"Однажды орел…" - читать интересную книгу автора (Майрер Энтон)

ГЛАВА 3

– Ривьера! Там, должно быть, очень интересно, - сказала Мэй Ли Клегхорн. Ее монотонный оклахомский голос дрожал от возбуждения. - Какова же эта Ривьера, расскажите мне.

– О, там очень хорошо и весело, - ответила Томми Дэмон. - Вдоль берега повсюду великолепные отели - в Канне это место называется Ля-Круазетт, - дома все белые, с черной отделкой, с замысловатыми башенками и другими украшениями… Но я была там недолго, немногим менее месяца. - Прожить месяц в таком месте, да это ж просто чудесно! - воскликнула Мэй Ли. - Черт возьми, я отдала бы что угодно, только бы попасть в Европу. - Это была худощавая нервозная женщина с волосами цвета соломы, гладко зачесанными назад и закрепленными на затылке в небрежный пучок. Сейчас она была на седьмом месяце беременности и продолговатый вздувшийся живот придавал ей жалкий анемичный вид. - Джек назначен в Тяньцзинь, вы знаете, в пятнадцатый полк. Он говорит, что в Тяньцзине его будут обслуживать два мальчика-туземца, кули и горничная. Представляете? Но, говорят, в Китай с семьями посылают редко, за исключением немногих избранных… Расти! крикнула она.

– Что? - отозвался маленький мальчик с белыми взъерошенными волосами, игравший у кромки поля, поросшего бизоновой травой.

– Иди сюда, к маме.

Расти уставился на нее возмущенным взглядом.

– Я играю в трактор, мама.

– Ну ладно, только дальше ни в коем случае не ходи, слышишь?… Посмотрите на него, - продолжала она, обращаясь к Томми, - он как будто только что из резервации. Я вынуждена была подстричь ему волосы. - Она глубоко вздохнула. - Мальчик… Я не возражала бы иметь у себя одну из этих китайских горничных. Я так устала от нескончаемой стирки, уборки и штопки, что скоро развалюсь, наверное. Как вы думаете, Томми, есть у нас шансы попасть в Китай? - спросила она слегка почтительным тоном.

– Конечно, есть. Наполовину это, во всяком случае, зависит от простой случайности…

– А почему ваш отец, дорогая, не вызовет туда Сэма? Или он сам не хочет ехать туда?

Томми нахмурила брови и, не отрывая взгляда от шитья, ответила более раздраженным тоном, чем хотела:

– Я не думаю, что управление генерального адъютанта было бы довольно этим. К тому же Сэм ни за что не попросит папу. Вы же знаете его: он никогда не просит об одолжении для себя.

– О, я знаю… Он гордый. Только ведь от излишней гордости в наше время хорошего-то не жди. Я хочу сказать, какой толк от этой гордости, если ему приходится служить в таком месте, как наш форт?

– Вы правы, - согласилась Томми. - Вы попали в самую точку, Мэй.

Томми и Мэй сидели на тесной веранде в домике Дэмонов - четыре человека могли на ней разместиться только в один ряд - и, не отрывая рук от шитья, наблюдали за своими отпрысками. Донни сидел на одеяле и, энергично взмахивая ручками, радостно кричал что-то Расти, который, издавая невероятные лающие звуки, катил по пыльной, усыпанной гравием дорожке игрушечную пожарную машину. Позади них до самого горизонта простиралась, слегка поднимаясь вверх, равнина, покрытая травой да редкими припавшими к земле темными очажками из мескитовых деревьев и чапареля. Томми ненавидела эту бесплодную засушливую землю. Условия жизни в форту Харди, по каким бы стандартам ни судить о них, были очень тяжелыми, но здесь, в форту Дормер, дело обстояло еще хуже. Форт находился в ста пятидесяти милях на юго-восток от Эль-Пасо, в глубине пустынных земель. Их поселили здесь в двух маленьких комнатках с цементными полами и глинобитными стенами, к которым примыкала эта маленькая веранда и пристройка с односкатной крышей, служившая кухней. Словно оплакивая покойников, здесь почти непрерывно выл сильный ветер, который перекатывал по пустыне сорванные стебли полыни и индигоноски; красная пыль проникала всюду, оседала на продуктах, одежде и на тех немногих предметах обихода, которые они привезли с собой из Харди. По деревянным частям домика бегали, издавая свои чирикающие звуки ящерицы, вокруг осушительных трубок холодильного шкафа, извиваясь, ползали змеи, с потолка падали скорпионы и начинали корчиться на холодном сыром полу, ударяя по нему своим противным хвостом… Эту уходящую в сторону Мексики землю нельзя было назвать Америкой, а тем более заморской землей. Преддверие ада. Еще одно преддверие ада на огромной американской пустыне, только намного хуже первого, ибо если в прошлом форт Дормер и славился тем, что под руководством смелого генерала Джорджа Крука здесь выдерживали многочисленные и искусные атаки индейцев, то и теперь, и в будущем на такую славу рассчитывать было нельзя. Здесь не было даже кино, снабжение было из рук вон плохое, а начальник гарнизона Хауден, угрюмый низкорослый сын пресвитерианского священника, не переваривал легкомысленного, по его мнению, поведения офицеров на субботних гарнизонных вечеринках. Сэм пришел в восторг, когда ему сообщили о предстоящем перемещении. Ему пообещали, что на новом месте он будет командовать ротой, однако через два месяца в батальон прислали капитана и Сэму пришлось уступить свое место…

Почти не воспринимая того, что говорила Мэй Ли, Томми внимательно следила за ползающим по одеялу Донни. Было девять часов утра, и солнце припекало еще не очень сильно, но над пустыней уже дрожали и переливались волны разогретого воздуха. Местность, в которой нет воды, ужасна. Люди не приспособлены для жизни в таком месте. Она заметила, что здесь уживаются только стойкие и непоколебимые натуры, истинные отшельники. Жена подполковника Паунолла, выросшая в штате Теннесси, как-то сказала ей во время вечернего чая: «Сюда приезжают только два типа людей: сильные и стойкие - в хорошем смысле этих слов и сильные и стойкие - в плохом смысле; но обязательно сильные и стойкие. - Она слабо улыбнулась и пристально посмотрела на Томми своими блеклыми синевато-серыми глазами. - Только немногие и с трудом привыкают к жизни здесь…»

– Я все время думаю о том, как бы хорошо было уехать отсюда, - продолжала Мэй Ли. - Куда-нибудь совсем в другое место, в какую-нибудь далекую экзотическую страну. Джек перестал бы быть таким неугомонным, довольствовался бы тем, что есть, стал бы таким же внимательным, как прежде. Он такой раздражительный! - Она звонко рассмеялась и окинула взглядом веранду. - За последнее время он стал совсем другим, я прямо не знаю, что мне делать с ним. Мама всегда мне говорила, что ничего удивительного в том, что мужчина теряет к тебе интерес, нет, что это вполне естественно, но я почему-то не верю этому…

Томми нахмурила брови. Одним из презираемых ею явлений гарнизонной жизни был непрестанный обмен мнениями между женами офицеров по интимным вопросам: доверительные разговоры с целью облегчить душу, сплетни и неумолимое разделение этого узкого, изолированного круга людей на враждующие группы обманутых женщин и беззаботных, потакающих своим желаниям мужчин. Перед Томми сидела молодая женщина, обеспокоенная тем, что интерес и внимание мужа к ней постоянно слабеет; она испытывала из-за этого настоящий страх, искала поддержки, хотела обрести прежнюю уверенность в себе. А кто ей поможет? Томми наблюдала, как это произошло здесь, в течение года, пока они жиля в форту Дормер.

