"Однажды орел…" - читать интересную книгу автора (Майрер Энтон)

ГЛАВА 6

– Добрый вечер, капитан! - Военный полицейский открыл огромные ворота и отступил в сторону.

Проходя на эту огороженную колючей проволокой территорию, Дэмон каждый раз испытывал неприятное ощущение: непостижимо, но в подобных случаях он не мог освободиться от мысли, что обратно уже не вернется. Идя за полицейским, Дэмон с интересом осматривался вокруг. Лагерь для заключенных содержался в чистоте и казался пустынным. Не видно было ни веревок с бельем, ни каких-либо домашних животных, ни тем более играющих в мяч солдат; вокруг зданий и палаток не заметишь и пучка травы. Все говорило о том, что здесь расположено учреждение, в котором отбывают наказание, где нет места проявлению ни человеческих слабостей, ни душевной теплоты. Все живое и зеленое было безжалостно вытоптано и превратилось в гладкие, раздражающие своей белизной дороги, вдоль которых торчали пирамиды выцветших серовато-коричневых палаток; все это в каком-то угнетающе-статическом состоянии, неподвижное, молчаливое, скованное жарким тропическим солнцем.

Когда Дэмон вошел в караульное помещение, ему навстречу поднялся сержант.

– Сэр?

– У вас находится в заключении солдат из пятой роты по фамилии Брэнд?

– Да, капитан, у нас.

В соседней комнате раздался чей-то пронзительный голос:

– Кто там, Хёрли?

Сержант торопливо устремился к открытой двери.

– Это капитан Дэмон, сэр.

– Капитан Дэмон? Гм… Попросите его войти, - послышалось после короткой паузы.

– Здравствуйте, Джеррил, - сказал Дэмон, войдя в комнату, первый лейтенант Джеррил отбросил в сторону журнал с потрепанными уголками и откинулся на спинку неприятно заскрипевшего под ним вращающегося стула.

– А, Дэмон… - Джеррил даже и не подумал встать отдать честь или обменяться рукопожатием. - Пришли, чтобы подбодрить кого-нибудь из своих солдат?

– Моих солдат в настоящее время здесь нет, Джеррил.

– Жаль. Я все время мечтаю увидеться хоть с одним из них, понимаете?

– Понимаю, понимаю, Джеррил.

Лейтенант Джеррил криво улыбнулся и медленно кивнул головой. Это был человек с бочкообразной грудью, длинными руками и короткой бычьей шеей, отчего его голова напоминала сидящую в кадке тыкву. В техасском колледже он был межуниверситетским чемпионом в полутяжелом весе, потом, до поступления в армию, год или два был боксером-профессионалом. Он исполнял обязанности начальника лагеря для военных заключенных и, кроме того, возглавлял полковую команду боксеров в форту Гарфилд.

– Просто дружеский визит?

– Нечто в этом роде. - Дэмон подошел к столу и сел на один из брезентовых стульев. - В действительности я хотел бы поговорить с рядовым Брэндом.

Джеррил удивленно поднял брови.

– Индеец? А зачем он вам?

– Это мое дело.

– Но и мое тоже. - Джеррил нахмурился. - Заявляю вам, что напрасно тратите время. Это же взбесившийся краснокожий. У него не все дома.

– В самом деле?

– Хотел убежать во время работ в Талигане. Краснокожему чертовски повезло, что Андерсен не разбил ему башку. Будь я на месте Андерсена, ему несдобровать бы. А вчера затеял драку с двумя моими полицейскими. Пришлось вправить ему мозги. Упрямая обезьяна. Но мы и не таких обламывали. - Джеррил хлопнул кулаком правой руки о левую ладонь. - О, они все попадают ко мне, Дэмон! - продолжал он своим высоким, пронзительным голосом. - Все: и хулиганы, и умники, и разные неудачники. Все, кто возомнил о себе, что он - это нечто особое, невероятное, понимаете, Дэмон? - Маленькие черные зрачки Джеррила сверкнули, во рту блеснули два золотых зуба. - Все они попадают к своему папочке.

– А вы так усердно воспитываете их, что ничего особого ни у одного из них не остается.

– Да, я делаю из них хороших людей, добиваюсь того, что они начинают кой-что понимать.

– Если вы такой хороший воспитатель, то почему же многие попадают к вам повторно?

Губы Джеррила сложились в небольшую букву «о».

– Гм… Просто некоторые из них поддаются воспитанию хуже других.

– А Брэнд, наверное, труднейший из всех?

– Ничего подобного. Он постепенно поддается, и, несомненно, мы приведем его в порядок.

– Возможно. - Дэмон посмотрел на пухлое квадратное лицо Джеррила, на его маленькие, недоверчивые и невежественные глазки. Что же делает их всех такими надменными и наглыми, такими жестокими? Близость к личной деградации? Профессиональные опасности их ремесла? Дэмон ненавидел военных полицейских. Он понимал, что они необходимы, что это неизбежное зло, ибо люди есть люди и система есть система, - одинокие солдаты находятся в десятке тысяч миль от дома и родственников, - и все же он ненавидел их.

Джеррил уставился на потолок с фальшивым безразличием.

– Знаете, Дэмон, если вы хотите передать ему что-нибудь, я с удовольствием сделаю это для вас.

– Благодарю. Я предпочитаю сделать это сам.

Джеррил наклонился вперед, влажная от пота рубашка натянулась на его бочкообразной груди.

– Знаете, Дэмон, - снова начал он, - по-моему, вы и себя почему-то считаете каким-то особым, необыкновенным.

– Да, считаю, - Дэмон улыбнулся впервые с тех пор, как пришел в лагерь, - в достаточной мере особым и необыкновенным. - Он повернулся лицом к мерно гудящему шестилопастному вентилятору на подоконнике. Дэмону приходилось слышать о том, что происходит здесь по вечерам, когда Джеррил приходит пьяным или разгневанным чем-нибудь и решает поиздеваться над заключенными. Он знал, как этот тюремщик обычно «вправляет мозги» и какими людьми окружил себя для этого - жестокими, коварными, тупыми. Об этом знал любой в гарнизоне, если он вообще хотел узнать. Но Джеррил являлся привилегированным протеже полковника Фаркверсона; его команды обычно побеждали на межостровных чемпионатах, и поэтому он всегда все делал «правильно».

Дэмон довольно часто видел Джеррила на ринге: грубая, рассчитанная на обман атака противника, множество ударов ниже пояса, удары локтями, а иногда и пятками и, как следствие этого, - раздраженные предупреждения судьи, лишение права продолжать бой. Но полковник Фаркверсон был весьма доволен им. «Ну и треплет же их этот парень!»-воскликнул он однажды, покачивая головой. Но солдаты местной армии хранили молчание, они ненавидели Джеррила, и не без причин. Дэмон слышал, как он высказывался относительно филиппинца. «Филиппинец - это то же, что япошка или китаеза, а япошки и китаезы - троюродные братья негров. А может быть, даже и двоюродные братья», - добавлял он, фальшиво улыбаясь. «А кем же, по-вашему, будет техасец, - спросил его тогда Дэмон, - двоюродным братом мексиканца?»

Так, собственно, и началось их знакомство. За десять месяцев до этого Дэмон принял роту, командира которой, как ему коротко сообщили, послали домой для «медицинского обследования» - слова, которыми, как вскоре узнал Дэмон, прикрывался неизлечимый алкоголизм. Рота оказалась далеко не лучшей. Сержанты были неплохие, но они выдохлись и действовали по инерции, без огонька. Старшину роты - флегматичного угрюмого сержанта по фамилии Хнобер - ничто не интересовало, кроме окончания пятого срока службы и игры в крибидж в канцелярии роты. Питание в роте было из рук вон плохим.

