розысков, потому что если вы еще не знаете его имени, то имеете полную возможность сейчас же узнать его. — Я имею?!— воскликнул Викторика, все более и более смущаясь и делая над собой нечеловеческие усилия сохранить хладнокровие. — Да, именно вы, сеньор. — Право, ваше превосходительство, я не могу понять... — Потому-то я и жалуюсь, что должен работать и за вас!.. От кого узнал Кордова о плане бегства гнусного унитария Пальмеро? — От служанки. — У кого в доме находится эта служанка? — По словам доноса, в доме Пальмеро. — В доме гнусного унитария Пальмеро, сеньор Викторика! — Так точно, ваше превосходительство. Прошу извинения. — С кем готовился эмигрировать человек, о котором идет речь? — С гнусным унитарием Пальмеро и прочими его сообщниками. — Что же, по-вашему, этот Пальмеро бегал по улицам с целью вербовать гнусных сообщников для побега? — Нет, ваше превосходительство, этого я не предполагаю. — Так, стало быть, все его сообщники были его друзьями? — Да, по всей вероятности, так, — ответил дон Бернардо, начиная, наконец, понимать, куда метит Розас. — А раз они были с ним дружны, то, конечно, бывали у него? — продолжал диктатор. — Без всякого сомнения, ваше превосходительство. — А как вы думаете, знает прислуга лиц, посещающих ее господ? — Обязательно должна знать. — Ведь иначе и быть не может? — Конечно, ваше... — Из этих друзей убиты вместе с Пальмеро Салазар, Маркес и Сандоваль. Спросите у прислуги имена всех тех, которые чаще других посещали Пальмеро, и тогда вы сами сообразите, кого из них нет между убитыми. Я думаю, это очень не трудно и, может быть, сделано без особенной траты времени и без необходимости поднимать на ноги весь штат ваших служащих. Разве не так? — Светлый, проницательный ум вашего превосходительства вне сравнения... Я в точности последую вашему мудрому указанию. — Лучше было бы, если бы вы могли обходиться без моих указаний. Мне никто не помогает и не указывает; я все должен делать и до всего додумываться сам лично, поэтому мне и приходится слишком много работать. Сеньор Викторика невольно опустил глаза перед устремленным на него огненным, повелительным и вместе с тем презрительным взглядом Розаса. — Так вы теперь знаете, что вам нужно делать? — снова раздался сухой и резкий голос диктатора. — Знаю, ваше превосходительство. — Более ничего особенного не происходило в эту ночь? — Донна Каталина Куэто, вдова-портниха, приходила жаловаться, что Гаэтано избил бичом ее сына, прогуливавшегося верхом на площади Эль-Ретиро. — Сын ее занимается чем-нибудь? — Он студент математики. — Чем объясняет Гаэтано свой поступок относительно него? — Говорит, что он спрашивал у студента, почему тот не надел на свою лошадь федерального недоуздка. Студент — он еще мальчик, лет семнадцати, — ответил, что лошадь его и без всяких федеральных значков добрая федералка. Тогда Гаэтано и начал хлестать мальчика, пока тот не свалился с лошади. — В нынешнее время самые опасные унитарии — именно эти молокососы, — задумчиво проговорил Розас. — Я уже имел честь докладывать вашему превосходительству, что студенты и женщины неисправимы. Нет никакой возможности заставить студентов носить федеральные значки. Как только они завидят меня на улице, то тотчас же демонстративно вынимают значок из бутоньерки и кладут его в карман. Точно так же ничего не поделаешь с женщинами: не хотят носить значок на чепчиках, да и только! Одни старухи слушаются, а с молодыми нет никакого сладу. Не лучше ли было бы вашему превосходительству ввиду этого непослушания, воспретить ношение чепчиков. — Они должны слушаться, должны, понимаете? — произнес Розас с ударением. — Пока еще не время применять одну меру, которая вам еще и в голову не приходила. Гаэтано сделал хорошо. Пошлите сказать той портнихе, чтобы она более не жаловалась и благодарила Бога, что сын ее за свое вольнодумство отделался так дешево... Есть еще что-нибудь? Более ничего, превосходительный сеньор. Ах, да! Я получил от троих благонадежных федералистов прошение, в котором они ходатайствуют о разрешении им устроить лотерею по случаю майских празднеств. — Пусть устраивают, но под наблюдением полиции. — Быть может, вашему превосходительству угодно будет приказать сделать какие-нибудь особенные приготовления к майским торжествам? — Разрешите устройство на площади деревянных лошадок и мачту для лазанья. — Более ничего? — Перестаньте предлагать мне такие глупые вопросы!.. Разве вы не знаете, что двадцать пятое мая — празднество унитариев?.. Положим, вы испанец и... — Не имеете ли ваше превосходительство еще каких-нибудь приказаний на сегодня? — Нет. Можете уходить. — Сегодня же утром исполню все, что ваше превосходительство изволили приказывать насчет служанки. — Я ничего вам не приказывал, я только дал вам урок. — Благодарю ваше превосходительство, и... — Не за что. Викторика почтительно раскланялся с отцом и дочерью и оставил эту комнату, в которой он, подобно всем, имевшим в нее доступ, отдал свою дань унижения, страха и низкопоклонничества, не зная даже, удалось ему угодить Розасу или же он только раздражил его. Эта неизвестность, в которой систематически держал диктатор своих приближенных, была в высшей степени мучительна, но Розас находил нужным поступать так, чтобы они не знали, доволен он ими или нет; он был убежден, что если выказывать им постоянное неудовольствие, то они от страха разбегутся от него, а если всегда хвалить — они зазнаются и сделаются чересчур фамильярными с ним. |
||
|