Мэй Ли рассказывала ей свою историю несколько раз. Джек поступил на военную службу в числе последних энтузиастов своего города, незадолго до окончания войны. они познакомились друг с другом на танцах осенью того же года. Вскоре состоялась их шумная военная свадьба со всеми этими сказочными костюмами, перекрещенными шпагами, огромным белым тортом, весельем под густой тенью магнолиевых деревьев… В центре всего этого была Мэй Ли, мечтавшая о своем исключительном счастье в будущем. Она могла теперь уехать из этого маленького мрачного городка в Оклахоме, избавиться от нескончаемых жалоб и причитаний матери и начать жить в блестящем мире приемов, танцев и парадов. Начать новую жизнь…

И вот теперь, спустя пять лет, под жарким открытым небом Западного Техаса, все переменилось. Только что вернувшийся из Арканзаса Джек Клегхорн увидел другой мир, мир в котором Мэй Ли больше уже не представлялась ему квинтэссенцией мечты. Он познакомился с более привлекательными и интересными женщинами в северных и восточных городах страны; они возбудили в нем неуемную страсть. Он танцевал с ними, угощал их кофе и пуншем, жадно ловил их взгляды своим страстным взором. Они так много знали и видели, обладали такими изящными манерами, о которых раньше он не имел ни малейшего представления. И вот он оказался здесь, в этом изолированном приграничном гарнизоне, втянутым в унылое однообразие маршей, смотров и учений. Он ушел в честолюбивые мечтания. Не по своей вине он не успел попасть на войну и все еще был вторым лейтенантом с ничтожными шансами на продвижение по службе. И ничто об этом не напоминало ему больше, чем полное опасений почтительное отношение Мэй Ли, ее бьющая в глаза оклахомская неотесанность.

Тем не менее - Томми знала это - Джек неплохой человек; его нельзя назвать ни ограниченным, ни развратником. Он не бросает Мэй Ли, не волочится за другими женщинами, по крайней мере сейчас не волочится. Он направляет свою бьющую через край энергию на занятия в поле, на игры руководимой Сэмом ротной бейсбольной команды, в которой он хорошо справляется с обязанностями атакующего игрока на третьей базе. Беда лишь в том, что общих интересов с Мэй Ли у него оставалось все меньше и меньше; за несколько коротких лет он намного опередил ее. Единственное, чего не хватало для того, чтобы Джек «сорвался», это Ирен Келлер. Такая всегда откуда-то бралась, в любом гарнизоне - живая, яркая, чувствительная, необыкновенная наездница и танцовщица, ее глаза постоянно светились каким-то особым внутренним светом; молодые офицеры слетались к ней, как мухи к меду… Мэй Ли чувствовала все это интуитивно. Опасаясь ужасных последствий, она искала утешения и успокоении везде, где это было возможно. Сейчас она была снова «положении - событие, о котором она открыто сожалела, имея в виду дополнительные расходы на второго ребенка из получаемого Джеком мизерного денежного содержания. Мэй Ли инстинктивно задавалась вопросом: «До этого, когда я носила Расти, Джек был внимательным, ласковым и нежным ко мне; почему же ему не быть таким и сейчас?» Но теперь он не был таким; на этот раз он был угрюмым, раздражительным, вспыльчивым.

Томми взглянула на Мэй Ли. Бледные впалые щеки, огромные синяки под глазами. «О боже, она сейчас начнет плакать, - с раздражением подумала Томми, - что-что, а плачущих женщин я не переношу. Неужели они не могут взять себя в руки?» Однако раздражение быстро прошло и сменилось глубоким сочувствием этой женщине.

– Ох эти мужчины! - сказала она наконец вслух. Ее голос был более категоричным, более бессердечным, чем ей хотелось бы. - У них свой мир, и они идут своим путем. Неоспоримая правда состоит в том, что биологически мы, женщины, находимся в мышеловке. Находились, находимся и будем находиться… Мужчины никогда ни к чему не привязаны по той простой причине, что они и не должны быть привязаны. Для них не существует никаких последствий. Все последствия ложатся на пас, и они понимают это, и это заставляет их чувствовать какую-то вину. Поэтому они убегают стрелять из ружей, или подрывать старые, покрытые толем лачуги, или что есть силы бросать друг в друга бейсбольный мяч. Они воображают при этом, что заняты важным делом…

Разгневанная собственными словами, Томми неожиданно замолчала. Она почувствовала, что была в этой опрометчивой тираде вероломной по отношению к Сэму, но что поделаешь, все сказанное казалось ей достаточно правдивым. Чем они занимаются вот сейчас, в данный момент? Наверное, сидят в канцелярии роты и рассказывают друг другу анекдоты или вспоминают старый добрый Корнд-Уилли-Хилл, а их благоверные в это время штопают и стирают белье и возятся с драгоценными отпрысками.

– Такова уж система, - продолжала Томми сердито. - Они нацепляют все эти звездочки и нашивки, важничают и строят из себя бог знает кого. Это придает им чувство совершенства, товарищества и всякой другой чепухи…

Томми неожиданно замолчала. Ее лицо выражало гнев и отчаяние. Мэй Ли горько плакала. Большие сверкающие слезинки катились по щекам и падали на зеленое платье, впитывались в ткань, отчего она становилась похожей на блестящий старый тент.

– Томми, он теперь совершенно не интересуется мной…

– Не может быть, Мэй.

– Это все жена майора Келлера. Он… он влюблен в нее. - Расширенные, полные страха глаза Мэй смотрели на Томми с отчаянной надеждой. - Что мне делать, Томми?

– Ничего страшного в этом нет, - ответила Томми, - она заигрывает со всеми мужчинами.

– На вечере, две недели назад, она танцевала с ним.

– О, дорогая, он должен танцевать с ней, и Сэм тоже, это не что иное, как служебная обязанность.

– Да, но он танцевал не так, как все… Джек прижимался к ней…

– Но ведь Ирен Келлер… Ха, мы знаем, какая она.

– Он влюблен в нее. Влюблен по уши…

– Нет, нет дорогая. - Томми поднялась со стула, подошла к Мэй и нежно обняла ее. - Вам просто нездоровится из-за беременности, и вы воспринимаете все в преувеличенном и искаженном виде. Джек хороший человек, он просто взвинчен в связи с назначением нового командира батальона. Сэм тоже взвинчен и расстроен. У них не выходит это из головы. Вчера вечером Джек говорил мне, какой хорошей опорой вы были для него в прошедшем году… - Ласково поглаживая ее по спине, Томми думала: «Боже, прости мне эту ложь во имя доброго дела». - Идите домой, Мэй, и попробуйте заснуть, вам будет лучше. Я посмотрю за Расти.

– О нет, это не честно.

– Почему же не честно? Все очень хорошо. Я разбужу вас в одиннадцать тридцать. Договорились?

– Спасибо, Томми. Вот уж совсем не думала, что так раскисну. - Мэй Ли с трудом поднялась на ноги и заковыляла вокруг веранды к своему домику, стоявшему по соседству.

Главное - быть все время занятым чем-нибудь. Займи голову, не можешь занять голову - займи руки. Томми сошла с веранды, переменила Допил штанишки, надела ему на головку панамку от солнца, которую он тотчас же сбросил. У пожарной машинки, которой забавлялся Расти, потерялась чека из задней оси а колеса соскакивали. Томми взяла шпильку для волос, вставила ее в отверстие в осп и загнула назад, так, чтобы она удерживала колесо, по крайней мере до тех пор, пока вернется Джек и починит игрушку как следует. Потом Томми закончила штопку, снова уселась на веранде и начала шить новое покрывало на кушетку. Жара стала более ощутимой, со стороны Мексики с неослабевающей силой дул сухой ветер. Стрелки часов медленно продвигались к полудню. Прозвучали звуки горна; на плацу занималось какое-то подразделение солдат, оттуда доносились приглушенные расстоянием голоса, растянутые предварительные и отрывистые исполнительные команды: «Отделение, в две шеренги… становись! Отделение, в колонне по два, шагом… марш!»