Дэмон быстро все это изменил и навел в роте порядок. Он разжаловал Хнобера и заменил его другим сержантом; повара на кухне менялись один за другим, пока питание не стало таким, каким ему следовало быть. Дэмон упорно занимался с ротой, подтягивал дисциплину, следил за бытом солдат и их внешним видом. Он сменил состав бейсбольной команды, и она вновь стала достойным соперником других команд. Он требовал от солдат напряженного труда в течение всего дня, но зато не скупился на увольнение их. Рота довольно быстро завоевала хорошую репутацию, а когда солдаты почувствовали, что после отбоя Дэмон всегда готов выслушать их просьбы и заботы, они стали отвечать ему взаимностью. К концу четвертого месяца солдаты его роты называли себя не иначе, как «дэмоновские дьяволы», и их знали на всем Лусоне как солдат лучшей в полку роты.

В награду Дэмон организовал для солдат вечер танцев в столовой. Это был весьма скромный вечер с танцами под набранный в батальоне оркестр из семи человек, с фруктовым пуншем, отдававшим вкусом душистого мыла, растворенного в настойке лакричника. В начале вечера чувствовалась некоторая скованность: филиппинские девушки взволнованно теснились в одном конце зала, а солдаты в нерешительности стояли в другом. Чтобы разрядить напряженность, Томми начала танцевать с первым сержантом Уилберсоном; лицо сержанта было таким, будто ему приказали перенести через покрытую гладким льдом реку бесценный поднос с дорогим фарфоровым сервизом. После этого солдаты, знавшие филиппинских девушек, начали знакомить с ними своих друзей; сыгравшийся наконец оркестр заиграл что-то, и пары поплыли. Когда веселый капрал по фамилии Торган взобрался на составленные в углу обеденные столы и призвал всех поблагодарить капитана Дэмона, по всему залу прокатились громкие слова одобрения, и Сэма это тронуло до глубины души.

Каша заварилась уже после того, как танцы кончились, когда Томми, Сэм и подчиненные ему офицеры разошлись по домам, а большая часть солдат отправилась в казармы. В столовую без приглашения вторглись несколько человек из пятой роты. Даже и после этого ничего не произошло бы, если бы два солдата из шестой роты не добавили во фруктовый пунш спиртного и если бы один из пришельцев не отозвался о какой-то девушке пренебрежительно, что весьма не понравилось двум ребятам, выпившим крепленый пунш. Возникла короткая, но ожесточенная потасовка, и, прежде чем к дерущимся подоспели Уилберсон и другие сержанты, военные полицейские из заведения Джеррила успели схватить девять человек из шестой роты по обвинению в пьянстве и нарушении дисциплины. Разгневанный, Дэмон пошел к Джеррилу, но тот лишь посмеялся над ним.

– Что, ваши любимые «дьяволы» попали в неприятную историю, Дэмон? Они подняли невероятный шум, когда мы забирали их.

– У вас здесь находятся девять моих солдат, и вы применили к ним максимальные права…

– Правильно.

– Но выпившими были только двое из них - Ахири и Кленич…

– А как вы собираетесь доказать это?

– А как насчет драчунов из пятой? Тех, кто все это начал? Джеррил прищурил свои маленькие черные глаза до узеньких щелочек.

– Дэмон, боюсь, что я совершенно не понимаю, о чем вы говорите.

– Ладно, - пробормотал Дэмон. - Теперь мне все ясно.

– Я так и думал, Дэмон. Вам должно быть ясно.

Все еще разгневанный, Дэмон направился к Фаркверсону. Полковник выслушал его с выражением явно сдерживаемого раздражения. Это был худощавый человек с мелкими острыми чертами лица и странно торчащими ушами; когда Фаркверсон разговаривал с кем-нибудь, он всегда теребил пальцами мочку одного или другого уха. Во время войны он был отличным батальонным командиром во Франции.

– Вы утверждаете, капитан, что ваши солдаты не были пьяны и не нарушали дисциплины?

– Да, сэр. Во всяком случае, не девять человек. Двое из них пили, это верно, и я знаю об этом…

– Но, капитан, разве невозможно, чтобы вы ошиблись?

– Нет, сэр! Я только что опросил шестьдесят трех солдат своей роты. Мои солдаты не солгут мне.

– Да? Интересно… - Фаркверсон снисходительно улыбнулся и посмотрел на стену справа, где висела вставленная в рамку фотография группы высших офицеров у знамени во время инспектирования. - Что ж, я, разумеется, высоко ценю вашу заботу о своих подчиненных…

– Сэр, если вы позволите, это не слепая забота, а элементарный вопрос справедливости. Только два моих солдата могут быть обвинены в том, в чем обвиняются все девять человек. А солдаты пятой роты, которые не имели права даже появляться на вечере, остались на свободе.

Полковник бросил на Дэмона пристальный вопросительный взгляд.

– И каков же ваш вывод из этого?

– Я считаю, что мои солдаты подверглись несправедливой и умышленной дискриминации.

– С чьей стороны?

– Со стороны лейтенанта Джеррила, сэр.

– На каком бы основании он сделал это?

Дэмон глубоко вздохнул:

– На основании личной неприязни, сэр. Дело в том, что лейтенант Джеррил и я смотрим на многие вещи по-разному…

– И поэтому он покушается на ваши права командира?

– Да, сэр.

Фаркверсон бросил на Дэмона сердитый взгляд.

– Это очень серьезное обвинение офицеру-сослуживцу. А вы готовы подкрепить такое обвинение доказательствами?

– Да, сэр, готов.

– Что ж, это неприятное явление, - начал полковник после короткой паузы. - Очень неприятное. - Он откинулся от стола на спинку кресла, достал трубку и кисет с табаком. - Садитесь, Дэмон. - Он начал неторопливо набивать трубку табаком. - Вы впервые служите на этих островах, так ведь?

– Да, сэр.

– До этого вы все время служили в Штатах?

– Да, сэр, после возвращения из Франции все время в Штатах.

– Так-так… Эти танцы… вы говорите, что это была ваша идея организовать вечер?

– Да, сэр. Ко мне обратились несколько солдат по поводу возможности пригласить некоторых филиппинских девушек, и я согласился. Готов принять на себя полную ответственность за это.

– Понятно, понятно… - Фаркверсон снова бросил взгляд на фотографию, глаза его сузились. - Неплохо было бы сначала присмотреться ко всему здесь, так же, как и на всяком другом новом месте. Не следует ставить себя под удар до тех пор, пока не появится возможность хорошенько усвоить, какова на новом месте установившаяся практика. Вы понимаете меня?

– Да, сэр, полагаю, что понимаю. Считаю, что мои действия соответствуют директиве, требующей устанавливать и поддерживать сердечные отношения между филиппинцами и нашими военнослужащими.

– Это зависит от взгляда, Дэмон, - сказал полковник, обжимая большим пальцем табак в трубке. - Взгляда и вынужденных ограничений. Для наших военнослужащих здесь существуют проблемы, которых в других местах нет. Проблемы репутации, престижа, надлежащего порядка. - Он поднес зажженную спичку к трубке и начал сосредоточенно прикуривать. - Я служил в Тянь-цзине, три срока здесь - один из них еще до войны - и в форту Шафтер. Мне кажется, я могу сказать о себе, что знаю Тихий океан и местное население не хуже других, а может быть, даже и получше. У меня есть хорошие друзья и среди филиппинцев, и среди китайцев. Много друзей. При встречах мы приветствуем друг друга, каждый год обмениваемся поздравительными открытками или подарками… - Полковник потеребил мочку правого уха. - Но все это, Дэмон, еще не означает смешения. Восток есть восток, а запад есть запад, понимаете? Эти две части никогда не станут целым. - Фаркверсон неестественно улыбнулся. - Филиппинцы симпатичные люди, они жизнерадостны, добродушны, всегда готовы улыбнуться или спеть песню… Но они азиаты, Дэмон. Этого нельзя забывать. Это простые, необразованные фермеры, или лавочники, или рыбаки, или кто-нибудь в этом роде, с весьма определенными взглядами на кастовость и на белых людей. Девять из десяти филиппинцев только и ждут того, чтобы мы упали лицом в грязь, понимаете? Ждут момента, когда мы потеряем здесь равновесие, чувство собственного достоинства. - Он наклонился вперед и пристально посмотрел своими светло-карими глазами в глаза Дэмона. - Масло и вода, дорогой. Масло и вода. Смешать и то, и другое вместе невозможно. Именно поэтому вы не видите их в нашем клубе, а мы не бываем в их обществе, за исключением официальных приемов во дворце. Лучше держаться от них на расстоянии. - Он помолчал немного и продолжал: - Я ценю вашу инициативу и предприимчивость, но на будущее рекомендую избегать таких социальных общений. Надеюсь, что я высказал все это достаточно ясно.

