"Однажды орел…" - читать интересную книгу автора (Майрер Энтон)

ГЛАВА 8

Дверь резко распахнулась. В зал вошел майор Пренгл и четким высоким голосом, в котором звучали одновременно и высокомерие и почтительность, объявил:

– Джентльмены, генерал Мессенджейл!

Вместе с остальными встал и Бен Крайслер. Послышался скрежет ножек стульев о полированный тиковый пол.

Генерал-лейтенант Котни Мессенджейл, сопровождаемый офицерами штаба корпуса, быстро прошел вдоль стены зала к дальнему концу длинного стола и скомандовал:

– Вольно, джентльмены. Прошу садиться.

Крайслер опустился на стул, ощутив острую боль в раненой ноге. Он вытянул ее под столом и достал из кармана сигарету. Здесь, на Валева-Хайтс, дул чистый и прохладный пассат, слегка посвистывая в противомоскитных сетках. Стены зала, где проводились штабные совещания, были окрашены в нежный серо-голубой цвет, а дальняя стена задрапирована темно-бордовой тканью. «Далеко от дома, но как дома», - подумал Бен, криво усмехнувшись. Дом, в котором они находились, был старой резиденцией голландского губернатора, и несколько месяцев назад в нем размещался Такура и его штаб. Американские самолеты разрушили одно крыло здания и изрешетили все остальное, но базовые инженерные части искусно отремонтировали его, и теперь, сидя за красиво отполированным столом из красного дерева с овальными концами, можно было подумать, что в мире ничего и не происходило: ни войны, ни японской оккупации, ни изнурительной кампании на островах. За высокими окнами под безупречно голубым небом виднелось море Бисмарка, похожее на гладкий зеленый ковер; еще дальше, на горизонте, курились вершины двух близнецов, двух ступенек на пути к Филиппинам - Беттанея и Токуны.

Штаб-сержант Хартжи объявил:

– Не курить. Приказание генерала! - и Крайслер неохотно раздавил свою сигарету в латунной пепельнице, сделанной из гильзы 79-миллиметрового японского снаряда.

Мессенджейл остановился, чтобы переговорить с адмиралом Фарнхэмом. Крайслер нахально уставился на Мессенджейла, рассматривая три звездочки на его крахмальном воротничке и бледную, выцветшую рубаху цвета хаки. «Настоящий продубленный соленым потом ветеран, - подумал Крайслер. - Как он это сделал? Вымачивал по ночам в соленом растворе, что ли? Ставлю пятьдесят против пяти: он специально подкрасил волосы под седину, чтобы произвести впечатление на Макартура!»

Вошел здоровый как бык Баки Уоррен. Как всегда, опоздал. Его летная пилотка выглядела так, будто он спал на ней. Бросил на ходу:

– Здорово, Бен, старый греховодник. Как дела?

Бен, ухмыльнувшись, ответил:

– Точно так же, как были, когда мы расстались.

По этому обмену фразами Бен сразу же почувствовал свою крайнюю взвинченность. Он бросил взгляд на Сэма, который сидел рядом с ним и набрасывал карандашом проект письменного приказа. Командир дивизии ответил ему мрачным взглядом, и Крайслер понял, что тот тоже ломает голову над вопросом: почему каверзный Мессейнджейл пришел не с полной охапкой карт? Особенно если сейчас должно состояться такое выдающееся священнодействие? Это было как раз в стиле Мессенджейла: довести всех до нервного напряжения, а затем остановиться, чтобы мимоходом поболтать с Блиссом Фарнхэмом, будто никого кругом и не было. «Полоумный садист, чертов ублюдок», - подумал Бен. Он раздраженно повертел в руках лежавшие перед ним блокнот и карандаш, пощелкал пальцами по единственной звездочке, украшавшей его воротничок. Генеральский чип. Это благодаря Сэму. И вот он здесь, в святая святых, в этом недоступном для непосвященных и внушающем благоговение кругу, где принимаются грозные решения… Но он был бы чертовски доволен, если б можно было возвратиться в свои полк. Странная вещь! Если есть возможность, тебе, конечно, хочется продвинуться, результат продвижения очень приятен, ведь это самый важный скачок - от полковника к бригадному генералу. Он с удовольствием написал об этом Мардж, и его очень тронуло обмывание, которое устроила в его честь вся «банда». Однако чем выше продвигаешься, тем больше отдаляешься от всего, самого дорогого для тебя. Ему не хватало общения с французом Бопре, с Джимми Хойтом и Стэном Ваучером, споров в столовой, ставок об заклад, постоянных пикировок и подначек.

А теперь еще из всех паршивых шансов, которые могли выпасть на долю старенькой, бедной, битой-перебитой пятьдесят пятой, ей выпала эта миссия - «вытягивать» Мессенджейла на командира корпуса. И это после всего, что было. За какие грехи? О боже!…

– Итак, джентльмены… - Мессенджейл уже подошел к дальнему краю стола. Райтауэр, начальник его штаба, занял свободный г гул справа. Сам Мессенджейл продолжал стоять, внимательно наблюдая за всеми своим быстрым проницательным взглядом, в котором таился слабый отблеск… Чего? Злости? Вызова? Довольства? Затем, искривив верхнюю губу, он улыбнулся: - Я полагаю, вы сознаете, что я вызвал вас всех сюда не без определенной цели. - Обернувшись, он сказал: - Действуйте, Эдвард.

Пренгл и сержант Хартжи подошли к стене позади него и откинули темно-бордовый занавес.

– Джентльмены, - продолжал Мессенджейл решительный тоном, - как видите, нам достался Паламангао. Для двадцать девятого корпуса это, конечно, первая операция, и это обстоятельство обязывает нас провести ее так, чтобы она стала памятным событием, таким, которое в глазах наших товарищей по оружию покрыло бы нас славой, а у противника вызвало бы ненависть. Паламангао, как вам известно, - самый крупный и наиболее важный в группе островов Висаян, а также связующее звено между Лусоном и Борнео, операции по захвату которых должны последовать. В связи с этим операции по решению поставленной перед нами задачи я присвоил кодовое наименование «Палладиум» в память о троянской эгиде, которую Улиссу и Диомиду пришлось вынести из Трои для того, чтобы этот неприступный город пал. - Он сделал паузу, взял в руку указку с красивым наконечником из слоновой кости и, подойдя к карте, обвел длинный и сравнительно прямой участок береговой черты, чуть повыше той части острова, очертания которой напоминали хвост какаду. - Первоначальная высадка будет произведена здесь, у Бабуяна. Участки высадки получают обозначение «Блю-Первый» и «Блю-Второй». Дивизия генерала Дэмона высадится в шесть тридцать двадцать второго числа, развивая наступление вглубь через последовательные рубежи: «Грин», «Орандж», «Блю» и «Ред». Вот здесь. Цель наступления - захватить деревни Илиг, Фотгон и Уматок, перерезать шоссе Калао - Даломо, и главное - овладеть взлетно-посадочной полосой у Масавиенга. В восемь ноль-ноль двадцать третьего дивизия генерала Свонсона атакует здесь, - он указал на большой, овальной формы залив, - на участках «Уайт-Первый» и «Уайт-Второй»; последовательные рубежи атаки - как указано на карте. Задачи этой дивизии следующие: захватить Даломо, перерезать шоссе между Рейна-Блавкой и Фотгоном и соединиться с пятьдесят пятой дивизией близ Масавиенга и взлетно-посадочной полосы. Дивизия генерала Бэннермана будет находиться в резерве корпуса, на плавсредствах. Ее развертывание будет произведено в зависимости от обстановки. Основная масса японских сил, как это следует из имеющихся донесений, сосредоточена здесь, в районе Масавиенга, и здесь, юго-западнее Рейна-Бланки. - Мессенджейл помолчал и внимательно посмотрел на лица сидящих. - То, что мы собираемся совершить, повторяет собой классический пример боя у Канн: двойной охват двумя ударными соединениями. Как только кольцо окружения замкнется, объединенные силы обойдут с востока и юга вот эту горную цепь и начнут продвижение к восточному побережью в направлении Калао, Апреманай и Уорминстер. На этом операция закончится. - Он опустил указку. - Таков общий замысел. Есть ли какие-нибудь вопросы общего характера?