Томми поймала себя на том, что она вот уже несколько минут смотрит на бескрайние просторы пустыни в вопросительном недоумении. Как она оказалась здесь? Что заставило ее вернуться в тот же самый мир, в котором она выросла? Почему она не вышла замуж за археолога, за какого-нибудь раджу или за такого бизнесмена, как ее дядя Эдгар? Ах да, любовь: ты влюбляешься в человека и не расстаешься с ним всю жизнь. Но почему ей вздумалось влюбиться в Печального Сэма Дэмона? Может быть, это воля всевышнего, которой мы должны слепо подчиняться? Доктор Тервиллигер в форту Харди говорил, что любовь - это не что иное, как судьба человека-животного: мы не сворачиваем с проторенного пути, повторяем действия себе подобных, хорошие и плохие, глупейшие действия и повадки наших предков с волосатыми лицами и красными обнаженными ягодицами. Мы сами выбираем себе яд. Не является ли жизнь медленным эллиптическим движением назад, к своим же первоисточникам? Неужели каденции барабана и горна так глубоко проникли в ее душу, что от них никак и никогда не избавишься?

Быстро, почти автоматически прокалывая иголкой подрубочный шов, Томми вспомнила свою мать. Одна сцена запомнилась ей особенно отчетливо. Действие происходило на освещаемой ярким солнцем опушке, обрамленной желто-зелеными зарослями джунглей. На опушку вышел мужчина в ярко-голубой рубашке, в жилете и со светло-желтой повязкой на голове. Он шел медленной, плавной походкой, как будто танцевал во сне. У него была медно-золотистая кожа, искрящиеся, слегка раскосые глаза. Позади него шли двое обнаженных до пояса мужчин с массивными золотыми браслетами на руках. Каждый из них держал в руке поблескивавший в лучах солнца большой кривой нож, а один, кроме того, держал над головой первого мужчины небольшой, раскрашенный пурпурным цветом зонтик. Потом появился отец Томми. Он выглядел очень тонким и прямым в своей плотно подогнанной форме цвета хаки. Подойдя к мужчине с желтой повязкой, он поклонился, и они обменялись рукопожатием. В толпе мужчин, стоявших у кромки джунглей, раздались восторженные крики, они потрясли своими копьями и саблями. «Это султан, дорогая, - сказала ей мать. - Султан Паламангао». По маслянистой поверхности воды скользили красно-синие лодки с пиратскими парусами цвета меди, а в глубине джунглей ударили в гонг, потом еще раз, до них донесся тонкий вибрирующий звук. Султан Паламангао. Мать подняла ее на руках так, чтобы она могла хорошо все видеть. Потом, когда Томми с восторгом наблюдала, как эти люди в ярких шелковых одеяниях, потрясая зонтиками и саблями, бешено кружатся в танце, она неожиданно почувствовала, что руки матери дрожат; посмотрев на мать, Томми увидела на ее лице страх…

Томми бросила взгляд в сторону играющих детей. Донни бормотал что-то себе под нос - мурлыкающей речитатив, который закончился возбужденным восклицанием. Она подумала, что к нему пристает Расти, но мальчик Клегхорнов сидел на корточках в нескольких футах от Донни, у кромки бизоновой травы, в усиленно толкал свою пожарную машину. Донни сидел на своем одеяле из белых и синих лоскутьев и, наклонившись вперед, тянулся ручонками к пестрому резиновому шлангу, конец которого, казалось, был перекинут через веревку для сушки белья… Эта веревка проходила не менее чем в пяти футах в стороне от Донни. Шланг неожиданно зашевелился, и, к своему ужасу, Томми увидела плоскую, угловатую голову змеи.

В первый момент она настолько испугалась, что не смогла вымолвить ни звука. Змея повернула голову вправо, потом влево и остановилась в нерешительности, озадаченная видом маленького, весело лепечущего что-то создания, взмахами его ручонок.

– О-о, - простонала Томми. - Донни…

Ребенок не обратил на нее никакого внимания. Он был поглощен медленным движением этого интересного узора из переливающихся коричневых и белых ромбиков. Его непокрытая круглая головка закачалась от радостного смеха. Томми поднялась на ноги и нетвердым шагом направилась было к Донни, но потом остановилась. Змея находилась слишком близко к нему и слишком далеко от нее. Бежать к одеялу нельзя, змея свернется и ужалит Донни еще до того, как она подбежит и подхватит его на руки; тогда-она уже ничего не сделает. Томми прошла еще несколько шагов и опять остановилась. Донни замолчал, ему надоело смотреть на неподвижные ромбики, и он устремил свой взгляд наверх, в небо. Томми тревожно осмотрелась вокруг. Расти удалялся от змеи и не видел ее. Позвать на помощь некого. Кругом никого. Она должна что-то предпринять одна. Сама.

Повернуться спиной к тому, что происходило около Донни, было поистине мучительно, но Томми повернулась и быстрыми неслышными шагами бросилась в спальню, к прикроватному столику, который Сэм смастерил из патронного ящика; она выдвинула ящик, выхватила из него кобуру, раскрыла ее, достала пистолет и рванулась обратно на веранду. Змея пропала. О нет, вот она, сворачивается для нанесения поражающего удара. Пистолет был заряжен, но Сэм никогда не держал патрон в патроннике, Томми знала это. Левой рукой она ухватилась за ствольную коробку, с трудом оттянула ее назад и отпустила; с лязгающим металлическим звуком коробка возвратилась в прежнее положение. Бесшумными шагами Томми спустилась по ступенькам веранды. Расти повернулся теперь к ней - краем глаза она видела, как он, встревоженно посмотрев на нее, начал подниматься с корточек.

– Стой там! Не двигайся, Расти! - крикнула она ему. - Не двигайся!

Мальчик стоял в нерешительности, с широко открытыми глазами. Донни тоже перевел взгляд на нее, но Томми не спускала глаз со свернувшейся змеи, которая теперь медленно, с гипнотической осмотрительностью отводила голову назад, в то время как ее хвост принимал вертикальное положение. Раздался сухой жужжащий звук гремушки, как будто спустился заводной механизм неисправной игрушки. Найдя на ощупь защелку предохранителя, Томми откинула ее и ухватила большой пистолет обеими руками, положив на рукоятку левую поверх правой, как учил ее отец несколько лет назад в скофилдских казармах. Томми долго не могла прицелиться, конец ствола пистолета все время прыгал то выше, то ниже головы змеи. Змея казалась ей огромной, грозной сверкающей пружиной, сжавшейся для смертельного удара. Донни что-то лопотал ей; тонким, полным страха голосом о чем-то спросил Расти…

– Хороший мальчик, - сказала Томми пронзительным взволнованным голосом, отвратительным фальшивым голосом старой карги. Донни неожиданно начал двигаться, она с трудом перевела дыхание и отвела пистолет вправо. Ствол продолжал прыгать. «Не трясись! - приказала она себе вполголоса. - Ты, идиотка, не трясись!» Она вскинула пистолет вверх и опускала его до тех пор, пока мушка не оказалась под частично прикрытым веком агатового глаза змеи. Задержав пистолет в этом положении, Томми нажала на спусковой крючок.

Раздался оглушительный выстрел. Ее руки подбросило вверх так сильно, что они до боли ударились об лоб. Змея свернулась в еще более плотные петли. Томми опустила пистолет и выстрелила еще раз, теперь в спутанный чешуйчатый клубок. Когда дым рассеялся, Томми увидела, что змея лежит на земле вытянувшись, ее ужасные челюсти сжимаются и разжимаются, голова слабо покачивается из стороны в сторону, тело разорвано в нескольких местах, из ран вытекает яркая кровь.