– Да, сэр.

– Отлично. В таком случае давайте на этом и закончим.

– А как насчет моих солдат, сэр?

На лице полковника появилось явное раздражение.

– Да, да, хорошо. Я поговорю с… со всеми замешанными в этом. Такие дела нужно кончать как можно скорее и по возможности без шума…

Где-то на территории лагеря раздалась резкая, отрывистая команда, затем снова наступила тишина. Джеррил все еще смотрел на потолок и, фальшивя, насвистывал сквозь зубы какую-то мелодию. Дэмон встал.

– Мы теряем время, Джеррил. Я хочу увидеть Брэнда и поговорить с ним. Без свидетелей.

– А я решил, что этого лучше не делать. По тем или иным причинам.

Сэм подошел к столу и, опершись на него обеими руками, твердо сказал:

– Лейтенант, я хочу видеть Брэнда, сейчас же. Итак, или вам придется давать объяснения по этому поводу начальству или я увижу его.

Наступило короткое молчание. Джеррил окинул Сэма испытующим взглядом.

– Вы ведь пойдете на все, чтобы добиться своего, - пробормотал он. - На что угодно…

– Нет. Только на определенные вещи.

Начальник лагеря облегченно вздохнул, его рот искривился в неприятной притворной улыбке. - Дело ваше, - тихо произнес он. - Только не говорите потом, что я не предупреждал вас. Хёрли! - позвал он сержанта. - Возьми этого сумасшедшего индейца и приведи его к капитану Дэмону.

– Да, сэр.

– Желаю вам удачи, Дэмон, - сказал Джеррил высоким дребезжащим голосом.

Выйдя на территорию лагеря, Дэмон начал прохаживаться взад и вперед, неодобрительно посматривая на ряды палаток и поникшие акации по ту сторону проволочного заграждения. Услышав позади себя какой-то звон, Дэмон повернулся: гремя цепью, с трудом переставляя скованные ноги, по дороге шел Брэнд, сопровождаемый Хёрли. Проходя мимо Дэмона, Брэнд бросил на него сердитый взгляд. Его лицо было поцарапано, в синяках, в спутанных волосах и на рабочей куртке засохли пятна кропи. Дэмон повернулся и шел за ними, пока они не остановились у одной из палаток. Брэнд застыл в напряженной стойке «смирно». Пройдя в палатку первым, Дэмон пригласил его за собой, а военного полицейского попросил подождать снаружи. В палатке, кроме двух, поставленных один на другой деревянных шипков и походной койки без тюфяка и подушки, ничего не было. Махнув рукой в сторону ящиков, Дэмон предложил Брэнду сесть, а сам устроился на койке и достал пачку сигарет. От предложенной сигареты Брэнд отказался молчаливым покачиванием головы. Пожав плечами, Дэмон положил пачку сигарет в карман.

– Моя фамилия Дэмон, - сказал он.

Брэнд ничего не ответил на это. У него были гладкие черные полосы, но лицо не было ни плоским, ни флегматичным, что так характерно для индейцев из прерий. Даже сейчас, несмотря на поцарапанные губы, распухший нос и почти заплывший от кровоподтека глаз, было видно, что Брэнд красивый молодой человек; на его лице, на фоне теплого цвета кожи, как оникс, выделялись глаза. Дэмон играл против Брэнда в бейсбол и видел его на полковых соревнованиях по другим видам спорта. Сейчас вся его красота и изящество пропали. Суставы на одной руке вспухли, а по тому, как он садился - сильно согнувшись, - Дэмон понял, что Брэнда ударили либо в живот, либо в пах.

– Меня попросил повидать вас Луис, двоюродный брат Джесси, - сказал Дэмон. - Луис Фанзал, - добавил он после короткой паузы. - Он говорит, что вы его друг. - Индеец по-прежнему угрюмо смотрел на него. - Я пришел сюда не по службе, а просто так. Он говорит, к вам отнеслись несправедливо, оклеветали.

– Ну и что же? - зло прошептал Брэнд. Его глаза выражали глубокое презрение.

Дэмон бросил на него удивленный взгляд,

– Как «ну и что же»? Он сказал мне, что вы…

– …И вы решили разыграть из себя великодушного офицера, сделали одолжение, пришли ко мне, - продолжал Брэнд все таким же гневным хриплым шепотом. - Играете в благородство, строите из себя доброго дядюшку, да?

– Послушайте, Брэнд…

– Плевал я на вас! Не хочу видеть ни вас, ни кого-либо другого. Никаких одолжений ни от кого мне не нужно. Понимаете?

Наблюдая за Брэндом, за его темными, горящими глазами, Дэмон неторопливо закурил сигарету. Понять парня довольно трудно. Его лицо выражало отвращение, безрассудный, безудержный гнев, но в то же время нельзя было не заметить, что это гордый человек и что он способен быстро восстановить свои физические и душевные силы. Свободолюбивый мятежник. Такие всегда рано или поздно попадают в беду. Дэмон с болью вспомнил Девлина, Рейбайрна, Клея, таких же гордых и гневных… К этим людям нужен особый подход, им нужно обязательно в чем-то уступить, и они отплатят сторицею.

Впрочем, возможно, на него вообще ничто не подействует.

– А я почему-то думал, Брэнд, что у вас больше гордости, чем оказалось в действительности, - тихо сказал Дэмон.

Брэнд напряженно взглянул на него.

– Гордости? - возбужденно повторил он. - Это единственное, что у меня есть. Ее у меня достаточно, чтобы спалить вон ту скалу до самого основания!…

Дэмон покачал головой.

– Вы сами роете себе глубокую могилу, и хорошо знаете это. В следующий раз будет одиночное заключение, а потом… - Он замолчал. - Вы озадачили меня, Брэнд. А я, надо сказать, не люблю быть озадаченным. Мне хотелось бы думать; что я в достаточной мере соображающий солдат. Однако, видно, я не всему еще научился за двадцать лет службы, если не могу сообразить, почему такой сметливый парень вдруг решил сдаться. - В глазах Брэнда вспыхнул огонь, и Дэмон понял, что добился того, что хотел. - Мне показалось, что вы смелый парень и сломить вас не так-то просто, что вы один из тех солдат, которые ни за что не позволят унизить себя… Неужели я ошибся в вас, Брэнд?

В палатке наступило молчание. Индеец погладил вспухшую переносицу.

– У меня есть причины на это, - пробормотал он.

– Согласен. Но зачем же позволять им беспричинно губить себя? Почему хотя бы не попробовать постоять за себя в честной борьбе?

– Я и так борюсь…

– Да, но не с теми, с кем нужно, и не так, как нужно. Что вы скажете о Макклейне?

Опять молчание. Брэнд переставил ноги так, чтобы цепь не давила на лодыжки, и недоверчиво посмотрел на Дэмона.

– Куда вы клоните, капитан?

Дэмон улыбнулся:

– Я сказал вам. Я не люблю ошибаться в людях. А уж если ошибаюсь, то хочу знать, почему такое происходит. Это моя гордость, если хотите. А куда клоните вы, Брэнд?