– Сэр! - обратился толстяк Бэннерман.

– Да, Пол?

– Каким образом сюда затесалось название Уорминстер? По обе стороны стола раздались смешки. Мессенджейл улыбнулся.

– Я думаю, это случилось не без помощи какого-нибудь ренегата-эмигранта… Предлагаю сразу же заслушать разведку. - Он передал указку сержанту Хартжи и непринужденно уселся. - Итак, перейдем теперь к скучным подробностям. У полковника Фаулера имеются точные данные о группировках войск противника. Я полагаю, нам следует заслушать его сейчас и посмотреть, кто нам противостоит.

Фаулер, высокий стройный офицер в очках, разложил перед собой какие-то бумаги и четким напряженным голосом начал быстро читать:

– В состав гарнизона острова входят отборные подразделения девяносто четвертого морского отряда «кейбитай» ⁷⁹. Командующий - адмирал Отикубо. В число армейских соединений, выявленных к настоящему времени, входят восемнадцатое соединение под командованием генерала Мурасе в составе тридцать девятой и девяносто второй дивизий, присланных сюда из Маньчжурии для усиления основного гарнизона острова, и прибывшая позже восемьдесят третья дивизия, переведенная из Китая. Командует его генерал-лейтенант Колусай. Имеются также три отдельных полка - сорок восьмой, семьдесят первый и сто двадцать второй. В состав всех соединений, по расчетам, входит тридцать восемь тысяч человек. Военно-морские силы…

«Боже мой! - с раздражением подумал Крайслер. - Сказал бы еще: тридцать семь тысяч девятьсот девяносто пять человек. Как на распродаже по сниженным ценам…» он еще раз украдкой бросил взгляд в сторону Сэма и заметил, что губы у него искривились в презрительной усмешке. «Да, этого тоже не околпачишь. У этих типов из разведки просто талант вечно дьявольски ошибаться». В их дивизии ходил анекдот: возьми данные разведки, удвой их и к результату прибавь двадцать процентов, тогда попадешь в точку. Он вытащил из нагрудного кармана сигарету и начал катать ее между пальцев. Все это показуха и театральное представление. Разве так организуют операцию? Обычно сначала из корпуса в части спускают предварительные боевые приказы, чтобы дать время на их изучение, а затем проводят совещание. В том, как Мессенджейл готовит это мероприятие, есть что-то озадачивающее и отталкивающее: это театрализованное раскрытие занавеса перед картой, преамбула, это дурацкое кодовое наименование операции… Нужно было бы выбрать короткое звонкое слово вроде «болеро», или «энвил», или «когуар», а не какую-то там хитроумную кличку, полную дополнительных мифологических значений!…

Бен бросил негодующий взгляд на продолжающего врать Фаулера и с тоской вспомнил о грубоватом, флегматичном, но честном Тимане - теперь, увы, переведенном на должность командующего Гавайским округом…

Тем временем Фаулер продолжал бубнить. Ранее видневшиеся за горизонтом Бенапей и Токун скрылись в стлавшейся над океаном дымке. Крайслер лениво всматривался в лица сидящих за длинным столом.

Пол Бэннерман, тучный, пухлый и розовощекий, - весь внимание. Он только что из форта Брэгг и со своей превосходной вновь сформированной сорок девятой дивизией рвется доказать, что будет не менее стойким, чем кто-либо другой. Генералы из семьи Боннерманов участвовали во всех войнах, начиная с войны 1812 года. Мессенджейл был в штабе пятого корпуса, которым во Франции командовал старик Бэннерман, а теперь Пол был командиром дивизии под началом Мессенджейла. Своеобразный обмен местами. То ли Мессенджейл нажал на все кнопки в Вашингтоне, чтобы добиться этого назначения, то ли Пол выпросил себе назначение, узнав, что Мессенджейлу дают корпус на этом театре? Всего можно добиться, если у тебя есть талант подмазаться в нужный момент и в нужном месте. Как бы то ни было, Пол был здесь и вовсе не но воле случая.

Свонни. Осторожный, несколько старомодный. Он так и не залечил свою старую язву и все еще возмущается операцией на Лолобити, когда Тиман снял с него стружку за то, что он не взял Комфейн, несмотря на представившуюся возможность. Дергает себя м нижнюю губу, беспокоится о подкреплениях, о выборе мест для командного пункта, о районах расположения баз снабжения и все так же не способен увидеть леса за деревьями. Однако он хорошо ладит с войсками, а что еще надо? С проклятой писаниной пусть имеет дело штаб.

Дальше за столом сидят большие чины флота - плечо к плечу, с видом богачей, попавших на какой-то благотворительный концерт в маленьком городишке. Они непоколебимы в убеждении, что война на Тихом океане - это их война, что на этом театре решения принимают они, и только они, и все еще уверены, несмотря на ужасное кровопускание на Тараве, Сайпане и Гуаме, что золотая дорога в Токио идет через тысячу атоллов. Какое ослепление! Таг Мурто, командующий соединением поддержки, сверкает глазами из-под своих кустистых бровей как игрушечный мастифф! У него такой вид, будто ему не терпится своими руками разодрать на части каждый японский авианосец и сожрать его с потрохами. Рядом с ним Блисс Фарнхзм, которому предстоит командовать экспедиционными силами. Пристально, с эдаким избалованным, надменным видом он изучает свои ногти. До смешного обманчивая внешность! В ней ни малейшего намека на его железные нервы, которые ни на минуту не изменили ему у мыса Сопута, когда транспорты успели разгрузиться лишь на половину и «Сиракузы» кормой вперед уходил под воду, а японские самолеты налетали на них со всех румбов и офицеры из воздушной разведки в отчаянии вздымали руки к небу. Да, внешность у некоторых людей бывает весьма обманчивой.

Напротив него Баки Уоррен. Мужественное, волевое лицо. Интересно, почему это все большие начальники в авиации неизменно чертовски красивы? С одного запястья у него свисает медальон с личным знаком, на другом - хронометр с черным циферблатом, выдающий решительно все, за исключением разве сообщений о боевых действиях для прессы. Ну что ж, этот, пожалуй, будет своеобразным улучшением красавчика Хэла, которого перевели на какую-то канцелярскую работу во Флориду. Говорят, его намечают вскоре назначить на пост командующего бомбардировщиками В-29. Отлично! Теперь морякам будет с кем погрызться. Черт возьми, вся эта воздушная стратегия - просто безумная затея! Захват баз в Микронезии обескровил полдюжины дивизий. А что это дало? Оказалось, что при налетах на Токио они теряли так много бомбардировщиков, что понадобилось захватить некоторые из островов Бонин, чтобы построить аэродромы для истребителей сопровождения этих монстров. А японце» бомбежки заставят сдаться не больше, чем англичан в сороковом или немцев в настоящее время. Старая песня. Зато так удобно, так понятно и так внушительно звучит…

Рядом с ним Сэм. Его лицо печально и апатично. После нескольких месяцев боевой подготовки он выглядит сравнительно отдохнувшим. Его сын убит. Его единственный мальчик. И между ним и Томми образовалась пропасть. Проклятые женщины! Они только все поганят своими сентиментальными представлениями о пьедесталах, своей вечной верностью, бесконечной заботливостью и бог его знает чем еще. Видимо, все это - результат войны. Впрочем, нет. Тут более глубокие корни. Они заразились всем этим во времена гусаров, кринолинов и надушенных носовых платков, а также из книжек типа «Что должна знать каждая женщина». А знают они вовсе не так уж много. «Милый, - написала ему однажды Мардж, - это так ободряет меня, когда я знаю, что ты думаешь обо мне каждую свободную минуту». Бог ты мой! Да во время операций бывало так, что он не вспоминал о ней целыми днями, да и о других чертовски хороших вещах тоже. Все, что требуется в такие минуты, это хороший анекдот.