Томми бросилась к Донни, подхватила его левой рукой и поспешила к дико вопившему Расти.

– Все хорошо, Расти, не плачь, - успокоила она его, обняв правой рукой, в которой все еще держала пистолет. - Теперь уже не страшно, все хорошо. - Где-то скрипнула дверь, и она увидела, что из соседнего дома к ней бежит Элейн Нилэнд.

– Что случилось, Томми?

– Гремучая змея, - ответила Томми. Она уже была совершенно спокойна и отлично владела собой. - Будь осторожна, Элли.

– Вы застрелили ее!

– Все равно будьте осторожны. Они обычно ползают парами, - предупредила ее Томми, вспомнив рассказ Сэма о змеях. - Вторая, наверное, где-нибудь поблизости, в траве. Возьмите у меня Донни, пожалуйста.

– Что? Нет, нет, подождите, не ходите туда…

Но Томми не чувствовала теперь никакого страха. Она приблизилась к бизоновой траве, осторожно вошла в нее и, уклонившись немного вправо, увидела среди пожелтевших стеблей сверкавшую на солнце узорчатую чешую второй змеи. Она выстрелила в нее дважды. Змея свернулась в предсмертной агонии и судорожно растянулась на земле, словно пытаясь сбросить с себя свой чешуйчатый покров. В проеме распахнувшейся двери в домике Клегхорнов появилась Мэй Ли. Держась за перила, она неуклюже сошла по ступенькам веранды и торопливо затрусила к Томми. Ее лицо было искажено от страха.

– Все в порядке, - крикнула Томми, - я прикончила их обеих! - Попавшие в горло пороховые газы вызвали у нее кашель. Ей вспомнились стрелковые полигоны в Скофилде и Беннинге, она улыбнулась. Руки все еще ныли от удара об лоб, но она почти не замечала этой боли. Со стороны плаца к ней бежали два солдата в рабочей одежде.

– Седьмой учебный кавалерийский полк спешит на выручку, - заметила Томми, улыбаясь. Она повернулась к ревевшему от испуга Расти и склонилась над ним. - Не плачь, не плачь, дружок, - бормотала она радостно, - все закончилось благополучно, ты же видишь?

– О, она была уже совсем рядом с одеялом! - воскликнула подошедшая Мэй Ли. - Боже мой, так близко к детям… Вы же спасли их, Томми!

– Пустяки.

– Как же пустяки, вы в самом деле спасли их… - Мэй Ли со страхом уставилась на пистолет в руках Томми. - Я ни за что не смогла бы сделать этого.

– Смогли бы, Мэй. - Теперь это казалось Томми простейшей вещью в мире: увидев змею, ты стреляешь в нее, вот и все.

– Нет, я не смогла бы, - повторила Мэй Ли. - Я умерла бы от страха, просто умерла бы, и все.

Подбежали солдаты; в руках у них были лопаты. Первый из них - длинноногий, рыжий, с искривленным носом и густыми бровями - спросил:

– Что случилось, леди?

– Ничего, - спокойно ответила Томми. - Гремучая змея, - продолжала она, махнув пистолетом в сторону ближайшей. - Две. Я убила их обеих.

Солдаты подошли к убитой змее.

– Близко не подходи, Томми, - предостерег рыжеволосый. - Они могут ужалить даже тогда, когда мертвые… И здорова же, сволочь! - Спохватившись, он повернулся к Томми: - Извините, мадам!

– Ничего, ничего.

– А где вы научились так хорошо стрелять?

– В разных местах, - ответила она, нахмурившись. - Я вижу у вас лопаты, будьте любезны, закопайте змей, пожалуйста.

– Конечно, конечно, мадам, - он посмотрел на нее с благоговением, - сейчас закопаем.

Через некоторое время сюда же пришла Джулиана Бентик - соседка из четвертого от них домика. Обступив Томми, женщины болтали наперебой, словно стая сорок. Томми повернулась к Элейн Нилэнд и взяла у нее Донни. Ребенок лукаво посмотрел на мать, неожиданно откинул головку назад и, как кукла, беззвучно засмеялся. С двумя пеньками передних зубов он был похож на маленького веселого старичка. Позади раздался резкий повелительный голос. Повернувшись, Томми увидела, что к ним быстро приближалась Эменда Паунолл, жена заместителя начальника гарнизона. На иен было простое серое платье из бумажной ткани, а в правой руке она держала кавалерийский карабин с рычажным затвором; ее морщинистое лицо было спокойным, сосредоточенным. Она с одного взгляда поняла, что здесь произошло.

– Я именно так и подумала, - заявила она. - Молодец, Томми.

– Спасибо, мадам. - Томми была польщена похвалой, но тут же разозлилась на себя за то, что поддалась этому чувству.

– Она попала одной из этих ядовитых тварей прямо в голову, мадам, - сказал рыжеволосый солдат, приподнимая змею лопатой.

– Вижу, вижу, - заметила миссис Паунолл, с интересом рассматривая безжизненное разбухшее тело змеи. - Слава богу, что некоторые из нас, женщин, прилично владеют огнестрельным оружием. Не люблю беспомощных женщин.

Наступило гнетущее молчание. Чтобы сгладить его, Томми заметила:

– Пойду-ка я домой да почищу пистолет, пока не вернулся Сэм, а то ведь этим разговорам и конца не видно. - Вы умеете чистить пистолет? - пробормотала пораженная Мэй Ли.

– Конечно, умеет, - резко заметила Эменда Паунолл. - Любая жена военного должна знать, как разобрать и почистить хотя бы стрелковое оружие. Нам, пожалуй, нужно будет устроить вечерние занятия для женщин. Я поговорю об этом с Хэрри. - На ее морщинистом лице появилась ледяная улыбка. - Во время войны с индейцами племени сну моя мать сшибла краснокожего с коня одним выстрелом, - похвалилась она Мэй Ли и почти профессиональным жестом перекинула карабин в левую руку. - Так-то вот. Твой папа будет доволен тобой, Томми, - сказала она, сделав ударение в слове «пана» на последнем слоге. Приветливо посмотрев на Томми, она повернулась и пошла домой; полы ее платья развевались на ветру, а медный затыльник приклада карабина сверкал на солнце.

За бурным возбуждением наступила реакция: все неожиданно успокоились, стали равнодушными, никто не знал, что делать дальше. Змей закопали без каких-либо почестей, солдаты лениво побрели в свое подразделение. Элейн пошла с Мэй Ли, успокаивая ее по дороге, а Томми вошла с Донни в дом и посадила его в детскую кроватку.

– Бяка, бяка, - забормотал он, качая головой и сердито смотря на пистолет. Томми поняла, что ребенку не правится запах пороховых газов.

– Очень хорошо! - сказала она громко. - Запомни это. Запомни на всю жизнь, что это отвратительная вещь. - Она с трепетом подняла его на руки и крепко прижала к груди. - Мои милый мальчик, - бормотала она, горячо целуя ребенка. - Мой дорогой сын. - На глазах у нее появились слезы.

Ящик в прикроватном столике в спальне все еще был открыт; кобура лежала на ее подушке. Томми даже не помнила, как бросила ее сюда. Она достала из ящика щетку, протирку и маленький пузырек с растворителем номер девять, села на койку и начала чистить канал ствола пистолета. Томми знала, что пистолет перед чисткой следовало бы разобрать, но забыла, как отделить ствольную коробку. Она пропихивала через капал смоченные в растворителе кусочки ветоши и с удовольствием наблюдала, как, превратившись в черные масляные комочки, они выскакивали из окна ствольной коробки.