Индеец снова опустил глаза и беспокойно заерзал на ящике. Дэмон неторопливо курил, рассматривая территорию лагеря через откинутые клапаны палатки. Жара становилась все ощутимее; раскачиваемые легким ветерком верхушки акаций шуршали, создавая впечатление, что идет дождь. Дэмон чувствовал, как по шее скатывались и тут же высыхали капельки пота. Уголком глаза он видел, что Брэнд все еще мрачен, но теперь скорее от смущения, чем от гнева и озлобления. Дэмон решил подождать еще. «Может быть, я ошибся? - подумал он. - Может быть, мои предположения совершенно необоснованы».

Три дня назад, меняя в своей спальне пропитавшуюся потом форму, Дэмон услышал шумные голоса спорящих солдат. Год назад он выскочил бы в таком случае на шум, чтобы разузнать, в чем дело, но теперь, привыкнув к возбудимости филиппинцев и зная их любовь к драматическим событиям, он спокойно продолжал переодеваться. Дэмон прикалывал к воротничку двойные капитанские шпалы, когда увидел отраженное в зеркале худое, но подвижное лицо Джесси - мальчика, обслуживавшего их дом.

– Capitan, deve venir para hablar a Luis. Ahora mismo! ⁴⁶ Дэмон улыбнулся. Благорасположенное нахальство этого филиппинца было одной из приятнейших неожиданностей островов. Преданные, работящие и добродушные филиппинцы тем не менее считали нас своей собственностью с того момента, как только вы брали их к себе.

– Кто такой Луис? И почему это я должен поговорить с ним? - поинтересовался Дэмон.

– Мой двоюродный брат. Из Камилинга. - Джесси втолкнул в спальню малорослого, но плотного и крепкого паренька, одетого в форму филиппинской полиции. - Вот он.

– Сэр! - Луис энергично взял под козырек. Дэмон ответил ему. Джесси бесцеремонно приказал:

– Расскажи все капитану…

Дети Дэмона, разумеется, услышали большую часть рассказа, и это событие усиленно обсуждалось во время ленча.

– Сержант Макклейн сломал руку и получил рваную рану, - сказала Пегги. - А что такое рваная рана?

– Порезы и ушибы, - авторитетно ответил Донни, который учился в школе епископа Брента в Багио и сейчас находился дома, потому что были каникулы. - Брэнд, должно быть, пырнул его.

– Пырнул! - повторила Томми. - Что это за слово еще такое?

– Ну, это, знаешь… из блатного жаргона. - Донни был теперь худым и довольно нескладным мальчиком, с таким же пронизывающим взглядом и резкими переменами настроения, как у Томми. - Ребята всегда так говорят.

– А из-за чего они подрались? - спросила Пегги.

– Одному богу известно, - ответила Томми, - но и он не скажет нам. Может быть, из-за денег, или вина, или из-за какой-нибудь маленькой придурковатой филиппинской девушки.

– Послушай, Томми… - вмешался Сэм.

– А что, разве это неправда? Cherchez la femme ⁴⁷. - Она улыбнулась, но ее голос был несколько резок.

Томми немного похудела по сравнению с тем, какой была в Оглеторне или Бейлиссе; под ее очаровательными зелеными глазами легли синие круги, сквозь пудру проступали капельки пота, хотя день был не особенно жарким. Она ненавидела филиппинцев, и Сэм знал это. После суровых лет в Бейлиссе, когда страну затянуло в трясину депрессии, а военнослужащим понизили денежное содержание на пятнадцать процентов, Томми радостно восприняла предстоящую поездку на остров Лусон. Но ее ожидания не оправдались. Она пробовала держаться стойко, умею и экономно вела домашнее хозяйство, участвовала в деятельности нескольких благотворительных организаций, ездила с женами других офицеров за покупками в Лас-Тяньдас, на Квиапо или на озеро Тааль. Но все это она делала, переносила и выдерживала во имя единственной цели: лишь бы дотянуть до момента, когда срок службы Сэма здесь истечет и они смогут наконец уехать от этой невыносимой жары, влаги, муссонных ветров и проливных дождей, с этого острова, на котором все, что сделано из кожи, может за одну ночь обрасти трехдюймовым слоем плесени, оттуда, где в клубе все чаще и чаще с тревогой поговаривали о Японии…

– Этого вполне достаточно, чтобы сделать пацифистом любого, - продолжала Томми. - Они или воруют зонтики в какой-нибудь лавчонке в Чайнатауне, или громят одну из закусочных на Пинпин-стрит, или разбивают друг другу головы, или уродуют какую-нибудь тощую, костлявую девушку. Почему они продолжают мириться со всем этим? - гневно спросила она. - Почему не живут так, как живем мы, нормальные люди?

– Возможно, им недостает твоей замечательной несокрушимой стойкости, - ответил Сэм.

– Очень смешно… Что ж, это, пожалуй, верно: они живут как животные. Большинство из них, во всяком случае. От получки до получки… И единственное, о чем они думают, это вырваться из казармы, побольше выпить и побольше… ты знаешь чего…

– А что значит «ты знаешь чего»? - поинтересовалась Пегги.

– Девочек, конечно. Боже, какая ты глупая! - упрекнул сестру Донни.

– А что же, по-твоему, им делать? - спросил Сэм. - Заниматься балетом? Писать оды, воспевающие тропическую луну? А какая у них возможность встретить здесь порядочную женщину? Они могут быть ординарцами в домах офицеров, но это не значит, что им позволено находиться в обществе дочерей этих офицеров…

– Еще бы! - заметила Томми, выразительно посмотрев на него.

– Я не верю этому, - неожиданно заметила Пегги. Ее нижняя губа несколько выдалась вперед, а карие глазки часто замигали. На какую-то секунду она сделалась такой похожей на сестру Дэмона, что он не мог удержаться от улыбки.

– Не веришь чему, детка?

– Что он сделал это. Брэнд.

– Конечно, сделал. Глупая! - вмешался Донни. - Он же сам признает это, а потом - многие видели: он ударил сержанта куском свинцовой трубы…

– Он возил нас один раз в Кавите, - упорствовала Пегги. - Он такой хороший, тихий и скромный.

– Вот-вот, все они такие, - сказала Томми, передавая ей хлеб, - хорошие, тихие. Но там, где они появляются, сейчас же жди беды.

– Он не должен был брать кусок свинцовой трубы, да, папа?

– Да, не должен. Вероятно, он пытался защитить себя. Похоже, что дело обстояло именно так. Ножа побоялся бы и любой другой на его месте.

– Любой, папа? - Лицо Донни стало очень серьезным. - А ты бы тоже побоялся или нет?

– Конечно, побоялся бы. - Заметив на лице сына разочарование, Дэмон улыбнулся. - Ничего позорного в том, что человек боится, нет. Такие случаи бывают с каждым.

– А есть люди, которые ну ничего, ничего не боятся?

Сэм посмотрел на Томми, которая старательно ела и смотрела в сторону.

– Я знал одного человека, который ничего не боялся.

– Кто он?

– Его фамилия Меррик. Он был командиром роты во Франции. Твой дедушка освободил его от должности и отослал в Блуа.

– А почему он так сделал?

– Потому что этот человек напрасно рисковал не только своей жизнью, но и жизнью многих других. Твой дедушка считал, что человек, который ничего не боится, настолько далек от всего человеческого, что представляет постоянную угрозу для всех, кто так или иначе связан с ним.

– Первый великий миф! - сказала сыну Томми с неожиданной страстностью. - Что всякий солдат якобы всегда неизменно храбр. Можешь назвать это мифом номер один… Пегги, перестань баловаться с едой, - обратилась она к дочери. - Ты уже слишком большая девочка, чтобы позволять себе такие вещи.

– Папа, - снова начал Донни, - значит, если сержант пытался ударить Брэнда ножом, то Брэнд имел право поднять что-нибудь, чтобы защитить себя?

– Я бы сказал, что имел. Конечно, чтобы утверждать это, надо хорошо знать, как все произошло.

– Тогда я не понимаю. Почему же Брэнд не скажет им, что он не виноват? - спросил Донни, положив вилку на стол. - Я бы просто сказал: «Я не виноват».