Бен вздохнул и почесал голову. Ну ладно, это не слишком честно по отношению к старушке: ведь она сейчас беспокоится о Джои. Мальчик отправляется в дивизию Мэнтона Эдди, к востоку от Парижа. Свежеиспеченный младший лейтенант, только что из Вест-Пойнта, едет в действующую армию, так же, как он когда-то. А кажется, как давно это было. «Но Джои не такой, как я. Он похож на Мардж. Беспечный. Такой не надорвется, все - вразвалочку. Он никогда не полезет в драку без нужды, не будет рисковать и всегда будет преуспевать…»

Теперь с докладом по своей части выступал Брайсон. Он бессвязно бормочет о расчетах расхода боеприпасов и продовольствия, о том, что в первые сутки высадки нужно выгрузить на берег шестьсот тонн, об абсолютной необходимости создать тридцатисуточный запас материально-технических средств. Его изборожденный глубокими морщинами лоб блестит от пота, подбородок утопает в воротнике рубашки. «Неужели он думает, черт возьми, что все усядутся на берегу в тесный кружок и будут бурно аплодировать, пока выгружают запасы? Господи, какая же это глупость - вызвать сюда офицеров штабов соединений, да еще разодетых как игрушки для рождественской елки! Глупо и оскорбительно! И вот они сидят в этом проклятом дворце (Бопре окрестил его Малым Трианоном, и прозвище привилось), обвешанные всеми знаками отличия, слишком располневшие, слишком высоко оплачиваемые и жаждущие в кругу избранных в момент выдающегося священнодействия… А драгоценные часы тем временем летят и летят, тонут в бумажной волоките и никчемной болтовне. Ну как тут не ожесточиться?…»

Он, действительно, хватил через край, написав Томми такое письмо. Никаких веских причин для этого у него не было, разве только то, что они давно знали друг друга по службе в Беннинге и Гарфилде. В начале письма он выразил свое соболезнование, а потом чем больше марал бумагу, тем больше выходил из себя, и его письмо все больше и больше становилось похожим на мольбу идиота. Глупо. Ему бы держать свой рот на замке. Письмо, вероятно, лишь усилило ее страдания. Женщины - мудреные создания, с ними трудно ладить больше чем, так сказать, на оперативном уровне. Впрочем, Сэм ничего не сказал об этом письме. Возможно, она не написала ему об этом и, уж конечно, не ответила ему, Бену.

Рука у него затекла, и ее свела судорога. Опустив руку между коленей, он начал массировать мышцы выше локтя. Да, а эта Тэнехилл оказалась неплохим человеком: Сэм был бы вне себя, если не встретился бы с ней. Его начал часто беспокоить желудок, чего раньше с ним никогда не бывало, он ужасно утомился и стал раздражительным после предыдущей десантной операции…

Брайсон закончил свои до смерти скучные разглагольствования. Мессенджейл предложил доложить о воздушном прикрытии, и Крайслер, вновь подняв голову, внимательно слушал докладчика.

– Согласно имеющимся в моем распоряжении данным, на Паламангао - от четырехсот пятидесяти до пятисот самолетов, а на островах в море Висаян, вероятно, еще двести шестьдесят, - говорил Мурто высоким хриплым голосом. - Конечно, это не считая тех, которых они могут перебросить с Формозы.

– Не может быть, Таг! - запротестовал Баки Уоррен. - У вас появилась азиатская склонность к преувеличениям. Да у них не хватит аэродромов даже для половины этого количества! Во время наших последних налетов на перехват вылетело только сорок пять самолетов, а на земле мы уничтожили сто двадцать пять машин. Все, что у них осталось, это флаг да пара парией, чтобы поднимать его на флагштоке. Японской авиации - капут! Мурто бросил на него зловещий взгляд.

– Мне очень хотелось бы разделить ваш оптимизм!

– Вы вполне можете сделать это. Все очень просто. Аэродром в Масавиенге полностью разрушен, Таг.

– На чем именно вы основываете свое заявление? - спросил Фарнхэм.

– Личный осмотр с высоты двухсот футов. - Улыбка Баки казалась еще более ослепительной, чем у Хэла. - Конфуций сказал: «Один взгляд с высоты птичьего полета равен тысяче неуверенных подсчетов». Если б вы не сидели все это время в кают-кампании, потягивая шоколадно-солодовый напиток, то наверняка были бы настроены куда оптимистичнее относительно предстоящего пикника. Почему бы вам время от времени не сесть на велосипед и не прокатиться в гарнизонную лавочку?

– Нам не до таких забав, - пробормотал Мурто. - Он и Баки враждовали еще со времени рейда на Вунаканау, когда военно-воздушные силы, нанося обеспечивающий удар в целях прикрытия, внезапно получили сокрушительный отпор, будто забрались в осиное гнездо, и Баки обвинил военно-морской флот в утечке содержания его переговоров, ставших известными японцам. Если и есть что, к чему военно-морской флот относится особенно щепетильно, так это к охране военной тайны, посему этот скандал прогремел повсюду, вплоть до Пирл-Харбора. - Я скажу вам, почему не атаковал аэродромы на островах Висаян, - гневно продолжал Мурто, спрятав свои глубоко посаженные голубые глаза под свисающими кустистыми бровями. - Причина, мой друг, состоит в том, что последние пять суток я просидел в окопах на Таклобане ⁸⁰, а они целыми эскадрильями обрабатывали в это время район высадки…

– Вот это здорово! - Баки так хлопнул ладонью по столу, что его золотой браслет с опознавательным медальоном зазвенел. - Я отдал бы шестимесячное жалование, чтобы посмотреть на это! Ну и как? Вы измяли там свои погоны, приятель?

Таг кивнул в ответ, мрачно улыбнувшись:

– О'кей, продолжайте ваши шутки. Посмотрим, что вы скажете, когда они начнут налеты с аэродромов на Лусоне.

– Джентльмены, - добродушно вмешался Мессенджейл, - не кажется ли вам, что мы слишком отвлеклись, не так ли? - И повернулся к адмиралу авианосного соединения: - Не доложите ли вы о ваших оперативных возможностях, Спенсер?

Мурто опешил. Никто не называл его Спенсером с тех пор, как он тридцать шесть лет назад уехал из дома в Галвестоне, штат Техас. Несколько смешавшись, он взглянул на лежавшую перед ним пачку бумаг, прочистил глотку и вновь поднял глаза.

– Я готов начать наносить удары семнадцатого числа семью авианосцами. Непрерывно в течение пяти суток, если позволит погода.

– Вы можете гарантировать воздушное прикрытие над обоими районами высадки, адмирал? - озабоченно спросил его Брайсон.

Мурто скорчил такую гримасу, что, казалось, от его лица не осталось ничего, кроме бровей и подбородка.

– Полковник, я ничего не гарантирую. Мы выведем из строя взлетно-посадочные полосы и перехватил! все, что сможем, с аэродромов островов Висаян и Лусона. Я имею семь авианосцев и около четырехсот самолетов в строю. Исключая возможные потери, это все, чем я располагаю для участия в операции «Палладиум».

– В таком случае, в чем же дело, Таг? - упрекнул его Баки. Он был раздражен, потому что впервые ему придется зависеть от военно-морского флота: пока тот не захватит взлетно-посадочные полосы, он не сможет перегнать на них свои самолеты и людей. Общая дистанция полета от Бенапея до Давао на острове Паламангао составляла четыреста семьдесят миль, а от Давао до Паламангао - еще триста восемьдесят. - Если б у меня была здесь пара моих групп и я поработал бы над этой скалой в течение пяти суток, войска смогли бы высадиться на берег, забросив винтовки за спину.

– Вот именно! - огрызнулся Мурто. - Точно так же, как им пришлось это делать при высадке на Вокал!