Я сделала это, - подумала Томми, вдыхая острый запах растворителя из бабановой эссенции и эфира. - Я сделала это и спасла своего мальчика. Единственный раз, когда я попала в критическое положение в отсутствии Сэма. Конечно, если бы он был здесь, он сделал бы это быстрее и лучше меня; но я так и не узнала бы тогда, смогу ли я сделать это сама… Теперь он никогда не узнает, как я себя чувствовала в эти… что? Минуты? Секунды? Теперь мне кажется, что это были долгие часы. Никто этого не знает, кроме меня. Такова уж, наверное, жизнь: самые храбрые и мужественные действия совершаются в одиночестве, никто но видит их и не аплодирует им».

Когда Томми, намочив ветошь растворителем, приступила к протирке патронника, она внезапно почувствовала такую острую спазму в кишечнике, что едва перевела дыхание и еле успела добежать до туалета. Сидя там, она громко расхохоталась. «Что должна знать любая жена военного», - вспомнила она. Потом, ухватившись за колени и содрогаясь всем телом, она начала горько рыдать. Смеясь и рыдая, она прижалась головой к холодной шероховатой глинобитной стене.

По ступенькам поднималась пара за парой; на фоне светлых дамских платьев военные мундиры выглядели темными, несколько мрачноватыми. Все светильники были покрыты японскими бумажными фонариками желтовато-коричневого цвета; лишенный обычного яркого освещения сверху, офицерский клуб выглядел необыкновенно просторным и праздничным. На помосте, задрапированном черной и золотистой материей, расположился оркестр, который играл сейчас вальс. Томми, разговаривавшая с Элейн Нилэнд, узнала среди оркестрантов сержанта Кинча. Уверенно нажимая на клапаны инструмента своими пухлыми пальцами, он беззвучно играл, используя сурдинку. Рядом с пим, прислушиваясь к шуршащему топоту ног и покачивая в такт головой, сидел у своего барабана маленький ссутулившийся рядовой Островский. На стенах были развешаны плакаты и разноцветные флажки. Один из них представлял собой копию лепты к знамени части за участие в сражении, значительно большую по размерам, чем оригинал, с надписью: «Каибре - Сен-Мишель - Мёз - Аргонн». На другом полотне, самом большом, развешенном в центре, над помостом для оркестра, было написано крупными буквами: «Добро пожаловать, генерал Першинг!»

– Просто трудно представить себе, что он здесь! - воскликнула Элейн Нилэнд. Это была полная женщина со светлыми волосами и безмятежной улыбкой на лице. Она нервно, как штабной сержант перед смотром, одернула перед своего платья. - Проделать такой длинный и трудный путь, чтобы попасть сюда, это поразительно!

– Да, - сухо ответила Томми, - просто удивительно.

Они приблизились к помощнику полковника Хаудена лейтенанту Гейгеру. Он слегка поклонился им, на его лице появилась слабая официальная улыбка. Сэм пробормотал: «Лейтенант и миссис Сэмюел Дэмон», как будто они не виделись друг с другом всего три часа назад. Лейтенант Гейгер повторил их имена адъютанту начальника гарнизона капитану Тайсону, тот передал эту бесценную информацию заместителю начальника гарнизона подполковнику Пауполлу, который в свою очередь доложил ее начальнику гарнизона. «Так уж принято в армии», - пробормотала Томми, улыбаясь и медленно продвигаясь вдоль выстроившихся в ряд официальных хозяев приема. Но сегодня все было несколько по-другому, ибо сегодня полковник Хауден, обычно напускавший на себя надменный отеческий вид, ужасно нервничал и волновался; он повернулся к стоявшему рядом генералу Першингу и еще раз повторил имена Сэма и Томми. Генерал Першинг внешне выглядел точно так же, как когда-то во Франции: высокий, строгий, с огоньком в глазах, любой мечтал бы о таком дедушке-герое. Его усатое лицо озарилось привычной, свойственной военным улыбкой.

– Дочь Джорджа Колдуэлла? - оживленно спросил он. - Конечно, конечно, здравствуйте, дорогая. - Затем к Сэму. - А, Ночной Портье! Это было под Бриньи, так ведь? Рад видеть тебя снова, дорогой, весьма рад! - Он крепко, до боли стиснул руку Сэма.

Томми была довольна, что настояла на том, чтобы Сэм, хотя бы в этот единственный вечер, нацепил на мундир все свои орденские ленточки, несмотря на то, что разговор об этом чуть было не привел их к ссоре.

– Хауден, - продолжал генерал Першинг, обращаясь к начальнику гарнизона, - а вы и не сказали мне, что у вас служит Дэмон!

– Гм, я об этом не подумал, генерал, - испуганно ответил полковник. - Откровенно говоря, я и не представлял, что вы знаете его…

– Знаю его! - В глазах Першинга сверкнули недовольные искорки. - Я собственноручно приколол ему на грудь орден Почета. Он один из девяти в моем почетном списке героев, Хауден, один из девяти, понимаете?

– Ясно, сэр, - льстиво ответил полковник Хауден, бросив на Сэма испуганный взгляд.

Здесь были и другие офицеры, прибывшие в форт Дормер с генералом армий. Они стояли небольшой группой в стороне, как бы для того, чтобы не умалять славы и блеска генерала. Как и все штабные офицеры, они держали себя со свойственной им безразличной вежливостью. Томми начала было небрежно приветствовать их и неожиданно застыла. Перед ней остановился и поклонился высокий капитан с длинным прямым носом, широкими скулами и холодным взглядом янтарно-желтых глаз.

– Я имел честь служить некоторое время с вашим отцом, миссис Дэмон, - вежливо доложил он.

Томми смущенно улыбнулась. Кто это? Все еще взволнованная встречей с генералом Першингом, она никак не могла сосредоточиться.

– Вы, вероятно, не помните меня, - продолжал капитан, обращаясь уже к Сэму. - Мы встречались с вами во Франции…

– Помню отлично, капитан Мессенджейл. Двор гостиницы в районе Сен-Дюранса.

– О, вы таки помните! - Мессенджейл очаровательно улыбнулся, и Томми отметила про себя, что он очень красив; его лицо выглядело намного моложе и менее холодным, когда он улыбался. - Я опасался, что под давлением обстоятельств тех времен вы могли совершенно забыть нашу встречу.

– Суматошное и сумбурное время, так вы, кажется, сказали тогда, - ответил Сэм. Он улыбался, но в его голосе чувствовались железные нотки, которые Томми уже научилась различать.

– Неужели помните? - с нарочито радостным изумлением спросил Мессенджейл.

– Это ваши слова, сэр.

– Просто замечательно, что вы помните их! Возможно, что это была своего рода аллитерация. - Он снова улыбнулся, широко изогнув губы, но выражение его глаз осталось при этом неизменным. - Да, но теперь все это прошло, осталось позади. - Брови Мессенджейла приподнялись. - Даниельсон говорит, что вы стали непревзойденным знатоком военной истории. Это правда?

Томми наблюдала за двумя мужчинами, сосредоточив свое внимание не столько на том, что они говорят, сколько на интонации голосов и выражении их лиц - привычка, которую она усвоила еще девочкой, когда жила в гарнизонах, где служил отец. Таким путем можно узнать о людях гораздо больше, чем следя за смыслом высказываемых ими слов и фраз. Она понимала, что Сэма и Мессенджейла что-то разделяет; они были взаимно вежливыми, обменивались взглядами и каждый считался с мнением другого… Тем не менее между ними что-то произошло, об этом говорили едва уловимые церемонность Мессенджейла и излишняя корректность Сэма. «Они когда-то поссорились, - неожиданно решила Томми, и эта мысль странным образом возбудила ее. - Они поссорились еще там, во Франции».