– Это-то меня как раз и волнует, Дон, - ответил Сэм. - Я тоже никак не могу понять, почему он не говорит этого.

– Сэм, - сказала Томми, пристально посмотрев на него. На середине ее лба появилась вертикальная морщинка. - Ты вмешался и в эту историю?

– А почему ты так думаешь, дорогая?

– Потому что на твоем сумасшедшем мечтательном лице появилась хорошо знакомая мне озабоченность, вот почему. Слушай, Сэм, он ведь даже не в твоей роте. Ты просто гоняешься за бедой… Почему, позволь тебя спросить?…

– Дурная привычка, наверное. - Сэм подмигнул Пегги, которая весело хихикнула и заерзала на стуле. Донни смотрел на него с серьезным видом. - Для одних дурная привычка - это карты, для других - женщины, для третьих - подхалимаж…

– Сэм! Неужели это необходимо высказывать при детях?

– Я не ребенок, - гордо заявил Донни, - мне уже четырнадцать с половиной.

– Низкопоклонство, - поправился Дэмон. Он вдруг почувствовал безудержное веселье. - Я это хотел сказать. Раболепие. Подобострастие. Заискивание. Надо же, как много существует слов для выражения этого качества, правда? Пресмыкательство. Слышала какое слово?

– Сэм, это неприличные слова.

– В самом деле? А если так: пятколизание?

– Это еще хуже…

– Без этого не обойтись, для каждой профессии существует своя терминология. Каждому свой порок или недостаток. Для меня лично - это солдат-пехотинец со всеми его злоключениями.

Томми перестала смеяться.

– Единственное, что здесь нехорошо, так это то, что солдат-пехотинец не в состоянии оказать никакого влияния на комиссию по присвоению званий.

– Правильно! - Он хлопнул себя по лбу. - Боже, я почти совсем забыл!

Томми махнула на него рукой:

– Ты неисправим, Сэм.

– А если Брэнд не виноват… - снова начал Донни.

– Заткни свои уши, - сказала ему Томми. - Твой отец - жертва прелестей этих островов. Они вывернули его наизнанку и загубили его здравый смысл. Если он у него был, конечно.

Сэм пристально смотрел на нее, смеясь и слегка удивляясь, ибо сознавал, что она права. Это правда: он действительно вывернулся наизнанку. Когда на пути из Штатов они проходили на стареньком судне «Томас» мимо мыса Коррехидор, ветерок с островов донес до Сэма запах орхидей, корицы, дыма костров и тысячу других приятных запахов, распознать которые он не смог. По зеленоватой поверхности моря скользили похожие на индейские каноэ шлюпки, которые здесь называют «банка»; их треугольные паруса походили на экзотические медно-красные морские ракушки. С правого борта виднелась на пологом берегу серо-зеленая Манила, с мерцающими в разогретом солнцем воздухе красными и белыми кубиками домов. Жемчужина Востока. После долгих и скучных лет во внутренних американских гарнизонах, после строевых занятий на плацу, лекций в классах, дежурной и караульной службы Сэм почувствовал некоторое волнение, как будто он освобождался от какой-то многолетней шелухи.

Все здесь казалось новым и интересным. Шумные, оживленные рынки. Вот идут местные женщины. Высоко подняв над головой тяжелую рыбину и ритмично покачивая ею, они напевают песенки на тагальском языке. А вот куда-то спешат неутомимой рысцой мужчины в плетеных шляпах и набедренных повязках. К концам покоящихся на плечах коромысел подвешены тяжелые грузы, которые поднимаются и опускаются в такт шагам, словно их дергают за невидимую веревочку. Мимо Сэма величественно, как будто это главы государств, проходят арабы с покрытыми чалмой головами. К Сэму приближается какой-то филиппинский мусульманин со свирепым выражением лица. Он с таинственным видом разворачивает небольшую тряпицу и показывает «необыкновенную» драгоценность. «Сэр, волшебная жемчужина. Только для вас! Единственная в своем роде. Другой такой не сыщешь на всех островах, а может быть, даже и во всем мире! Для вас, сэр, только две сотни песо». Он ловко покрутил перламутровую поделку между большим и указательным пальцами, и она заиграла на солнце всеми цветами радуги. «Подумайте, сэр. Ее подарил моему отцу сам султан острова Паламангао! Для вас, сэр, только сто восемьдесят песо».

В долине было спокойнее. По рисовым полям медленно передвигались женщины в длинных, подоткнутых за пояс юбках; сажая ярко-зеленую рассаду, они то наклонялись, то выпрямлялись. В глубокой луже стоит, лениво пережевывая свою жвачку, бык-тяжеловес; вода доходит до его широкой черной морды с загнутыми назад рогами. Вечером из домиков на окраинах вьются спиральки бледно-сизого дыма, слышатся то непривычно протяжные звуки песен, то оживленный говор и смех. Филиппинцы всегда поют, или смеются, или жестикулируют. Их стремление к приключениям, к получению знаний, приобретению вещей и к обмену взглядами безгранично. Неторопливо прогуливающийся филиппинец - босой, в сдвинутой на затылок соломенной шляпе, с болтающимся у обнаженной ноги острым, как бритва, ножом без ножен, - кажется, готов ко всему, что может произойти на белом свете. Дэмон заметил и еще более интересную черту филиппинцев: каждый из них обладает сильным и стойким чувством якобы присущей только ему особенности, чувством необыкновенной силы и своего особого места в будущем. Если филиппинец не становится таким, каким он мечтал стать, то он знает но крайней мере к чему он все время стремился.

Необыкновенная страстность и жизнерадостность филиппинцев растрогала Дэмона до глубины души. Он купил и драгоценный камень «кошачий глаз», и пучок бананов, и филиппинский кинжал с ручкой из рога для Донни. А для Томми Сэм однажды купил даже большой, покрытый колючками плод, называемый дурман; продававшая их сморщенная старушонка утверждала, что любая женщина, вкусившая этот плод, будет вечно красивой и молодой. Позднее Томми сказала ему, что содержимое плода пахнет смешанным с серой лошадиным навозом и что она предпочитает стареть, не пропитывая себя такими зловонными запахами: одновременно она попросила его не тратить немногое свободное время на то, чтобы таскать в дом различные местные товары. Сэм согласился. Тем не менее этот очаровательный уголок мира и его веселые и подвижные жители покорили сердце Сэма. Эти бурлящие миллионы стремительно двигались к будущему, об этом красноречиво говорило все то, что Дэмон видел вокруг себя. Новая серия потрясающих событий вот-вот начнется в Азии. Он отложил в сторону все иные книги и начал изучать Филиппины по Форбесу, эксплуатацию Китая западными странами по Хьюзу и Андерсону; ужасные исследования Риви Аллея о жестокой эксплуатации и смертности на заводах по производству шелка и на спичечных фабриках в Шанхае, где в невыносимой жаре миллионы хилых детей работали до тех пор, пока не падали от изнеможения среди машин, после чего их выбрасывали на улицу на верную смерть. Он прочитал волнующую книгу Сун Ятсена «Саньминьчжуи» ⁴⁸; Латнорета, Абенда и дю Хальде; прочитал книгу Каваками и Янга о росте японского милитаризма и зловещие прогнозы Ли о захвате Японией Филиппин из залива Лингаен. Западные страны вторглись в вакуум и применили силу теперь начиналась реакция на это вторжение. Молчавший, скованный по рукам и ногам гигант распрямился и оглянулся вокруг себя, чтобы разобраться во всем и решить свою судьбу. Здесь произойдет столкновение гигантских сил, и не только в форме новой войны, но и в форме непрерывной конфронтации их в течение следующего столетия. Народы Азии проснулись, они набирают силу…

Послышался подчеркнутый тишиной резкий и сиплый голос Джеррила, потом кто-то раскатисто засмеялся. Дэмон перевел взгляд на Брэнда. «Такие, как Джеррил, могут погубить или искалечить этого солдата», - подумал он.