– Что вы хотите этим сказать? Возможности авиации противника в этом районе высадки практически были сведены к пулю. Полуостров Вокаи был нашей заботой, а не моей…

– Джентльмены, - вмешался Мессенджейл, - в операции «Палладиум» все рода войск получат обширные возможности проявить себя. Я вполне уверен в способности авианосцев адмирала Мурто обеспечить воздушную поддержку до того момента, когда военно-воздушные силы смогут ввести в строй взлетно-посадочные полосы в Масавиенге и Рейна-Бланке. Давайте перейдем к другим вопросам.

– Мы сделаем все, что в наших силах, - упрямо продолжал Мурто. - Однако я должен подчеркнуть, что мы не сможем оставаться в этом районе позже полудня третьего дня после высадки.

– Минутку, минутку, Таг! - запротестовал Баки. - Вы должны продержаться в этом районе несколько дольше, чем говорите. Пока взлетно-посадочная полоса в Масавиенге не войдет в строй и не будет способна принять по крайней мере одну истребительную авиагруппу, мои руки связаны…

В спор вступил Блисс Фарнхэм, до этого пристально изучавший свои ногти.

– Я опасаюсь, что вопрос несколько сложнее, Баки, - сказал он приглушенным голосом. - Тагу поставлены задачи в заливе Лингаен, и он обязан их выполнить. Адмирал Кинкейд недвусмысленно…

– Но, уважаемые, вы же должны удержать этого тигра за хвост, пока мои ребята не прибудут на место! Ведь мы же договорились…

Самонадеянная опрометчивость Уоррена и чрезмерная осторожность моряков привели к тому, что спор зашел в тупик. Тем временем Райтауэр, остроносый, довольно грузный мужчина с чрезмерно длинной прической, поглядывал в свои заметки, время от времени подбрасывал спорящим все новые и новые вопросы. Мессенджейл, развалившись в удобной позе, наблюдал за начальником своего штаба слегка покровительственно, как родитель за ребенком, который пытается вступить в разговор взрослых. Райтауэр был старательным, методичным, осторожным и несколько пессимистичным служакой. Частично об этом говорили его узкие, плотно сжатые губы и усталое выражение глаз. В то же время это был почтительный и мягкий человек, обладающий в ярко выраженной степени уникальной способностью растворять свое собственное «я» в желаниях и мнениях старшего начальника. Он не расставался с Мессенджейлом со времен службы с Першингом, сразу после первой мировой войны. Крайслер знал его по совместной службе в Бейли. Было абсолютно ясно, что Мессенджейл собирался сам быть начальником собственного штаба.

Крайслер пристально посмотрел на карту. Не нравится ему этот план наступления! Слишком сложный, слишком рискованный… Эта вспомогательная высадка в заливе Даломо. Какой в ней смысл? Высадка десанта достаточно рискованное предприятие, больше того - отчаянное. Зачем же удваивать опасность, намечая две высадки в районах, разделенных водным пространством шириной в шестьдесят пять миль? И где Мессенджейл возьмет столько десантных судов и высадочных средств? Он метнул взгляд на Фарнхэма, но адмирал слушал (или делал вид, что слушает) Райтауара. Тонкие очертания лица адмирала подчеркивались изогнутыми дугами бровей и удлиненными белыми веками. Вся эта затея казалась излишне усложненной. Главная высадка на Бабуян, на оба берега устья реки Калахе, была задумана достаточно хорошо (или достаточно плохо), здесь хватало места для фронтального выхода на берег двух дивизий: на левом фланге - пятьдесят пятой; на правом - дивизии Свонни. Захватить плацдарм, развить наступление на Илиг и Уматок и перерезать дорогу, затем пропустить необстрелянную дивизию Бэннермана через свои боевые порядки для наступления на взлетно-посадочную полосу, а Свонни поставить заслоном на правом фланге, в направлении на Калао. Какой смысл во всех этих разговорах о Каннах, об охвате с моря? Неужели Мессенджейл думает, что все пойдет так гладко: поросшие травкой поля с мощеными дорогами, великолепные холмы с историческими старинными замками для комфортабельного размещения оперативных органов?…

Перебранка по вопросу о воздушном прикрытии, по-видимому, на время улеглась: Мессенджейл намеревался попросить командующего Тихоокеанским флотом продлить на трое суток поддержку военно-морскими силами, и Таг согласился оставить в районе операции до дня Д + 7 четыре авианосца при условии, если это решение утвердит Кинкейд. Начальник отдела боевой подготовки штаба Мессенджейла Бёркхардт, человек мощного телосложения, с которым Крайслер служил в Гойлларде, докладывал о центре пополнений на острове Дезеспуар и о проектируемом передовом центре пополнений на Вокаи. Суетящиеся, взволнованные (Крайслер, как наяву, видел их перед собой), молодые парни в новом рабочем платье убирают территорию, толкаются в очередях к полевым кухням, собираются группами перед экраном кинопередвижки, сверкая глазами из-под касок. Завороженные и тихие, сидят они потом на своих койках, занятые бесконечными отупляющими играми в «двадцать одно», «сердечки» и «безик», или пишут письма, которые неизменно начинаются так: «Дорогие родные, я не могу сказать, где именно сейчас нахожусь, но здесь жарче, чем когда-либо бывает в Гейнс-Корнерсе. Сразу за нашей палаткой целый лес пальмовых деревьев…»

Это была операция, задуманная человеком, которому никогда не приходилось стоять по пояс в воде, который никогда не всматривался до рези в глазах во влажный мрак джунглей, не обливался обильным потом, шагая по вязкой от грязи тропе и вздрагивая в испуге от пронзительных криков птиц, поскольку это могла быть перекличка японских снайперов. Саму, вот кому следовало стать командиром корпуса после Тимана. Или даже Свонни. У него, в сущности, самая большая выслуга лет в этом чине. Командиры дивизий с боевым опытом должны продвигаться первыми. Однако Макартур решил, что Сэм слишком молод. Да, черт возьми, если тебе еще не семьдесят семь и ты еще не окостенел от коленок и выше, значит, ты слишком молод. Джо Коллинс вовремя смылся с этого театра военных действий. Он уже командует корпусом во Франции: к моменту, когда они доберутся до Германии, он, возможно, станет командующим армией. Если штабные типы с тремя звездами на воротничке, такие как Мессенджейл, хотят командовать действующими войсками, то пусть бы шагали на ступеньку назад и не гнушались сесть на дивизию…

Откинувшись на высокую спинку кресла и положив руки на изогнутые подлокотники, Мессенджейл смотрел на Крайслера. Казалось, он улыбался; по крайней мере, его верхняя губа слегка приподнялась, как в улыбке. Однако в его янтарных глазах не было и намека на радушие или благожелательность. Сковывающий загадочный взгляд, как у затаившейся перед прыжком кошки. Чем бы это могло быть вызвано? Может быть, сигаретой, которую Крайслер держал за кончик большим и средним пальцами? Что, если командир корпуса рассматривает это, как нарушение субординации, несмотря даже на то что сигарета не зажжена? Может быть, все дело именно в этом? Крайслер почувствовал себя вынужденным ответить на этот взгляд, как на очной ставке. В его взгляде слились воедино и открытая неприязнь к этому зловеще сложному тактическому плану, и возмущение этими штабными визитерами в чистеньком новом обмундировании с их разговорами о градиентах пляжа, о рубежах наступления и планах прикрытия… Он понимал, что устраивать из этого поединок взглядов - глупо, больше, чем глупо, даже опасно, но отвести глаз не мог. Просто не мог.

