"Джек Лондон. Прежде Адама" - читать интересную книгу автора

стороны. Но в результате завязывалась превосходная нескончаемая семейная
ссора, в которой я был яблоком раздора.
Нет, моя домашняя жизнь не была счастливой. Я улыбаюсь, когда пишу эту
фразу. Домашняя жизнь! Дом! Я не имел никакого дома в современном смысле
этого слова. Моим домом была взаимная привязанность, а не жилище. Я жил в
лоне материнской заботы и любви, а не в доме. Моя мать жила, где придется,
просто, когда наступала ночь, она взбиралась на ветки.
Она была старомодна и все еще привязана к своим деревьям. По правде
говоря, более прогрессивные члены нашего племени жили в пещерах над рекой.
Но моя мать была подозрительна и непрогрессивна. Деревья были для нее
достаточно хороши. Конечно, у нас было особое дерево, на котором мы обычно
устраивались на ночлег, хотя частенько мы делали это и на других деревьях,
если нас застигали там сумерки. В удобном разветвлении было нечто вроде
грубой площадки из прутьев, веток и травы. Это было скорее огромное птичье
гнездо, а не жилище человека, и в то же время оно было в тысячу раз
грубее любого птичьего гнезда. Но у него была одна особенность, которой я
никогда не видел ни у одного птичьего гнезда - крыша.
О, не та крыша, которую строит современный человек! И даже не та,
что строят сегодня самые отсталые дикари. Она была бесконечно более
неуклюжей, чем самая неуклюжая ручная работа человека - человека каким мы
его знаем. Все было свалено случайным, беспорядочным образом. Выше
разветвления дерева, где мы отдыхали, была груда сухих веток и прутьев.
Четыре или пять смежных развилок, поддерживали то, что я могу называть
подпорками. Это были просто крепкие шесты, дюйм или около того в диаметре.
На них опирались охапки прутьев и веток. Казалось, их кто-то просто
свалил в кучу. Не было заметно чтобы кто-то пытался прикрыть дыры травой.
И я должен признать, что в сильный дождь кровля жутко протекала.
Проклятый Болтун. Он сделал домашнюю жизнь невыносимой и для меня
и для матери - под домашней жизнью я подразумеваю не дырявое гнездо на
дереве, но совместную жизнь нас троих. Больше всего его злоба проявлялась
в том, как он преследовал меня. Это была единственная цель, которой он
держался стойко более пяти минут. Кроме того, время шло, и моя мать все
меньше стремилась защищать меня. Я думаю, что стал ей неприятен из-за
непрерывных ссор, затеваемых Болтуном. Во всяком случае, ситуация
изменялась от плохого до худшего настолько быстро, что мне надо было
вскоре по собственной воле убираться из дома. Но мне не удалось получить
удовольствия от столь независимого поступка. Прежде, чем я собрался уйти,
меня выгнали. В буквальном смысле этого слова.
У Болтуна появилась такая возможность в тот день, когда я остался
один в гнезде. Моя мать и Болтун ушли вместе к черничному болоту. Он,
должно быть, все спланировал, поскольку я слышал как он возвращался один
через лес, ревущий от деланного гнева. Подобно всем мужчинам нашей орды,
когда они были обозлены или пытались привести себя в это состояние, он
время от времени стучал себя в грудь кулаком.
Понимая безвыходность ситуации, я, дрожа, присел в гнезде. Болтун
сразу подошел к дереву - я помню это был дуб - и начал подниматься вверх.
И ни на миг не прекращал своего адского рыка. Как я уже говорил, наш
язык был чрезвычайно скуден, и он должен был подвывать на разные лады,
чтобы дать мне почувствовать всю меру его ненависти ко мне, и о том, что
он собирается разобраться со мной здесь и сейчас.