– Вы думаете, Брэнд, что все люди против вас, - неторопливо проговорил он, понизив голос. - Но вы ошибаетесь. Пожалуй, из каждых двух - один, не больше. Всегда найдется несколько человек, которые по разным причинам хотели бы поплыть против течения. Хотите верьте, хотите нет, но я один из них. И, хотите верьте, хотите нет, - я верю в правосудие и торжество справедливости.

– Справедливость, - повторил Брэнд с презрением. - Я могу рассказать вам о справедливости, рассказать о таких вещах, что у вас волосы встанут дыбом!

– Правильно. Но это вовсе не доказывает, что справедливости не существует или что ее нельзя иногда добиться.

– Это все только разговоры, - сказал Брэнд, презрительно скривив губы.

– Правильно, разговоры. А вы что, можете предложить что-нибудь другое? Способствовать тому, чтобы эти тюремные обезьяны погубили вас? Они сделают это, друг, когда захотят. Они только этим и занимаются. - Дэмон помолчал немного и продолжал: - Вы говорите, что боретесь. Что ж, давайте попробуем дать им настоящее сражение по делу, в котором вас обвиняют. Почему же всегда все должно быть так, как хотят они? В следующий раз Макклей будет еще более несправедлив с кем-нибудь, и вина за это ляжет на вас, потому что вы даже и не пытаетесь поставить его на место. Почему, Брэнд? Ни я, ни кто-либо другой не можем помочь вам до тех пор, пока вы не расскажете откровенно и подробно обо всем, что произошло.

Брэнд бросил на него мрачный взгляд, начал было говорить что-то, но тут же замолчал и потрогал пальцами незажившую царапину на щеке. Дэмон снова достал из кармана пачку сигарет и молча предложил собеседнику закурить. Это был решающий момент, момент, когда в человеке борются несколько противоречивых чувств. Дэмон наблюдал за Брэндом. Оставаясь внешне как бы совершенно безразличным, внутренне - по необъяснимой причине - Сэм питал к солдату глубокую симпатию. Парень должен был решить сам.

– Хорошо, - сказал наконец Брэнд. Он взял сигарету и осторожно зажал ее вспухшими губами. - Я расскажу вам. Все расскажу. Но только вам… На доверительных началах.

– Хорошо, пусть будет на доверительных началах, - согласился Дэмон.

Вся жизнь - это случай. Вам могут сказать, что жизнь зависит от упорной работы, или что ее определяет грубая сила, или что для хорошей жизни необходимо быть сообразительнее других, или что в жизни важнее всего иметь связи с необходимыми людьми… Но все это чепуха…

В действительности жизнь человека зависит от счастливой случайности и, как говорила его бабушка, от умения правильно понимать приметы. Некоторые из них лгут, а некоторые говорят правду, поэтому, чтобы правильно разобраться в них, надо обладать большой мудростью. Например, в то утро, когда его назначили шофером к Эстелле Мельберхейзи, он находился на улице, позади сарая, в котором ремонтируют и обслуживают машины. Запихивая в мусорный ящик использованную ветошь, он увидел под ногами почти скрытый грязью патрон калибром 7,6 мм. Он быстро поднял его. Гильза была просверлена, порох из нее изъят, поэтому, хотя патрон и выглядел смертоносным, он был безопасен. Разворачивая машину около большой виллы на Райзэл-авеню, он все еще размышлял над тем, каким образом патрон мог оказаться возле мусорного ящика.

Она вышла из дома и улыбнулась ему, словно знала его уже много лет. Взгляд ее больших влажных глаз казался искренним, нежная смуглая кожа - очаровательной. Он предположил, что ей лет тридцать - тридцать два.

– Как вас зовут? - спросила она, когда он, захлопнув за ней дверцу, тронулся в путь.

– Рядовой Брэнд, мэм.

– Брэнд. Странная фамилия. Вы клейменный? ⁴⁹

– Пока еще нет, мэм. Она улыбнулась:

– Вы мексиканского происхождения?

– Нет, я индеец.

– Да? Чистой крови индеец?

Он кивнул и ответил не без гордости:

– Я потомок вождя Джозефа.

Они медленно продвигались по хаотически расположенным, запруженным народом улицам. Наконец она сказала ему остановиться и ждать ее. Его глубоко поразили самоуверенное безразличие и легкость, с которыми она совершала многочисленные покупки. Она производила их так, как будто все эти созданные старательными и искусными мастерами вещи существовали только для того, чтобы развлекать ее и никого другого. У умирающих слонов вырывались бивни, мужчины с костяными кольцами в ноздрях и ушах ныряли с грузом в мрачные глубины океана у берегов Цейлона, женщины, не разгибая спины, работали с раннего утра до позднего вечера - и все это для того, чтобы Эстелла Мельберхейзи могла показывать своим холеным, изящным пальчиком на понравившуюся ей вещь и снисходительно кивать головкой продавцам. Она купила китайскую шелковую дорожку на стол, рулон индийской материи из Мадраса, жадентовый кулон, родовой фетиш из эбенового дерева, завезенный сюда из Малайских государств, две бронзовые кружки, маленькую желтенькую рисовку в бамбуковой клетке. К немалому удивлению продавцов, без каких-либо разговоров она, не задумываясь, покупала все, что ей нравилось, и уходила дальше.

– Они запрашивают цену в расчете на то, что вы будете торговаться, - заметил он однажды.

– Я знаю, - ответила она. Ее лицо становилось намного моложе и привлекательнее, когда она улыбалась. - Но не хочу торговаться.

– А вы всегда делаете только то, что хотите?

– Конечно! - ответила она, смеясь, и, как-то по-особому поднимая подбородок, откинула назад спавшие на лоб волосы, будто давая понять этим жестом, что разговор на эту тему больше не интересует ее. - А что, разве это плохо?

– Думаю, что нет.

Ему никогда в жизни не приходилось видеть таких, как она. За каких-нибудь два часа она истратила денег больше, чем он видел их за всю свою жизнь. А теперь вот она спрашивает его, что он больше всего любит из еды, какой у него дом, собирается ли он остаться в армии, когда истечет срок контракта. Неожиданно замолчав, она сосредоточенно наблюдала за оживленными потоками людей на улицах. Ее изумительные белокурые волосы падали длинными локонами на шею. Во всем ее облике и в движениях проскальзывала какая-то едва уловимая праздность состоятельного и опытного человека. Ее отец был каким-то непонятным для Брэнда образом связан одновременно и с импортно-экспортным делом и с армией; теперь он находился на острове Минданао. Ее мать развелась с ним и снова вышла замуж за кого-то из кинопромышленников. Сама Эстелла была недавно в Париже и намеревалась снова поехать туда через год, а может быть, даже и раньше…

Во второй половине следующего дня она попросила отвезти ее на горный хребет Тагейтай. Они взбирались наверх по извилистой дороге, мимо пригородных домиков, объезжая запряженные буйволами повозки, наполненные пальмовыми листьями, или кокосовыми плодами, или бамбуком. На плоских берегах горных ручьев они то и дело видели женщин, которые выколачивали белье и громко переговаривались друг с другом под глухие хлопки вальков, а рядом под деревьями весело играли их дети.

– Что это за жизнь?! - тихо сказала Эстелла. Брэнд повернулся и удивленно посмотрел на нее.

– Они живут очень хорошо. Это гордый народ.

– Да? - спросила она, изумленно приподняв брови. - Я, кажется, заслужила упрек. Вы знаете кого-нибудь из филиппинцев?

– Конечно, знаю. Несколько человек.

Он рассказал ей о вечерах, проведенных в семье Луиса, о тесной закопченной хижине из волокон и листьев пальм, о большом чугуне, полном свинины и риса в уксусе, о стеклянных и тыквенных сосудах с лимонным соком или мякотью, о пальмовом вине, о сидящих по углам и грызущих сахарный тростник детях, о смешных разговорах с помощью жестов.