В этот момент то ли Бёркхардт сам уронил, то ли ветерок выхватил листок бумаги из его рук, но это небольшое происшествие дало Бену возможность отвести свой взгляд. К своему удивлению, он почувствовал, как учащенно забилось у него сердце и выступил пот на лбу. Сигарета разломилась пополам, крошки табака рассыпались по темной отполированной до маслянистого блеска поверхности стола. Крайслер с нарочитой медлительностью положил обломки сигареты в пепельницу. Что с ним происходит, черт возьми? Значит, он боится? Да, он боится. Однако не потому, что у Мессенджейла три звезды, этим его не напугаешь. Здесь было что-то еще, что-то совершенно другое, какая-то тревога, какую человек испытывает, глядя на неумолимо приближающуюся к берегу огромную гряду воли или на качнувшуюся высокую стену, готовую упасть на ничего не подозревающих людей. Такого страха Крайслер раньше никогда не испытывал. «Хладнокровен, сукин сын, - подумал он почти с отчаянием, сметая крошки табака в ладонь. - Да он, кажется, готов погубить нас всех до одного. Если ему это выгодно…»

В его лодыжке, глубоко в кости, вновь появилась пульсирующая тупая боль. Он выпрямил ногу под столом, но, наткнувшись на ногу Брайсона, быстро убрал свою. Неожиданно ему стало стыдно, он почувствовал себя напроказившим школьником. Сэм предупреждал его об этом шесть педель назад, когда Мессенджейл появился впервые. «Бен, я знаю, тебе эта карусель в Маниле стала поперек горла. Я тоже от нее не в восторге. Но служба остается службой. Мессенджейл - наш командующий, и я надеюсь, ты зарубишь это себе на носу».

«Так точно, сэр», - ответил тогда Крайслер. В такие минуты с Сэмом не поспоришь. Однако вся беда с Сэмом заключается в том, что он слишком честный. В его глазах подлец никогда не бывает законченным подлецом: он всегда найдет для него смягчающие обстоятельства. Это вовсе не значит, что Сэм не мог быть достаточно крутым, когда это требовалось: на Моапоре он так быстро отстранил от должности этого глупого, невежественного недоноска Кейлора, что тот не сразу даже сообразил, откуда гром грянул; Сэм также отправил Ходла в Штаты после фиаско при высадке на Вокаи. И тем не менее иногда Сам не видит, что находится у него под самым носом.

В действительности же опасения Крайслера относительно Мессенджейла оказались беспочвенными. Командир корпуса поздравил его с производством в бригадные генералы, пожал ему руку и, улыбаясь, спросил: «Как там дела на фронте?» Это напомнило Бену - и он рассказывал об этом Мессенджейлу - об одном случае. По пути на передовую у Комфейна Бен задал этот вопрос забрызганному грязью, едва стоявшему на ногах от усталости капралу, который наполнял фляжку водой из цистерны. Бен заговорил с капралом просто так, чтобы убить время. Тот пристально посмотрел на него и ничего не ответил. Тремя часами позже Бен проделывал тот же самый путь обратно, но уже на носилках. На каждом ухабе его встряхивало, и он обливался собственной кровью. Случилось так, что его проносили мимо того самого подразделения, в котором служил этот усталый капрал и в глазах которого на этот раз появилось любопытство. «Ну что, полковник, - спросил он, - как там дела на фронте?» «Да так, всяко бывает, - пробормотал Бен и с трудом улыбнулся, хотя это причинило ему невероятную боль. - По-всякому…»

Манера, в которой Мессенджейл рассказывал эту историю (а она разошлась но всей дивизии задолго до прибытия Бена), вызвала у него раздражение: он почувствовал, что Мессенджейл нечестно использовал ее в своих собственных интересах. Эту историю не следовало распространять просто так, мимоходом, и тем более не следовало это делать тому, кто в некотором роде не заслужил права рассказывать ее. Правда, когда Мессенджейл поздравил его, Бен почувствовал облегчение. Ни тогда, ни позже Мессенджейл не напомнил о бале-маскараде в Маниле. «Как же, конечно, - сказал он Тиману, - я служил вместе с Бенджамином на Лусоне. В более счастливые дни». Бен даже задал себе вопрос: «Уж не предал ли Мессенджейл тот случай забвению вообще?» Однако теперь, вглядываясь украдкой в эти близко посаженные янтарные глаза, Бен понял, что это не так…

Бёркхардт закончил. Теперь приступили к обсуждению деталей операции. Крайслер заинтересовался и стал слушать внимательно.

– А какова там дорога, - спросил Свонсон, - между Даломо и Фотгоном?

– Покрыта четырехдюймовым слоем щебенки, генерал, - ответил Фаулер.

– На всем протяжении?

– Нет, только до Менангаса. От этого пункта идет простая грунтовая дорога.

Свонни вопросительно посмотрел на него:

– Вы хотите сказать: простая звериная тропа. Без покрытия?

– Так точно, генерал.

Крайслер видел, как взгляд Свонсона, обращенный к карте, скользнул в юго-западном направлении, вдоль извилистой красной линии, ведущей к взлетно-посадочной полосе, и остановился на густо заштрихованном яйцевидном пятне, которое обозначало скопление значительных сил противника ниже аэродрома, оседлавших дорожный узел.

– Старая шоссейная дорога из Рейна-Бласки раньше была мощеной, не так ли?

– Да, она не доходит до Менангаса на четыре-пять миль.

– Может, японцы позаботились продолжить ее? Правда, обычно они этого не делают.

– Мы не имеем никаких данных о проведении каких-либо работ на этом шоссе, генерал.

– Понятно. - Свонсон вновь перевел взгляд на карту. - Ну, что ж, нам остается наилучшим образом воспользоваться тем, что есть.

В первый раз за это утро заговорил Сэм:

– Да, и вы должны будете прибыть вовремя, Свонни. Моим ребятам предстоит тяжелый бой.

«Суют в самое пекло, - подумал Крайслер. - Вот чем оборачивается высокая боеготовность. Нас только что на крест не поднимают да под топор не кладут». И посмотрел на Мессенджейла, но лицо командира корпуса было непроницаемо: тот наблюдал за Сэмом, который просматривал оценку группировки японских войск, подготовленную разведкой и размноженную на мимеографе.

Дэмон медленно поднял голову.

– Генерал…

– Что такое, Сэмюел?

– Вы сказали, что дивизия генерала Бэннермана должна находиться на плавсредствах в резерве корпуса…

– Да, правильно.

– В таком случае, - продолжал Дэмон после небольшой паузы, - я полагаю, она будет использована для поддержки высадки главных сил десанта на участке «Блю».

Мессенджейл поджал губы, его глаза сделались почти бесцветными.

– Я хочу держать дивизию здесь, в районе мыса Фаспи, чтобы ее можно было выдвинуть в любом направлении в зависимости от обстановки.

– Но поскольку высадка главных сил производится на участке «Блю» и главные силы противника сосредоточены в районе к югу от взлетно-посадочной полосы, подкрепления в первую очередь потребуются именно на этом участке.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. В конференц-зале воцарилась глубокая тишина. Наконец Мессенджейл улыбнулся:

– Не беспокойтесь, Сэмюел. Мы предусмотрим развитие событий. Я не думал, что прославленная пятьдесят пятая потребует дополнительной поддержки.

– Нам придется вынести всю тяжесть ударов главных сил противника, генерал.

– Именно поэтому я и выбрал вашу дивизию. Я безгранично уверен в ее отваге и героизме.

Это было занятно. Со своего места Крайслер видел лишь неполный профиль Сэма и тем не менее заметил, что по его лицу прошла едва заметная тень. Когда тень исчезла, Сэм суховатым, глухим тоном ответил:

– Я передам это солдатам, сэр.

Затем участники совещания обсудили направления ложных ударов и план прикрытия острова Негрос. После этого заслушали доклад полковника Кэррутерса, начальника отдела военной администрации штаба корпуса, о филиппинском населении и силах партизан под командованием Мендереса. Время приближалось к полудню, и Мессенджейл сказал:

– Ну что ж, джентльмены, по-моему, начало великолепное. Предлагаю сделать перерыв на ленч, чтобы дать возможность сомневающимся рассеять свои сомнения, а исполнителям - проникнуться решимостью выполнить то, что им полагается. Спенсер, - обратился он к Мурто, и тот опять заморгал, ошеломленный таким обращением, - не свяжетесь ли вы при первой возможности с адмиралом Кинкейдом?