Кто-то громко пригласил присутствующих на церемониальное прохождение по залу. Генерал Першинг предложил руку миссис Хауден, за ними последовали пары по старшинству званий, и колонна начала медленно продвигаться по периметру большого зала под звуки знакомой мелодии «Сабли и шпоры». Томми оказалась с Сэмом почти в конце колонны, недовольная формализмом этой процедуры и тем не менее восхищенная чарующим потоком начищенной до блеска кожи и сверкающих в мягком желтовато-коричневом освещении пуговиц и знаков различия.

Затем оркестр заиграл «Роза Рио-Гранде» в честь уроженца Техаса полковника Хаудена; на движущиеся пары плавно опускались разноцветные ленты серпантина. Томми танцевала с холостяком Бриолином, затем ее перехватил Джек Клегхорн, выглядевший довольно унылым.

– Джек, вы глупы, как пробка, - сказала Томми с улыбкой. - Вы же знаете, что должны выполнять свои служебные танцевальные обязанности и приглашать жен старших по званию.

– Успею, - ответил он, пожимая плечами, - времени еще много. Мне хочется поболтать с вами. - Неправда…

– Да вы правы. Просто мне хочется погреться в лучах вашей красоты.

– Вам придется расплачиваться за это, мистер Сорвиголова.

– Ну и пусть. Всем приходится за что-нибудь расплачиваться.

Теперь уже танцевали все. Мимо Томми, с трудом поворачивая тяжеловесную фигуру миссис Хауден, проплыл генерал Першинг; на его лице застыла напряженная искусственная улыбка. Сэм танцевал с женой майора Костмайера; встретившись взглядом с Томми, он подмигнул ей, мрачно улыбнулся и перевел взгляд на партнершу. Оркестр играл «Эвейлон» - мелодию, которая очень правилась Томми. То и дело бросая через ее голову взгляд на Ирен Келлер, Джек рассеянно говорил что-то, потом его мышцы неожиданно напряглись, и он остановился. Повернувшись, Томми увидела, что к ним подошел капитан Мессенджейл. Джек бросил на Томми многозначительный шаловливый взгляд из-под бровей, поклонился и уступил место капитану. Мессенджейл манерно обнял партнершу и легко закружился с ней в танце. Танцевал он бесподобно.

– Не может быть, чтобы вы из Вест-Пойнта, - заметила Томми.

– Почему? - засмеялся он. - Разве вест-пойнтцы вышли из моды?

– Вы танцуете совсем не так, как питомцы Вест-Пойнта. У вас совершенно отсутствует свойственная вест-пойнтцам привычка маршировать даже на танцах.

– О, не настолько уж мы плохи, как вы думаете… Конечно, - продолжал он с очаровательной улыбкой, - я совсем забыл, что вы отступница, очень обаятельная, впрочем.

– Благодарю вас, сэр.

– Мне довелось окончить танцевальный класс месье Чарбета в Олбанн. Это был очень корректный француз в лакированных бальных туфлях, с пенсне, которое висело на умопомрачительной голубой ленте. Он обычно обращался к нам ровным повелительным голосом, никогда не повышая его: «Gardez les bienfeances, mes jeunes gens! Bienfeances et elegance ⁴¹. He раскачиваться! Не подпрыгивать! Вы не английские гвардейцы и не индейцы племени апачей! Во всем должна быть грация и благопристойность!» - Мессенджейл весело засмеялся. - Я не люблю это благоприобретенное мастерство в танцах и предпочитаю танцевать естественно, непринужденно, в силу своих природных способностей, тех характерных свойств, которыми греческие боги и богини так щедро наделяли своих фаворитов. Это были восхитительные таланты. Вы согласны?

Пораженная и даже несколько растерявшаяся, Томми засмеялась. «Этот человек, - подумала она, - очевидно, никогда не скажет того, что ты ожидаешь услышать».

– Не знаю, - ответила она. - Я, пожалуй, никогда не задумывалась над этим…

– Дочь армии и без твердого мнения? Я удивлен… Возьмите себя, например. Ваша красота, ваша пылкость, способность увлекаться, чувство ожидания чего-то - все это отнюдь не благоприобретенное; эти качества окутывают вас как мантия, которую вы носите, совсем не думая о ней.

Томми откинула голову назад.

– Но вы никогда не встречали и совсем не знаете меня!

– Это не имеет значения. Ваши качества очевидны с первого взгляда. Вас переполняют чувство энтузиазма и вдохновение, страстное желание жить и наслаждаться жизнью. Вы не представляете себе, как я завидую этому; вы просто убеждены, что все, кто окружают вас, это хорошие люди и что в каждом саду только золотые яблоки…

– В таком случае мне не следовало бы находиться здесь, в этой пустыне! - сказала Томми и весело засмеялась.

Когда Мессенджейл был серьезным, широкие, как у индейцев, скулы придавали его длинному лицу выражение непреодолимой силы. Томми опустила глаза и на несколько минут полностью отдалась ритму танца, стараясь не касаться пальцами капитанских знаков различия на плече Мессенджейла, чтобы не нарушить их блеска. Она не знала, как держать себя с ним. Томми понимала, что это была обычная в офицерском клубе болтовня, галантная и вместе с тем несколько развязная, граничащая с дерзостью и нахальством, и тем не менее чувствовала, что за ней скрывается что-то более весомое и значимое. Мессенджейл действовал на нее каким-то непонятным ей образом, все более и более захватывал ее воображение. Неожиданно она спросила:

– Вы женаты, капитан?

На его лице снова заиграла эта легкая очаровательная улыбка.

– А почему вы спрашиваете об этом?

– Я подумала о том, какое необыкновенное удовольствие испытывала бы жена, будь она у вас.

Мессенджейл был явно польщен.

– Это великолепно! Я обязательно скажу об этом Эмили, когда она начнет ворчать или придираться ко мне… Уверен, что долго этого ждать не придется.

Танец кончился. Вместе с другими они наградили оркестр аплодисментами, но Мессенджейл вовсе не намеревался оставить Томми, и это удивляло ее. Оркестр начал играть «После того как ты ушла», на Томми нахлынули воспоминания о Франции. Вспомнились дождливые вечера в Савене, кружащиеся в вихрях морского ветра мокрые опавшие листья, глухой перестук окопных отпорок и мрачный гул голосов в палатах… Томми осмотрела зал из-под полуопущенных ресниц. Генерал Першинг танцевал с Ирен Келлер; ее полное красивое лицо сияло, она с обожанием смотрела генералу в глаза и что-то быстро ему говорила. Томми представила себе нескончаемый поток просьб и льстивых слов, неприкрытое подхалимство и потерю собственного достоинства - все это в расчете на то, чтобы представить желания и способности Барта Келлера в наиболее выгодном свете. «Сукина дочь», - гневно пробормотала Томми. Что ж, такая появляется в каждом гарнизоне, поэтому нет ничего удивительного в том, что она есть и здесь, в форту Дормер, и сделает свое грязное дело в те три-четыре минуты, которыми она располагает. Генерал Першинг слушал ее как завороженный.

Чтобы отвлечься от этих мрачных размышлений, Томми заметила:

– Это очень мило, что генерал приехал к нам в эту пустыню навестить нас, бедняг.

Лицо Мессенджейла изменилось: оно опять стало хладнокровным, спокойным, вдумчивым, проницательным.

– Командующий любит иногда совершить что-нибудь беспрецедентное, - сказал он, бросив взгляд на танцующую с генералом миссис Келлер. - Он считает, что это заставляет людей быть более активными. Мы уже проделали большой путь в этой поездке. По его мнению любой, даже самый маленький, форт ничуть не менее важен, чем другой. Не каждому удается нести службу рядом с троном, некоторым приходится ползать среди кактусов а чертополоха.

Томми вскинула голову; на длинном бледном лице Мессенджейла была печальная улыбка.

– Тем не менее вы не можете не согласиться, капитан, что существует много гораздо более интересных мест для службы, - заметила Томми.

