"Джек Лондон. Зеленый Змий (в сокращении)" - читать интересную книгу автора

питания, которых я никогда не видал в нашем скудном домашнем обиходе.
Однажды один хозяин бара смешал для меня сладкое питье трезвенников из
содовой воды с фруктовым сиропом. Мой отец не платил за него - хозяин бара
угощал меня и в силу этого сделался моим идеалом прекрасного и доброго
человека. Я вспоминал и думал о нем в течение многих лет... И еще много
лет спустя я боготворил память о нем.
Несмотря на мои два злосчастных опыта, Зеленый Змий оставался вездесущим и
доступным для меня и привлекал меня к себе. Питейный дом оставлял глубокие
следы в детском воображении... Двери других домов были всегда закрыты для
меня; двери же питейного дома были широко раскрыты. И всегда, и везде
находил я питейные дома - на больших дорогах и на проселках, на оживленных
улицах и в переулках; они были ярко освещены и веселы, теплы зимой и
прохладны и темны летом. Да, слов нет, питейный дом был великолепным
учреждением!
Когда мне стукнуло десять лет, то семья наша бросила фермерство на ранчо и
переехала на жительство в город. И тут десяти лет я начал жизнь в качестве
разносчика газет. Это было главным образом потому, что мы нуждались в
деньгах. Кроме того, движение мне было необходимо. Я забрался в бесплатную
публичную библиотеку и дочитался до полного упадка нервных сил.
...Итак, я в десять лет вышел на улицу в качестве газетчика. Теперь уже я
не успевал читать, я был занят беготней и обучался драться, говорить
дерзости и лгать. Я обладал воображением и всеобъемлющим любопытством.
Любопытство, возбуждаемое во мне питейными домами, было не из последних
интересов моих, я часто заходил в эти учреждения.
...В питейных домах жизнь становилась иной. Мужчины говорили звучными
голосами, хохотали громким хохотом, и над всем стояла какая-то атмосфера
ширины и непринужденности. Тут было интереснее, чем в обычной будничной
жизни, в которой ровно ничего не приключалось. Здесь жизнь была оживленная
и иногда принимала страшную окраску, когда удары сыпались, кровь
проливалась и, расталкивая всех, входили рослые полицейские. Это были
великие моменты для меня, у которого голова была полна рассказами о
кровавых боях бесстрашных искателей приключений на море и на суше. Когда я
ходил по улицам, оставляя газеты у дверей домов, то подобных красочных
моментов не встречалось. Но в питейном доме даже пьяницы, валявшиеся
поперек столов или в опилках на полу, служили предметами моего удивления и
казались окруженными чем-то таинственным.
Надо сказать, что питейные дома были правы по-своему, Отцы города
санкционировали их и давали им патенты на продажу. Они вовсе не были теми
ужасными притонами, какими считали их мальчики, не имевшие случая, подобно
мне, познакомиться с ними. Они, быть может, и были страшны, то есть жуток
был огромный интерес к страшному, возбуждаемый ими (а мальчика больше
всего интересует страшное и удивительное). Одинаково страшными кажутся и
пираты, кораблекрушения и битвы; а где тот здоровый юнец, кто не готов
отдать душу за возможность принять участие в таких интересных вещах?
Кроме того, я встречал в питейных домах репортеров, издателей, адвокатов и
судей, которых я знал в лицо. Они оправдывали мое влечение к питейному
дому, они, верно, также находили в нем то новое и чрезвычайное, которое я
предугадывал и ощупью искал. Я не уяснял себе, что это было; но оно должно
было существовать, если мужчины собирались там, как жуки, жужжащие над
горшком меда. У меня не было горестей, и мир казался очень светлым, так