– Я бы хотела узнать каких-нибудь филиппинцев, - сказала она с оттенком зависти. - Я имею в виду кого-нибудь кроме тех, которые прислуживают нам дома.

– А что вам мешает? - спросил он, махнув рукой в сторону филиппинцев. - Вон они…

– Я не могу, - возразила она.

– Почему?

– Просто потому, что это не принято, Джо.

– Но если вы можете в одно утро закупить чуть ли не половину того, что продают на рынках Квиапо, то с таким же успехом могли бы поехать в пригород и познакомиться с филиппинцами…

Это показалось ей забавным.

– Вы прелестны, Джо. Просто прелестны…

– А что тут прелестного?

– Такая наивность… Это очаровательно.

Через несколько минут они добрались до вершины, и она попросила его свернуть в небольшую рощу дикорастущих дынных деревьев. Такой великолепной картины Брэнд никогда не видел. Ему приходилось бывать на вершинах гор и любоваться с них внушающими благоговение пейзажами, но то, что он увидел сейчас, было просто божественно. Внизу под ними раскинулось озеро Тааль. Оно простиралось от подножия Тагейтая до величественных пурпурных горных массивов на противоположной стороне; по темно-синей глади озера скользили многочисленные шлюпки-банки с похожими на волшебные крылья золотистыми и алыми парусами; на расположенных террасами склонах, покрытых густой зеленью, по рисовым полям двигались едва различимые сгорбившиеся фигурки людей. С озера прямо им в лицо дул приятный ветерок.

– Как игрушечные, - прошептала Эстелла, - крохотные игрушечные человечки…

Скользнув взглядом по спускающимся до самого озера уступам зеленых террас, Брэнд сказал:

– Представьте себе, что вся ваша жизнь проходит в труде на каком-нибудь из этих участков. Вся жизнь…

– Что ж, они только на это и годятся, - ответила Эстелла. Резко повернувшись, Брэнд бросил на нее полный возмущения взгляд, но тут же понял, что она подсмеивается над ним. Улыбнувшись, он откинул голову назад и долго восхищенно смотрел на нее. Эстелла ответила ему пристальным взглядом, ее губы раскрылись в зовущей улыбке… В следующий момент она неожиданно бросилась в его объятия и, лихорадочно дрожа всем телом, дарила и дарила ему свои жадные, горячие поцелуи…

Ничего подобного раньше Брэнд не испытывал. Со своими друзьями по роте он ходил несколько раз к проституткам на Пин-пин-стрит. Обычно он бывал при этом пьян, и все, что видел и испытывал там, позднее вызывало у него отвращение. Особенно не нравились ему последующие разговоры и обсуждения в казарме. По его мнению, связь с женщиной должна быть тайной и вызывать чувство гордости, быть чем-то вроде молитвы или дуэли… И вот теперь ему довелось испытать именно это: перед ним лежит томно закрывшая глаза богатая женщина, которая горячо целует его, обнимает, стонет от сладостных ощущений… Позднее, сидя в машине и откинув голову назад, она рассказывала ему об игре в двадцать одно очко в казино в Монте-Карло, поездке на верблюдах к Большому Сфинксу в Гизе, о том, какой красивый вид открывается, когда входишь в гавань Рио-де-Жанейро.

Он проводил с ней каждую свободную минуту. Они бродили по запруженной народом Дасмаринас-стрит, купались и загорали на пляже в Понбале, ездили вдоль Луиеты, в Кавите, откуда можно было посмотреть на остовы злополучных кораблей адмирала Монтоджо, похожие в лучах заходящего солнца на скелеты огромных животных с черными ребрами, или взглянуть на сгущавшиеся над островом Миндоро мрачные грозовые тучи. Потом они обычно возвращались в ее виллу на Райзэл-авеню. Она высаживалась у парадного подъезда, а он ставил машину в гараж и проскальзывал в дом с заднего хода. Она, полураздетая, уже ждала его в спальне…

Она купила ему несколько вещей: часы со светящимся циферблатом, бумажник из свиной кожи, филиппинский ножик с резной ручкой. Он с благодарностью принял ее подарки. А почему не принять, если это доставляет ей удовольствие? Вещи сами по себе значили для него немногое. Во время различных построений, на строевых занятиях, на хозяйственных работах он неизменно думал о ней, но никогда и ни с кем не делился своими чувствами. Сознание того, что он любит белую женщину и любим, как он думал, ею, придавало ему уверенность, рождало новые, неведомые до того эмоции. Он стал внимательнее следить за своим внешним видом и еще больше отчуждаться от немногих друзей в роте.

Но через три недели все кончилось. Ее мать, которая жила в Санта-Монике, серьезно заболела, и Эстелла была вынуждена вылететь в Штаты.

– Когда мы увидимся, Эстелла? - спросил он.

Она посмотрела на него с вялой безучастной улыбкой.

– Я не знаю, Джо. Посмотрим.

Эстелла поспешно собралась и сделала все необходимые приготовления к отъезду. Он держался в стороне от нее и видел издалека, как она села в кеб и уехала в Кавите. В ту ночь он долго метался на своей койке: ему представлялось, как она, скользя но громадным волнам Тихого океана, быстро удаляется в сторону солнца. Пройдет немного времени, и она окажется на другой стороне земли, далеко от него.

Утром следующего дня наступила реакция: Брэнд стал необычно раздражительным, задумчивым, рассеянным. Он непрестанно задавался вопросами: что же с ним произошло, что же будит дальше?…

Через день после этого над ним начал издеваться Макклейн, сержант с полным красивым лицом и широко посаженными светло-зелеными глазами, которые, когда он улыбался, странным образом расширялись. Он придрался к Брэнду за работу на грузовике и назначил его во внеочередной наряд. Когда Брэнд начал возражать, Макклейн ехидно улыбнулся и сказал: «В чем дело, Брэнд? Ты что, устал? Тебя замучили? Скучаешь о ком-то? Кого-то не хватает?» Стоявшие рядом солдаты захохотали. Значит, они знали? Значит, о его связи с Эстеллой всем было известно? Брэнда охватил гнев, но усилием воли он подавил его. Грязные свиньи, для них нет ничего святого, особенно если дело касается женщины. Они оскверняют все, к чему притрагиваются.

Когда диспетчер Айвис донес, что Брэнд возвратился из поездки на пятнадцать минут позже положенного, он понял, что к нему начали беспричинно придираться. Он прилагал все усилия, чтобы содержать свое заведование в отличном состоянии и иметь безукоризненный внешний вид. Но к нему продолжали придираться, и даже некоторые друзья стали относиться к нему по-другому. Он позволил себе поступить не так, как все, и теперь должен за это расплачиваться. Ни одного дня не проходило без того, чтобы перед ним не появлялось хитроватое лицо Макклейна, который начинал издеваться над ним.

– Не слишком ли много ты о себе думаешь, индеец? Потискал немного хорошенькую белую бабенку и теперь считаешь, что тебе все позволено? Лучшего-то ты, наверняка, никогда в жизни и не видывал…

Уязвленный нескончаемыми придирками, задетый за живое издевательствами над тем, что так дорого для него, Брэнд не сдержался и резко ответил: - А в чем дело. Макклейн? Тебе что, завидно, что ли?

Сержант громко захохотал:

– Завидно! Ну и дурак же ты! Я отказался от нее еще до того, как ты приехал сюда. Ты знаешь, сколько ребят у нее побивало? Половина полка, а то и больше! Ха! Она хорошо известная манильская проститутка…

Находившиеся рядом солдаты смотрели на него с насмешливой улыбкой. Жирное тело Макклейна сотрясалось от смеха. От унижения и обиды Брэнд пришел в ярость.

– Это отвратительная ложь! - возбужденно воскликнул он.

– Ты что, хочешь, чтобы я рассказал тебе о ее спальне? Хочешь, нарисую план ее квартиры?