– Разумеется. Факты упрямая вещь, и я вовсе не принадлежу к тем, кто с ними не соглашается. Однако генерал считает, что хороший офицер должен оставаться хорошим, куда бы его ни назначили, при условии, конечно, что он наилучшим образом использует свои способности. Вы, несомненно, понимаете это лучше любого другого здесь, правда ведь?

Томми хотела было ответить ему дерзостью - ссылки на то, что она воспитывалась в армейской обстановке, начинали все больше и больше раздражать ее, - но его лицо показалось ей дружелюбным, сочувствующим, совершенно бесхитростным. Он был хорошим партнером, и ей было легко танцевать с ним, она непрерывно испытывала приятное возбуждение. Находясь рядом с ним, слушая его, невольно начинаешь думать о власти, о стремительном приближении каких-то крупных событий: баррикады, падение кабинетов, воззвания к ликующим толпам народа, разбрасываемые с мрачных мраморных балконов… «Он далеко пойдет, - подумала Томми, наблюдая за надменным аскетическим лицом Мессенджейла, за проницательным взглядом его необыкновенных янтарных глаз. - При логическом развитии событий он наверняка станет начальником штаба сухопутных войск ⁴², даже и не при логическом. Однако, - ее взгляд упал на секунду на знаки различия Мессенджейла, - у него нет никаких боевых наград; компетентный, очень компетентный штабной офицер должен был бы иметь французские, бельгийские и итальянские награды, если, конечно, его представил бы к ним какой-нибудь влиятельный начальник…»

– Да, я тоже отношусь к тем, кто считает, что надо служить там, куда ты назначен, - продолжал Мессенджейл. От его внимания не ускользнул быстрый взгляд Томми на знаки различия. - Я, например, всегда считал, что пост военного атташе при пашем посольстве в Лондоне был бы для меня наилучшим из всего возможного. Однако говорят, что человек, занимающий в настоящее время этот наилучший пост, предпочел бы вернуться в Вашингтон и служить там… Жизнь - любопытная вещь, не правда ли? Когда мне было семь…

Он внезапно замолчал и с необыкновенным проворством отступил в сторону; оглянувшись, Томми увидела рядом с собой раскрасневшееся от танцев полное квадратное лицо генерала Першинга.

– Вы эгоист, Мессенджейл. Нельзя же забирать всех молодых и очаровательных дам, - весело сказал он.

Томми была поражена. Он хочет танцевать с ней! Генерал армий, почетный гость на официальном приеме решил танцевать с женой первого лейтенанта. Такого никогда не бывало. Она успела заметить вокруг себя изумленные, восхищенные и возмущенные лица.

– Это была всего-навсего разведка, сэр, - ответил Мессенджейл без тени замешательства. - Я как раз собирался представить ее вам.

Генерал засмеялся и начал танцевать с ней.

– Решил действовать вопреки протоколу, - тихо сообщил он Томми. - Так нельзя, чтобы все хорошее доставалось только молодым людям. - Не переношу женщин, у которых нет чувства ритма, - добавил он сердито. - Это непростительно.

– В вашем окружении исключительные офицеры, генерал, - сказала Томми первое, что пришло на ум. Ей казалось, что все в зале смотрят на них. Полковник Паунолл прекратил танцевать и уставился на них с открытым ртом.

– Что? Мессенджейл? Да, отличный офицер. Я очень доволен им. Замечательное сочетание воли и такта. Как раз то, что мне необходимо в этой проклятой перуанской миссии… - Генерал что-то вспомнил, его лицо помрачнело, брови нахмурились, но это быстро прошло, и он снова повеселел. - Расскажите мне о вашем отце, дорогая.

В непринужденной беседе Томми рассказала генералу все, что знала об отце.

– А как поживает ваш мустанг? Как у него дела?

– О, отлично, сэр! Он просто одержимый… - Томми с досадой почувствовала, что ее голос слегка задрожал. - Военная служба - это вся его жизнь, он не признает ничего другого.

– Отличный парень. Отличный. Настоящий солдат. На таких, как он, держится вся наша армия. У них особый талант! Они именно ведут за собой войска, не тащат, не толкают, а ведут, моя дорогая.

– Да, да, правильно… Плохо только, что он совершенно забывает обо мне, - сказала Томми, шаловливо улыбаясь.

– Не может быть! Завтра в восемь ноль-ноль я вызову его на ковер. Итак, каковы же претензии к нему?

– он только и знает, что все время изучает что-то, все вечера и воскресенья, каждую минуту внеслужебного времени. Это просто ужасно: военная история, баллистика и, вы знаете, французский и испанский - и все это самостоятельно. Представляете? Он уже может читать и говорить на этих языках.

– В самом деле? - Генерал улыбнулся. - Я тоже работал по ночам, чтобы получить степень бакалавра, когда учил курсанток и Линкольне… Боже правый, надеюсь, что он знает французский лучше меня. Помню, в Бомоне я пытался поговорить с маленькой дочкой генерала дю Манраска, ей тогда было лет шесть-семь, и составил какую-то великолепную, как я думал, фразу. Она уставилась на меня, не поняв ни единого слова. Я наклонился и спросил: «Comprenez vous, mademoiselle?» ⁴³ Она покачала головой и ответила: «Non» ⁴⁴

Томми засмеялась. Она поняла теперь, почему женщины считают генерала Першинга таким привлекательным.

– Нет, Сэм занимается очень упорно, генерал, - сказала она. - Я очень беспокоюсь и опасаюсь, не порчу ли ему карьеру. - Эти слова она произнесла уже без улыбки.

– Почему, дорогая?

– Из-за папы, сэр. Слишком много разговоров о том, что Сэм женился на мне для того, чтобы продвинуться по службе. Конечно, все это сущая ерунда, но Сэму от этого не легче.

В глазах генерала появились гневные искорки.

– Я знаю. То же самое говорили и обо мне, когда я женился на Элен. Пусть говорят. По крайней мере, это как-то занимает их, когда они устают от возни с бумажками. Здесь важно другое, и это другое поймут только тогда, когда наша страна будет в опасности.

– Все это правильно, сэр, если бы только такие разговоры не создавали у людей предвзятого мнения о Сэме. Он заслуживает более справедливого отношения… - Томми решила, что настал подходящий момент, чтобы рискнуть: - Он считает, сэр, что многое потерял из-за того, что не учился в Вест-Пойнте. Вы знаете, он был принят туда, но ему предложили подождать один год. Однако ему так хотелось попасть в армию, что он тогда же решил поступить на военную службу. Это было к тысяча девятьсот шестнадцатом. Он был вместе с вами в Мексике, вы, наверное, помните. Он считает, что ему необходимо восполнить свою подготовку, увязать практику с теорией. Ему нужно то, что дает курс пехотной школы в Беннинге…

Генерал слегка прищурил глаза, и на какую-то секунду Томми подумала, что она зашла слишком далеко. Однако через мгновение он одобрительно кивнул головой и решительно сказал:

– Он должен попасть в Беннинг. Обязательно должен.

– Сэм вполне подходящая кандидатура, сэр. Разумеется, сам он об этом никогда не говорит и не скажет, он всегда довольствуется службой там, куда его назначают…

Танец заканчивался, оркестр перешел на замедленный заключительный такт.

– Ну что ж, - сказал генерал Першинг, останавливаясь, - мы подумаем об этом. Я слышал, что вы убили из пистолета целый десяток злейших змей? Это правда?

– О, это… Это была моя прямая служебная обязанность, сэр!

Они вернулись домой спустя несколько часов. Раздеваясь, Томми сказала:

– Замечательный человек этот Мессенджейл, правда?

– Да, он производит впечатление, - согласился Сэм, отстегивая краги.

– Я танцевала с ним два танца. Где он учился, ты не знаешь?