– Да, свяжусь, генерал.

– Прекрасно. В таком случае, до свидания, джентльмены.

Холлингфорд, шофер Сэма, ожидал их в джипе. Крайслер нырнул в машину. Сэм последовал за ним, коротко приказав:

– Дивизионная столовая.

– Есть, сэр.

Машина тронулась от величественного белого здания с зашторенной верандой. Крайслер и Дэмон посмотрели друг на друга.

– Ну, что скажешь, Бенджи?

– Не нравится мне все это. Что-то здесь не сходится, Сэм. Прежде всего, чего он хочет добиться этими двумя охватывающими маневрами? Будто недостаточно одной высадки? А потом, эта затея с резервом на плавсредствах…

– Да, - согласился Сэм с неожиданной яростью. - Именно в этом дело. Именно…

Эта неожиданная вспышка встревожила Крайслера: не видел ли Сэм в этом чего-то большего, что ускользнуло от его внимания? Реакция Сэма вначале привела его в замешательство, потом настроила на шутливый лад.

– Вот черт! - начал он. - Такая уж наша судьба - садиться голым задом на сковородку.

– Сукин сын!

Крайслер повернулся и с удивлением заметил, что Сэм пристально уставился на него. Холлингфорд, не оборачиваясь, смотрел прямо перед собой на гладкую узкую полосу асфальта.

– Ты понимаешь, что он задумал? - настойчиво спросил Сэм. В его глазах были гнев и боль. Это выражение Крайслер никогда раньше не видел у Сэма. - Понимаешь?

– …Не-е-ет, а что такое? - ответил Крайслер, запинаясь. - Нет, черт возьми, кроме разве того, что ему хочется сыграть роль Ганнибала, Цезаря и Наполеона, всех в одном лице… - добавил он с недоумением. - Что же еще он хочет, по-твоему, Сэм?

– Поразмысли над этим.

Уставившись неподвижным взглядом на дорогу, Сэм погрузился в угрюмое молчание. Крайслер знал, что теперь лучше ив пытаться продолжать разговор: когда на Сэма находило такое мрачное настроение (правда, это случалось довольно редко), оставалось только одно - предоставить его самому себе. Так или иначе, теперь у них уйма работы с этим Паламангао, то бишь «Палладиум»! Господи, всего каких-то семь недель до начала операции! Им придется сделать рельефные макеты местности для тактических занятий, масштабную модель участка высадки на остров Бабуян, пересмотреть график боевой подготовки и ускорить ее. Может быть, удастся провести две тренировочные репетиции высадки с боем на Бенапей раньше, чем придет время паковать вещи. Две тренировки были бы очень полезны.

Он дважды искоса поглядывал на Сэма, однако выражение лица у того не изменилось. «Старина Сэм, - подумал он в приливе привязанности и в то же время с раздражением. - Старый невозмутимый Сэм. Сколько же нам пришлось пройти вместе! Берег реки на Моапоре и танковая атака на Вокаи, гребень хребта и атака на рассвете у мыса Комфейи. И вообще - самые трудные участки. Сэм, старина, если они подгадят тебе, я выварю их в кипящем масле и сдеру с них шкуру. Вот увидишь!»

По обеим сторонам нового шоссе проносились джунгли, густые, навевающие дремоту. Холлингфорд притормозил: перед ними появились ворота, увенчанные большой доской, на которой была аккуратно выведена надпись: «Вы наслаждаетесь покоем на этом покрытом роскошной зеленью тропическом острове благодаря любезности пятьдесят пятой пехотной дивизии, одержавшей победы при Моапора - Вокаи - Лолобити - Бенапей».

Сэм проворчал что-то. Лицо его тронула холодная печальная улыбка. На стволе дерева пониже большой доски, кто-то прибил маленькую, на которой размашистым, с завитушками почерком было написано: «Тем не менее я, черт возьми, предпочел бы наслаждаться покоем дома в Су-Фоллсе».

«29 октября 1944 года. Вчера направился в Малый Трианон подергать за усы льва в его роскошном логове. Убежден вне всяких сомнений: план атаки Паламангао излишне усложнен, хитроумен и в силу этого порочен. Достаточно высадить десант на участке «Блю», прорваться с ходу в глубь острова, перерезать шоссе, захватить взлетно-посадочную полосу, наконец, заблокировать полуостров Танаг, если ему этого хочется, сковать правый фланг японцев в районе Калао, продвинуться на север в направлении залива Даломо и в конечном счете - Рейна-Бланки. Затем, наступая на восток, на Калао, обеспечить стыки. К чему все это планирование с точностью до секунды? К чему эта вспомогательная высадка, требующая удвоенного количества высадочных средств, пехотно-десантных кораблей и транспортов? Зачем обременять Тага двумя районами разгрузки, двумя участками высадки десанта, требующими прикрытия? Риск и трудности перевешивают выгоды внезапности, которая может быть, а может и не быть достигнута.

Мессенджейл очень приветлив, держится свободно. Производит впечатление человека, в высшей степени уверенного в себе. Там же был Райтауэр. Он не выразил желания оставить нас вдвоем, а Котни Мессенджейл и не пытался выставить его за дверь. Преднамеренно? Будь я проклят, если собирался просить о разговоре с ним с глазу на глаз. Сказал, что, на мой взгляд, высадка в районе «Уайт» не оправдывает затрачиваемых сил и средств, и просил его пересмотреть свое решение. Он улыбнулся едва заметной улыбкой. «Я верю в нашу способность справиться с этим соответствующим образом, Сэмюел. Одни тактические соображения и те уже оправдывают смелость такого замысла». Этакий «морской волк у руля»! Затем последовал довольно бессвязный спор и обмен официальными любезностями, и в конце концов я раскрыл свои карты. «Относительно резервной дивизии, сэр. Я совершенно определенно рассматриваю ее как резерв сил, высаживаемых на участке «Блю».

Райтауэр бросил на меня сердитый взгляд, будто я написал на стене непристойные слова. Мессенджейл поднялся со стула и подошел к окну подумать наедине с самим собой. Немного погодя, он задал мне вопрос: «Почему вы об этом спрашиваете?» «Потому, что мой начальник разведки имеет достоверные данные о перемещении дивизии Мурасе в район южнее взлетно-посадочной полосы между Илигом и Фотгоном и об интенсивном строительстве оборонительных сооружений в том районе». - «Кто у вас начальник разведки?» - «Полковник Фелтнер, сэр. Очень хороший офицер, очень надежный. Воздушная разведка проверила данные, полученные от партизан». - «Ах да, это такой, небольшого роста…»

Он возвратился к столу и снова сел. «Вы, кажется, опасаетесь, Сэмюел? Это не похоже на вас». И смерил меня взглядом. Этот взгляд я запомнил ещё со времен службы на Лусоне. «Вы что, не уверены в своей дивизии?» Я не клюнул на это и не вскипел. «Никак нет, сэр, вполне уверен. Но я не убежден в том, что какому бы то ни было подразделению не следует ставить задачи, превосходящие его возможности». Он посмотрел на стол, повертел в руке кольцо для ключей с прицепленным к нему брелком «Фи Бетта Каппа» ⁸¹. Странно: никогда раньше не замечал я этого брелка. Может, это значок почетного члена, который он подцепил во время службы в Вашингтоне? Ну что ж, у каждого из нас есть свои привычки, свои амулеты и сувениры. «Я считаю это необходимым для безусловного успеха операции, Сэмюел. Необходимо обеспечить гибкость в использовании сил. Если противник вздумает упорно обороняться у Даломо или на… левом фланге района высадки «Уайт», я хочу иметь возможность перебросить силы в любом направлении, куда потребует развитие обстановки. Подвижной резерв - очень ценная вещь, Сэмюел. Если вас слишком задержат на бабуянском направлении, я хочу иметь возможность продвинуться через Даломо. Нам крайне необходимо как можно раньше захватить взлетно-посадочную полосу».