Теперь над ним смеялись все, кто находился в мастерской. Прав был его дед: белый человек вероломен, коварен и безгранично жесток, его ненависти и алчности не бывает предела.

Однако если она позволяла этой наглой толстомордой свинье раздевать себя, ложиться с ней в постель и обнимать ее…

– Ты все еще не веришь, - продолжал Макклейн, качая головой. - Ну что ж, я скажу тебе еще кое-что. Она ложилась на кровать в одних трусиках, телесного, салатного или зеленого цвета… Ты был у нее последний, но далеко не первый, а воображаешь бог знает что!… Хочешь, чтобы я рассказал, как она это делает? Как она кладет свои…

Брэнд ни секунды не раздумывал и не принимал никакого решения, его движения были автоматическими. Лицо Макклейна как будто приблизилось к нему само, и веселое выражение на нем моментально сменилось выражением безграничного удивления. Выпад Брэнда вперед был настолько быстрым, что ни о каком размышлении не могло быть и речи, а удар от плеча настолько сильным, что он почувствовал боль в руке. Кто-то испуганно прошептал что-то, но Брэнд не расслышал слов. Он воспринимал окружающие лица только как расплывчатую массу и с неистовством наносил Макклейну все новые и новые удары с такой силой и быстротой, на какие только был способен. Макклейну удалось сильно ударить Брэнда по щеке, индеец покачнулся и едва удержался на ногах, но это только удвоило его ярость, и он бросился на сержанта с новой силой. Стукнувшись после удара Брэнда о крыло автомобиля, сержант упал, но быстро поднялся. В его руке сверкнуло длинное лезвие ножа.

– Хорошо! - гневно воскликнул он. Изо рта и из уголка глаза у него текла кровь. - Я проткну тебя, как поганую собаку…

Даже в этот момент Брэнд не почувствовал никакого страха, только ненависть и необходимость вооружиться чем-нибудь для защиты. Кто-то попытался удержать его за руку и за плечо, но он рванулся в сторону, пробежал между двумя автомашинами, скользнул взглядом по длинному металлическому верстаку, тискам, сверлам, заметил кусок металлической трубы, схватил его и повернулся обратно, навстречу Макклейну. Приблизившись к сержанту, Брэнд уклонился в сторону и резко махнул трубой. Нож полетел на цементный пол, а Макклейн с диким воплем схватился за руку. Раздался громкий крик Айвиса, требовавшего прекратить драку, но Брэнду теперь было все равно. Все они против него, все его враги. Уж раз начал, надо довести дело до конца. Он отбросил кусок трубы в сторону и стал наносить сержанту все новые и новые удары кулаками. Прижав Макклейна ударами к борту грузовика, Брэнд схватил его обеими руками за горло и что есть сил сжал его. Жирное лицо сержанта набухло кровью, посинело. Кто-то угрожающе кричал Брэнду у самых ушей, чьи-то руки пытались оторвать его от сержанта; но остановить его, охладить кипящую в нем ярость и гнев уже не могла никакая сила. Этот изверг должен умереть. Сейчас же.

В этот момент его-то ударил его чем-то по затылку. Острая холодная боль - и тьма, как будто на него опустилось крыло гигантской птицы…

Брэнд выбросил окурок и сложил руки на коленях.

– После этого вы, значит, сдались, - сказал Дэмон. Брэнд гневно тряхнул головой.

– Это они сдались мне. Я умру, прежде чем уступлю им хоть дюйм.

– А это одно и то же.

– Что одно и то же?

– Одно и то же, - повторил Дэмон. - Бунт, подобный вашему, - это все равно что лечь на землю и позволить им ходить через вас. Даже хуже. Вы говорите им, чтобы они разнесли вас на кусочки. Вы просите их об этом.

– Я смотрю на это по-другому, - сказал Брэнд.

– По-другому смотреть на это невозможно. Вы сидите здесь и отказываетесь защищать себя. Боретесь с Джеррилам и другими тюремщиками. А Макклейн гуляет в Маниле и посмеивается над вами. В этом нет никакого смысла…

– У меня есть на то свои причины.

Брэнд сказал все, что хотел сказать. Пусть даже такому честному и надежному человеку, каким, кажется, является капитан Дэмон. Есть вещи, о которых человек не рассказывает никому, несмотря ни на что.

Дэмон достал свой перочинный нож и начал чистить ногти.

– А она вовсе не нуждается в вашей защите, вы знаете? - сказал он. - Мисс Мельберхейзи. Она сама о себе позаботится.

Брэнд не смог скрыть своего удивления, но Дэмон, как бы не замечая этого, по-прежнему смотрел на свои ногти. - Вы играете на руку Макклейну, Брэнд. Делаете то, чего хочет он… Молчите, сами себя губите… Иначе говоря, предоставляете ему возможность снова встретиться с ней.

Эти слова рассердили Брэнда, и он начал было что-то говорить, но Дэмон поднял руку и посмотрел на него своим печальным озабоченным взглядом.

– Хорошо-хорошо. Может быть, она прекрасная девушка. Может быть, она больна, может быть, просто ищущая приключений богатая женщина. Я не знаю, да и знать не хочу. Во всяком случае, это меня не касается. - Он поднял указательный палец. - Одно я вам скажу: она никогда не стала бы беспокоиться о вашем добром имени, если бы все произошло наоборот… Поэтому страшного в том, чтобы рассказать о ней в суде, если потребуется, ничего нет. - Он напряженно улыбнулся. - Не беспокойтесь, богатые в ситуации, подобной этой, страдают очень редко. Расплачиваться всегда приходится таким, как вы и я.

Слушая Дэмона, Брэнд беспокойно ерзал на ящике. Этот Дэмон, несомненно, умный человек, он быстро разобрался во всем этом деле и знает о нем, пожалуй, больше, чем сам Брэнд. Ручка его перочинного ножа из рога. Это тоже примета. Так же, как найденный Брэндом разряженный патрон. Впрочем, в разгадке этой приметы он явно ошибся…

Дэмон сложил перочинный нож и повернулся к Брэнду.

– Сколько человек видели драку? - спросил он.

– Не знаю. Человек семь или восемь…

– Значит, они видели, как он угрожал вам ножом?

– Да. Но это не поможет. Все они боятся Макклейна как огня.

– Ну, это мы еще посмотрим. Возможно, мне удастся сделать так, что меня они побоятся побольше, чем Макклейна. Это точно, что он преследовал вас с ножом?

– Конечно. Он чуть не ударил меня, когда я приблизился к нему.

Наступило короткое молчание. Легкий ветерок колыхнул входные клапаны палатки, на полу закрутились маленькие смерчи из пыли.

– Дело ваше, Брэнд, - сказал тихо Дэмон. - Все в ваших руках. Можно выиграть это дело, по главным пунктам обвинения по крайней мере. По-моему, это возможно. Но для этого необходимо ваше желание бороться за правду. Другим путем, конечно, не так, как вы сейчас боретесь с тюремщиками. - Дэмон наклонился вперед и оперся руками о бедра. - Вы были хорошим солдатом, Брэнд, с отличными до этого случая аттестациями. При желании вы могли бы остаться таким и впредь… Ну как, согласны?

Когда решение принято, изменить его нелегко, отступать назад не хотелось бы. Но теперь, смотря на изрезанное морщинами лицо Дэмона, чувствуя на себе его твердый, полный убежденности взгляд, Брэнд понял, что капитан прав, а он, Брэнд, выбрал неверный путь. Если оставить все по-прежнему, то только погубить себя, ничего не добившись. И в отношении Эстеллы он, Брэнд, был не прав: его ложная гордость привела к тому, что он бьется головой об стену. Перед ним сидит белый человек, офицер к тому же, который считает, что он, Брэнд, нечто большее, чем подлая, ни на что не годная краснокожая тварь; который хорошо понимает его состояние и не боится сидеть рядом и разговаривать с ним.

– Хорошо, капитан, - ответил он наконец. - Пожалуй, стоит попробовать.