– Точно не знаю, но, по-видимому, окончил Амёрст или Вильямс ⁴⁵, какой-то из этих колледжей для богачей. Потом Вест-Пойнт, в тысяча девятьсот семнадцатом. Марв Хансен говорит, что он из богатой семьи в штате Нью-Йорк.

– А как ты с ним познакомился? Сэм протер глаза и зевнул.

– Он был как-то у нас, там, во Франции, с приказом из штаба. Заблудился и случайно попал в нашу часть. Мы тогда только что вернулись с передовой.

– И это все? - спросила она, испытующе посмотрев на Сэма.

– Не совсем, - ответил он, улыбаясь. - Некоторые мои солдаты не очень уважительно разговаривали с ним, или, возможно, ему так показалось. Штабные офицеры часто бывают недовольны тем, что солдаты на фронте не щелкают каблуками и недостаточно почтительны к ним, вот он и рассердился на них. Мне пришлось немножко осадить его. Когда солдаты провели на передовой несколько дней подряд, с ними нельзя разговаривать так, как он. К счастью, мы тогда оба были капитанами.

Несколько секунд Томми размышляла над последними словами Сэма, затем решительно обрушилась на него:

– Ты и сейчас должен был бы быть капитаном. Помощником генерала Першинга.

– Я? - На лице Сэма появилась его печальная улыбка. - Я войсковой офицер, дорогая, и вовсе не намерен быть этаким пускающим пыль в глаза модником, очаровывающим всех на приемах своими высокопарными изречениями и вовремя сказанными словечками.

– Ты мог бы научиться этому…

– Возможно, но сомневаюсь. - Он потер обнаженное плечо ногтем большого пальца. - Ты знаешь, если человек не родился таким, то уж вряд ли он научится чему-нибудь подобному. Это как вьющиеся волосы…

Томми слегка вздрогнула. Она вспомнила то, о чем говорил Мессенджейл во время танцев. «Что это? Качество, дарованное богом?»

– Значит, ты считаешь, что у него все это природное и он ничего не учил?

– Да нет, кое-что, может быть, и учил. Но умение очаровывать и инстинктивная способность к высокопарным словам - эти качества у него природные. - Сэм помолчал несколько секунд и продолжал: - У Мессенджейла никогда не будет врагов, но и друзей тоже не будет.

– Неправда. У него много друзей…

– Да, но не таких, которых я имею в виду. Таких друзей, которые пошли бы за тебя в огонь и в воду, у него не будет.

– Чепуха, - возразила она, хотя внутренне восхищалась его проницательностью. - Откуда тебе это известно?

– Просто предполагаю. Предположение необразованного человека. - Сэм снова улыбнулся. - Многие штабисты из окружения командующего в Шомоне были такими. Они сидели там, переставляли цветные флажки и отдавали приказы. Им не нужно было находиться там, где эти приказы выполнялись, и с теми, кто их выполнял.

– Ты сам говорил, что генерал Першинг - это лучший солдат из лучших…

– Правильно.

– Да? А разве не он командовал в Шомоне?

– Дорогая, всякий, кому дано право командовать и управлять, имеет какое-то окружение. Это вполне естественно. Немногие из такого окружения бескорыстны и глубоко преданы, некоторые обладают выдающимися способностями и честолюбивы в широком и положительном смысле, а большая часть служит на себя и честолюбива в узком, эгоистическом смысле. Першинга винить не в чем. Он должен был решать задачи и действовать, опираясь на тех, кто находился у него под рукой.

– Ты оправдаешь любого, - раздраженно заметила Томми. Ей почему-то захотелось не согласиться с ним, возразить ему, привести какие-то доказательства, но достаточно обоснованных возражении она не находила. - Перед Мессенджейлом открыты все дороги, и он далеко пойдет, - заявила она, многозначительно покачивая указательным пальцем. - Пройдет время, и ты сам убедишься в этом.

– Ты совершенно права. Он действительно далеко пойдет.

– У него есть все необходимые для этого данные.

– Все, кроме одного, - сказал Сэм, показывая двумя пальцами на сердце. - У него нет души. Он бессердечен к людям.

– Откуда тебе это известно?

Сэм встал и подошел к окну. От палящих лучей солнца и постоянно дующего из пустыни ветра синие занавески, сшитые из материала для мишеней, выгорели и стали теперь в некоторых местах бледно-голубыми.

– Он не считает, что люди в жизни - это самое важное. Что люди дороже и важнее, чем всякие тропы, симфонии и триумфальные арки.

– Боже, Сэм, но ты ведь только что сказал, что встречался с ним до этого всего один раз…

– В большинстве случаев этого вполне достаточно, чтобы оценить человека.

– Поспешное суждение. - Она бросила щетку для волос на прикроватный столик. - На этот раз ты не прав, мистер Верный Глаз. У него тонкое чувство юмора и вовсе не притворная, а естественная теплота. Я почувствовала это. Ты не прав.

Сэм ничего не сказал, и это возмутило Томми больше, чем если бы он неожиданно высказал какое-нибудь уничтожающее опровержение. Откинув противомоскитную занавеску, она скользнула в постель и тщательно подоткнула занавеску со всех сторон под матрац.

– У меня странное предчувствие, - продолжала она после паузы. - Мне кажется, что ты и он каким-то образом связаны, что через многие годы вы еще встретитесь и это будет ужасное время.

Сэм тихо, почти беззвучно засмеялся:

– Можно заранее сказать, что уважения с моей стороны он никогда не дождется.

– Ну зачем ты так…

– Я не завидую ему. Если это то, чего он хочет.

– И тем не менее тебе придется завидовать. В какой-нибудь отчаянной ситуации.

– Надеюсь, что этого не будет. - Раздевшись до трусов, Сэм лег на пол и начал делать упражнения для ног. Его тело было худым, но сильным, с рельефными в слабом свете лампы мышцами. - Одно можно с уверенностью сказать: он будет очень трудным противником.

– Да, конечно, - согласилась Томми, неподвижно наблюдая за тем, как он напрягает мышцы. - Но ты знаешь, он боится тебя.

Сэм остановился и посмотрел на нее.

– Почему ты так думаешь?

– Да просто мне так кажется. - Она засмеялась и, как маленькая девочка, начала болтать ногами; ее охватило игривое настроение. - Это твое упражнение можно было бы делать и вдвоем.

– Ты слишком шаловлива для уставшей жены и матери. Удостоена вниманием самого генерала Першинга, избравшего тебя партнершей для танца. Надеюсь, ты не очень-то возомнила о себе? - Он повернулся на живот и начал делать выжим на руках. - О чем вы говорили во время танца?

– О разном. Говорили о папе, о моей находчивости, храбрости и меткости в стрельбе… А ты знаешь, как изумительно он танцует!

– И больше ни о чем не говорили?

– О да, и о тебе, конечно. О тебе мы говорили довольно много: о твоей склонности к опрометчивым суждениям, твоем упрямстве, о твоем дурацком нежелании носить…

Сэм вскочил на ноги, выдернул противомоскитную занавеску из-под матраца, бросился к Томми и горячо поцеловал ее. От неожиданности она едва перевела дыхание. Томми почувствовала одновременно и угрызение совести и скрытое ликование: впервые за время замужней жизни она солгала Сэму в важном вопросе, впервые действовала тайно, пытаясь решить что-то за его спиной. Догадывался ли он о чем-нибудь? Она вспомнила лицо Ирен Келлер в момент, когда та танцевала с генералом: алчное, почти имбецильное из-за желания добиться чего-то обманом… Неужели и она была такой во время разговора с генералом? Неужели и ее могут отнести теперь к компании интриганок? К категории пользующихся благоприятным моментом, хитрящих и вымаливающих женщин, на которых она смотрела все эти годы с таким отвращением?