Здесь-то меня сразу и осенило: «Левый фланг района высадки «Уайт»!» Затем короткое замешательство. И то, что он не назвал имени… Он хочет попытаться добиться успеха на обоих направлениях: Свонни может пробиться с боем на соединение со мной, и тогда он бросит в бой дивизию Бэннермана, повернет ее от Даломо на север и возьмет Рейна-Бланку. Несомненно. Приветствуйте победоносного героя! А меня оставят на растерзание двум дивизиям и отборным отдельным частям. Просто замечательно!

Я почувствовал, как меня переполняет гнев. Райтауэр наблюдал за мной с эдаким безразличным видом. Он тоже знал это. Я сказал: «В таком случае, генерал, я чувствую себя обязанным настаивать на передаче мне в тактическое подчинение сорок девятой дивизии в качестве составной части моего резерва». Он откинулся на спинку кресла: «Но послушайте, Сэмюел…» «В противном случае, - спокойно продолжал я, - в связи с данными разведки о диспозиции сил противника, я не могу взять на себя ответственность».

Вот тут-то и наступило гробовое молчание. Райтауэр уставился на меня с открытым от изумления ртом, а Мессенджейл широко раскрытыми глазами. Затянувшаяся пауза. Я подумал о пятьдесят пятой, о всех новичках и старослужащих, о дне похорон на кладбище в Моапоре, о той ночи у реки, когда ребята таскали меня как беспомощного ребенка, вспомнил о высадке на Вокаи…

Вначале мне показалось, что Мессенджейл намерен поймать меня на слове и прикажет собрать вещички и отправиться на судно. Его лицо вытянулось, брови изогнулись, взгляд стал холодным - таким, какой Джо Брэнд называет взглядом великого вождя индейцев. Казалось, кровь отлила от его лица, даже от губ. На его лбу четко обозначилась ярко-голубая вена, убегающая под треугольный выступ волос. И вдруг он рассмеялся и опять встал. «Ах, Сэмюел, Сэмюел, ну стоит ли говорить об этом? Можно подумать, что здесь происходит встреча Брута с Кассием!» (Такая же мысль пришла в голову и мне, хотя не совсем на таком же литературном уровне.) «Давайте не будем ссориться по этому поводу. «Палладиум» принесет достаточно лавров для всех нас». Я сказал: «Меня очень мало интересуют лавры, генерал». «Такого старого вояку, как вы? Поверьте, Сэмюел, даю вам слово: если вас сильно прижмут и вы вызовете сорок девятую, вы получите ее. Согласны? Удовлетворяет вас это?»

Перед его великодушием и щедростью я, такой мрачный и непреклонный, почувствовал себя глупо. «Конечно, генерал, я только думал…» - «Хорошо, хорошо, я не хочу, чтоб вы больше думали об этом. Безусловно, вы получите эту дивизию, если потребуют обстоятельства. Неужели вы могли подумать, что я подвергну риску судьбу всей операции из-за этого?…» - «Конечно, нет, сэр. Я не имел в виду ничего такого». Райтауэр переводил взгляд с меня на Мессенджейла, как сбитый с толку зритель на теннисном мачте. Что же, черт возьми, так встревожило его-то? Он-то ведь будет сидеть в комфортабельной каюте на «Фарго», потягивать содовую со льдом и слушать донесения по радио.

Мессенджейл вновь уселся в кресло. Меня прошиб пот, и я почувствовал острую боль от тропической язвы под мышкой. Да, чудом обошлось. Начался бессвязный разговор о предварительном обстреле. Мессенджейл очень доволен, что командующий Тихоокеанским флотом разрешил морякам прикрывать десант в течение восьми суток. Бен прав: флот у него в кармане! Должно быть, вдобавок ко всему подмазался к Эрни Кингу ⁸² во время продолжительной и приятной службы в Вашингтоне в оперативном управлении. Ну что ж: им все позволено и они все могут, как говаривал старый мистер Верни.

Как бы случайно, он взял в руки стоявшую у него на столе небольшую красивую модель туземной лодки. «Подарок старосты из деревни Валева. Прелестная вещь, правда? - Его пальцы скользнули по блестящему черному дереву корпуса. - По-моему, ее можно послать президенту. В его коллекцию моделей судов. - И посмотрел на меня. - Как вы думаете, ему поправится?» Мне вспомнились туземные лодки на «той» реке, пляшущие на поверхности черной воды пулеметные трассы и Бен после телефонного разговора с Диком: «Итак, все готово к операции «Смерть». «Я уверен, что президент будет очень доволен, генерал».

Затем без всякого предисловия: «Как давно вы находитесь здесь, Сэмюел? С сентября сорок второго, да?» «Так точно, генерал». - «Больше двух лет! Это немало…» Задумался, посмотрел на простор режущего глаз, яркого, то изумрудного, то небесно-голубого, то цвета индиго, теперь принадлежащего нам моря; за ним, в Рабауле, сидит, как скот в загоне, мощный японский гарнизон и томится в бездействии, как ржавеющий плуг. Затем напрямик: «Вам не кажется, что вы, возможно, нуждаетесь в отдыхе?» Почувствовал себя встревоженным, растерялся: тон его голоса заботливый, но за ним что-то кроется. Может быть, он разозлился (по-своему, конечно) после происшедшей несколько минут назад стычки? Или, возможно, испытывает меня? Проверяет, так сказать, преданность низов верхам. Конечно! А как насчет преданности верхов низам?

«Ничуть, генерал, я чувствую себя отлично. После Бенапея у меня было достаточно времени для отдыха. Месяц назад Нэйт Уэйнтрауб выдал мне медицинское заключение о полной пригодности к службе». Он снова задумался, уставив взор в пространство и зажав в зубах гагатовый мундштук. «Меня беспокоят некоторые из вас, кто повторил подвиг у Фермопил, здесь, в этих далеких краях, в те тревожные дни, когда время мчалось с неумолимой быстротой и его так не хватало на все самое…» На лице Райтауэра младенческий восторг. Еще бы! Начальство изрекает перлы мудрости. Впрочем, может, я слишком плохого мнения о нем? Может, он серьезно так думает, хотя бы в какой-то мере? Да нет, вряд ли. Поднимает лицо, смотрит прямо в глаза: «Не полезно ли вам съездить на недельку в Брисбен?» «Нет, сэр, не думаю. И потом, здесь так много предстоит сделать. Безотлагательно». Конечно! Неделя отдыха и развлечений у Леннона, а питом проснешься в одно прекрасное утро и узнаешь, что тебя освободили от должности. Нет уж, благодарю! Так и не смог угадать, что же таилось в его глазах. Они непроницаемы. Такие светлые, с эдакими точечками на зрачках и… без глубины и блеска. Да, да, они совсем не светятся. «Я отправил бы вас домой самолетом на некоторое время, если бы это было возможно». Продолжает грызть свой гагатовый мундштук. Наверное, думает, что я переутомился на фронте, теряю хватку. Внезапно меня охватил страх: в животе похолодело, как перед приступом лихорадки. Ничего похожего на ощущение, которое испытал минутой раньше, когда взял его на пушку с сорок девятой дивизией. Неужели он действительно думает освободить меня именно таким образом? он хочет выпроводить меня с фронта. Бена и меня, нас обоих. Этих хулиганов, этих радикалов, этих никудышных солдат! «Мне в самом деле очень хотелось бы дать вам возможность побывать дома, хотя бы несколько дней. Это было бы важно во многих отношениях».

Нет, он не намерен снимать меня. По крайней мере, пока еще не намерен. Я совершенно необходим ему для захвата Паламангао. Дивизия взвилась бы как ракета, если б он уволил меня сейчас, и он хорошо знает это. Они ни за что не дали бы в обиду и Бена, это точно, а ведь Бен - еще большая головная боль для него, чем я. Райтауэр не смог бы поднять их с коек, не смог бы сделать этого и Бёркхардт, и Мессенджейл тоже хорошо знает это. Может быть, после боев за Паламангао? Конечно, остаются еще Формоза или Китай, а за ними - острова метрополии. Он подождет, чтобы посмотреть, как мы вынесем священный «Палладиум» из надменного Илиона.

Но что же, черт возьми, он подразумевал под этим «во многих отношениях»? Узнал что-нибудь о моей связи с Джойс? Или это какая-то угроза? У Райтауэра есть возможности разузнать обо всем этом. К черту его! К черту их всех!

«Вы получили какие-нибудь известия от своего тестя, Сэмюел?» - «Нет, уже несколько недель, генерал, с тех пор как он высадился во Франции». - «Понимаю». Этот внимательный, коварный взгляд. Он знает что-то. О папе или Томми? То или другое? Издавна знакомое чувство неловкости. Каждый знает о тебе все, только ты ничего не знаешь. Эти осторожные беседы вполголоса за стаканом хайбола или за чашкой чая, эти сочувствующие взгляды украдкой. «Полагаю, вы слышали о…» «Клуб благородных мучеников» - слова Томми. Представляю себе, как она кривит ротик; как наяву, вижу яркий блеск ее глаз.

Но здесь что-то большее. Похоже, он знает что-то о Томми, и в самом деле, что-то знает. Знает и не хочет сказать мне. Ох, эти власть имущие и блаженствующие в верхах! Боже, как иногда легко возненавидеть человека! Что ж, он ни за что не скажет мне, а, может, это и к лучшему.

Травма Джимми Хойта очень расстроила меня. Здесь, по этим булыжникам, все слишком быстро ездят. Каждый считает это доказательством своего мужского достоинства - мчаться сломя голову. Ни черта этим не докажешь, кроме того, что человеческие бока мягче, чем прессованная сталь. Ей богу, я скоро задам им жару и буду строго взыскивать с них за это. Люсиан на Сицилии вот что сделал: пятьдесят долларов штрафа за каждое нарушение правил движения. Однако все равно это дурной знак. Кто же теперь примет мой любимый четыреста семьдесят седьмой? Можно было бы продвинуть Рея Фелтнера: солдаты знают его и он им по душе, но кто тогда возглавит разведку? Ваучер - вот кто им нужен! Он будет трясти их как грушу, однако его боевой опыт ограничен масштабами роты, в ему не следует перепрыгивать сразу на полк. Может и не справиться. Посмотрим, как у него пойдут дела с третьим батальоном. Пожалуй, придется назначить Джонни Росса. Посоветуюсь с Беном: он позже меня командовал этим полком, у него могут быть кое-какие мысли на этот счет.

Раньше я многие годы высмеивал консервативных, выживших из ума старших офицеров, их манеру, с которой они распекали «этих молодых офицеров», их слабости, недостатки и неподготовленность. Теперь я сам стал таким же старомодным, выжившим из ума старшим начальником. По существу, мне следовало бы остаться командиром полка, а Бену - моим заместителем. Так, как было в Моапоре. Тогда я был бы избавлен от всей этой бумажной волокиты, бесконечной говорильни и неразберихи. Но тогда, несомненно, я не имел бы двух звезд, персональной машины и огромной палатки, самой что ни на есть моей собственной, и, подумать только, каким бы несчастным я себя чувствовал, не имея всего этого дерьма.

Сегодня пришла большая почта. Наконец-то получил вести от папы. Он взбешен действиями Монтгомери ⁸³, попавшего в пиковое положение в Фалезе: упущен великолепный случай прорвать линию Зигфрида, когда немцы дрогнули и стык их флангов оказался неприкрытым. Все еще добивается назначения в действующую армию, но безрезультатно. Слава богу, что хоть снова выбрался во Францию.

Забавное, милое письмишко от Пегги. Она пишет, что мать неистовствует по поводу того, что она бросила школу и стала работать на ферме. Зачем же злиться? Если Пегги сама этого хочет? Слишком много развелось в наше время людей, поучающих других, как им строить жизнь. Почувствовал какое-то удовлетворение. Возврат к земле в одном поколении. Я и сам бы не прочь, прямо хоть сейчас! Идешь по междурядью, лущишь кукурузу и наблюдаешь, как из-под волосатой бледно-зеленой листовой обертки появляется нежный желтоватый початок. Или пилить стволы упавшего дуба! Пила ходит взад я вперед с тонким ритмичным повизгиванием, с каждым взмахом осыпая мой левый ботинок красными опилками… Или гулять по убранным полям! Сейчас самое время: стерня подморожена, в пушистых, голубых на утреннем солнце паутинах, трещит под ногами, как разбитое стекло. Да, мой милый дневник. Я тоскую по дому. И устал.

Ни слова от Томми.

Предстоящая операция навевает на меня какие-то мрачные предчувствия. Не могу прогнать их. Мессенджейл пытается добиться ею чертовски многого. Дерзость, сознательный риск - все это хорошо, конечно, но… но в нужном месте и ради стоящей цели. Ведь только что закончился сезон дождей, а остров огромен. К чему тогда все эти затейливые захождения пешим ходом?

Однако в итоговом донесении главному штабу вооруженных сил в юго-западной части Тихого океана и в Вашингтон этот замысел будет звучать весьма внушительно.

Он смертельно ненавидит меня - вот в чем дело. Он ненавидит меня до глубины души, а я презираю и боюсь его. Точнее, не его самого, а того, что он может сделать, того, на что способен: подобно известным явлениям богов в обличье смертных, как у Гомера. В Мессенджейле, в его душе таится что-то странное. Он говорит с вами о больших вопросах, о проблемах командования, о важности изучения местности, но все это не имеет никакого значения. Главное - то, о чем он думает в глубине души.

Я часто мысленно возвращаюсь к тому случаю на внутреннем дворе в разрушенном замке близ Сен-Дюранса. Он не понимает, не любит человека. Да. Старого доброго homo mensura с его хватательными когтями и косолапыми ногами, его благородством и алчностью, надеждами и тщеславием, трепетом и безграничными его возможностями. Люди. Мужчина склонился над раковиной, смывает растворителем грязь с пальцев. Жена его с бигуди на голове - у плиты: она то и дело утихомиривает ребятишек под неумолчный гул радиоприемника. Ее лицо излучает какой-то свет. А может, это нежное, мечтательное выражение появилось у нее при взгляде на малыша? Мужчина у раковины выпрямляется, подходит к ней сзади и украдкой целует ее, а она смеется, чуть-чуть ворчит, потому что он еще мокрый и в мыле. И вдруг оборачивается и крепко обнимает его, прямо посреди кухни. Ребятишки ссорятся из-за игрушек, заглушая радиопередачу… Все мужчины и женщины со своими мечтами и проступками, ссорами и примирениями, теперь оторваны от своей интимной жизни и своих близких. Они разрознены и безжалостно брошены в джунгли, горы и раскаленные пески пустынь, чтобы сохранить тот образ жизни, в который мы так страстно верим, с которым связано так много славных событий, что даже просто воспоминание о них в эту жаркую, душную ночь, здесь на опушке джунглей у берега моря, в десяти тысячах миль от родины, способно растрогать вас почти до слез… Только далеко не все там так славно, как могло бы быть, почти все не так даже после всех этих страданий и потерь. Мужчина у раковины собирается потребовать кое-каких перемен. И клянусь богом, будет чертовски лучше, если эти перемены произойдут!

Однако Мессенджейл не видит, не понимает ничего этого. Он не способен любить человека, стоящего у раковины, который пытается отмыть грязь с рук. А раз он не способен любить его, то и сам не больше, чем получеловек.

И еще одна мысль в этот поздний, ночной час, полный тяжелых раздумий: если я презираю Мессенджейла и боюсь его, как много во мне самом от человека?»